Закопанные - Александр Варго

Убедившись, что все в порядке, он с облегчением откинулся назад.

– Ну? С кого начнем?

Его полубезумный взгляд остановился на Ходже.

Этой ночью Носу снова привиделся сон.

В этом сне он с какой-то страшненькой потаскушкой, которую снял в дешевой забегаловке. Она, неуклюже кокетничая, уходит в ванную. Пока шлюха намыливает свое грешное тело, напевая какой-то идиотский мотивчик, Нос подходит к зеркалу. Открывает рот, с многозначительным видом улыбаясь своему отражению. Все зубы на месте и все как один – крепкие, ровные и острые. Готовы к любой работе, даже самой тяжелой… и жесткой, ха!

«Как солдаты», – думает Нос во сне и улыбается еще шире. Он также думает, что завидует акуле. Ведь на протяжении всей жизни у этой морской хищницы зубы постоянно обновляются, по принципу конвейера.

Пальцы Носа пробегают по кромкам зубов, словно по клавишам пианино. Довольный результатом, он устремляет взор в сторону ванной комнаты.

«Эй, как там тебя! – кричит он нетерпеливо. – Сколько можно подмываться, тупая сучка?! Мой Винни-Пух ждет не дождется, чтобы влезть в твое дупло!»

Он смеется, довольный собственным чувством юмора, как внезапно в ванной все смолкает – и нескладное напевание, и звук льющейся воды… Нос чувствует неладное.

За его спиной раздается звон битого стекла, и он вздрагивает.

Оборачивается и едва сдерживается, чтобы не завопить от страха.

Окно распахнуто настежь, занавески нещадно треплет холодный ветер, заставляя их развеваться, словно паруса в открытом море. С усыпанного стеклом подоконника кряхтя слезает мать. На ней тот самый ярко-зеленый халат, что был в день смерти, и он сплошь покрыт черными пятнами засохшей крови. Мать босая, но даже в сумерках Нос может разглядеть, что ее ногти окрашены в глянцево-розовый цвет.

«Привет, сынок», – шепчет она. Лицо белое как полотно, рот окружен паутинкой морщин и втянут, словно у нее выпали все зубы, голова наклонена влево под неестественным углом. Из худой шеи торчит обломок кости.

«Ты умерла!» – кричит Нос, отступая.

«Нет. Это ты так думаешь» – хихикает мать. Она шаркает вперед, двигаясь к Носу. Полы халата распахиваются, обнажая дряблое тело. Обвислые груди бесстыдно болтаются, словно приклеенные. Из тела, прорвав кожу, выглядывают куски сломанных ребер, напоминая кривые сучья. От сморщенного пупка до самой шеи змеится неровный шов, наспех схваченный суровой ниткой.

«Уходи», – бормочет Нос. Спиной он натыкается на дверь ванной, но она заперта.

«Я принесла тебе поесть, – ухмыляется мать. Ее голова на сломанной шее вздрагивает при каждом шаге, отчего седые космы колыхаются, как гниющие водоросли на дне пруда. В волосах застрял съежившийся желтый листок – мать разбилась в конце октября. – Поесть сыночку».

В ее костлявой руке неизвестно откуда появляется заляпанный кровью пакет. Внутри что-то сизо-красное, блестящее, и оно мерно пульсирует.

«Печеночку пожарила… – бормочет она. – Печеночку и сердце… а еще язычок… Наташа вкусная была».

Нос кричит.

Мать приближается к нему вплотную, тряся перед его побледневшим лицом окровавленным пакетом:

«Расплата, сынок. Не нужно было ничего скрывать. Как ты убил ее».

«Я ее не трогал!» – визжит Нос, обезумев от ужаса.

«Трогал, – кивает мать, и кончики слипшихся волос касаются его искаженного в крике лица, словно дыхание смерти. – Как тронул и меня. Когда я стояла на подоконнике».

Нос захлебывается от воплей, а мать наклоняется так близко, что их губы почти соприкасаются.

«Ты убил меня, сынок, – печально говорит она. Изо рта веет могильным холодом, и лицо Носа обдает изморосью. – Столкнул с подоконника вниз. А я еще жила три часа. Мне было больно, сынок. Очень больно… Но я не сказала врачам. Это наша с тобой тайна».

«Нет. Не-е-ет, – хрипит Нос. – Я только…»

«Расплата», – повторяет мать, впечатывая в лицо Носа пакет с внутренностями.

Нос вопит, срывая голосовые связки и…

…Шею пронзила ошеломляюще-тупая боль, и он, выпучив глаза, подскочил на скомканной постели – растрепанный, потный и ничего не соображающий.

Возле кровати на табурете сидел Дикий, лениво жуя во рту зубочистку.

– Что это значит? – сипло спросил Нос, ощупывая шею. Она быстро набухала, словно неоперабельная опухоль, вызывая странно вязкую слабость, липким сиропом расползающуюся по мышцам и сухожилиям.

