Закопанные - Александр Варго

Справа кто-то тяжело закряхтел, и Зажим медленно повернул голову. Буквально в полутора метрах от него виднелась голова с нахлобученной на нее шляпой подушковидной формы бордового цвета.

– Зажим… – услышал он голос Ходжи, жалобно-потерянный. – Зажим, где мы?..

Он даже не повернулся на голос приятеля. Его взор был прикован к остальным «грибам». За «боровиком» виднелись еще две поникшие головы. На одной из них, судя по всему, принадлежавшей мужчине, «шляпка» была плоской, бледно-розового цвета, с глубоким пуповидным углублением в центре.

«А вот и лисичка», – неожиданно подумал Зажим, чувствуя, как из глотки рвется истеричный вопль.

В самом деле, «шляпа» следующего «гриба» была ярко-желтого цвета, с волнистыми краями, вогнуто-распростертая. И, похоже, надета она была на женщину.

– Зажи-и-им, – хныкал Ходжа, и зэк обернулся.

– Не ной, – хрипло сказал он. – Мне нечем… нечем тебя утешить.

Дикий постучал половником по крышке кастрюли.

– Во время обеда разговаривать запрещено, – объявил он. – А поскольку вы грибы и говорить не можете в принципе, то для вас известная поговорка должна звучать так: «Когда я ем, я как всегда». Хе-хе. Остроумно, правда?

Довольный своей шуткой, егерь снял крышку, зачерпнув половником содержимое.

– Убери эту хрень, – разлепил губы Зажим, увидев перед носом бесформенно-липкий комок геркулесовой каши.

– Ешь, – сказал Дикий, но зэк сжал губы.

– Ну как хочешь, – пожал плечами егерь. Он подвинул кастрюлю в сторону Ходжи. – Ты тоже объявляешь голодовку?

Ходжа не мигая глядел на половник, словно егерь предлагал отведать ему живых гадюк.

– Я… – промялил он, но Дикий уже засовывал ему в рот кашу.

– Вот так. Жуй хорошо, – приговаривал он. Ходжа смотрел на него с преданностью собаки, торопливо прожевывая холодную субстанцию.

Зажим, как мог, максимально вытянул голову, стараясь разглядеть «гриб», расположенный за Ходжой. Голова человека была неестественно запрокинута назад, лицо сморщенное и почерневшее, как чернослив, рот раззявлен. Глаза человека были закрыты, и он не шевелился.

Один уже созрел, подумалось Зажиму, и его охватил всеобъемлющий ужас. Сомнений, что бедолага мертв, не было.

«Ноги».

Зэк глубоко вздохнул.

«Ноги. Твои ноги уже затекли, не так ли?» – вкрадчиво поинтересовался внутренний голос.

Зажим попытался отмахнуться от этих мыслей, но они вновь и вновь упрямо карабкались в его мозг мохнатыми пауками.

Да. Он уже ощущал легкое онемение в ногах. А с тех пор, как их с Ходжой спеленали, прошло всего пару часов! Что же будет через день? Через два?

Его взгляд непроизвольно вернулся к трупу.

Он мертв уже давно – кожа высохла, и сам погибший превратился в мумию. Значит, их ждет то же самое.

Зажим