«Укол, – сверкнула в его сознании тревожная мысль. – Сучонок сделал мне укол!»

Взвыв, он скатился на пол, с грохотом перевернув тумбочку. Из открытой дверцы вывалился огарок свечи, приклеенный воском к донышку закаточной крышки.

– А я ведь давал тебе шанс, – невозмутимо произнес Дикий. Он сидел в своей излюбленной позе, положив ногу на ногу, и спокойно глядел на брата, барахтающегося на полу. – Я думал, ты скажешь правду. Возможно, тогда бы я тебя простил.

– Какую… какую правду? – тяжело дыша, спросил Нос. Сердце стучало так, что каждый удар отдавался в голове невообразимым грохотом и болью, словно ему делали трепанацию с помощью молотка и стамески.

– Наташа, – пояснил Дикий. – Моя Натка. Пропавшая невеста. Ты соврал мне, что не имеешь никакого отношения к ее исчезновению.

– Что ты мне вколол?! – прорычал Нос.

– Снотворное. Ты вырубишься минут через десять, – промолвил егерь и добавил: – Придется потерпеть. Это только в фильмах инъекция действует мгновенно. Но я никуда не спешу.

Нос начал подниматься.

– Я не трогал твою бабу, братифка.

Дикий грустно вздохнул:

– Как бы я хотел, чтобы это было правдой.

– Я… я говорю правду!! – визгливо выкрикнул Нос.

«Расплата», – шепнул ему на ухо голос давно умершей матери, и он съежился, прикусив губу.

«Это все сны…»

«Точно. Когда-нибудь они погубят меня», – подумал Нос.

– Тебя видела дочка Наташи, – глухо произнес Дикий, и его лицо посуровело. – Да-да, та самая. Аня. Ты думал, что Наташа в доме одна, а это было не так. Аня была под кроватью. Видишь ли, они играли в прятки. И когда пришел ты и стал ее резать ножом, у Ани произошел ступор. Она просто затаилась под кроватью и молча смотрела, как ее маму кромсает на куски плохой дядя. Потом она потеряла сознание. А ты в это время расчленил тело и вынес его из дома.

Нос замер. Осколки зубов еще глубже впились в собственную губу, и на дощатый пол шлепнулась клякса крови.

– Вероятно, я никогда бы не узнал этого, – продолжал безэмоционально-сухим тоном егерь. – Хотя я догадывался, что тут дело нечисто. Тем более ты никогда не одобрял мой выбор. И все осталось бы тайной, если бы Аня волею случая не пришла в себя. Понимаешь это? Это она мне все рассказала. Так-то.

Нос поднял голову, оскалившись. Струйка крови потекла по подбородку.

– Я прав? – спокойно поинтересовался Дикий. Видя, что его брат начинает подниматься на ноги, он проворно выхватил из ножен охотничий нож. – Сделаешь еще шаг, я отрежу тебе яйца.

Нос залился кашляющим смехом.

– Ты убьеф родного брата?! Из-за глупой флюхи?

Ему удалось встать, и теперь он держался за старый шифоньер, покачиваясь, словно пьяный.

– Зарежеф меня?

– Нет. Как только инъекция подействует, я перетащу тебя вниз. Тебе там самое место.

Нос побледнел. Он двинулся было на Дикого, но тот молниеносно выбросил руку, и на худой ноге Носа, чуть выше колена, появился разрез, из которого потекла кровь.

Взревев, Нос развернулся и обрушил кулак в шифоньер. Треснула дверца, внутри с гулким стуком упала полка, что-то звякнуло и разбилось. Людоед повернулся к егерю.

– Я не дам… не дам сделать из себя овотя! – прошипел он. Ноги дрожали, как если бы из них вынули кости, перед глазами вспыхивали фиолетовые пузыри, которые, раздуваясь, тут же лопались. Веки медленно наливались свинцом.

– Не овощ, – поправил его Дикий. – В этом году у меня грибной сезон. Овощи были в прошлом. А в следующем я буду вялить рыбу. Знаешь, что я придумал?..

Прислонившись к шифоньеру, Нос медленно сполз вниз, завалившись на спину. Попытался перевернуться на живот. Это оказалось непосильной задачей – на грудь что-то давило, словно туда положили мешок с цементом. Глаза практически полностью затянула бесцветная пленка тумана, и вместо брата он видел лишь бесформенно-шевелящееся пятно.

– …Балка к потолку. К ним я прикручу крепежи… сделаю неглубокие надрезы… нужно втереть соль… знаешь, как вялят воблу?..

Буквы и предложения сливались друг с другом, голос брата, казалось, доносился из глубокого колодца, пока не превратился в монотонно-бессмысленное бормотание, и Нос отключился.

Утром Саву разбудил равномерный стук. Прежде чем разомкнуть веки, он подумал, что эти звуки ему что-то напоминают. Что-то, похожее на…

И через долю секунды подсознание вытолкнуло на поверхность мысль: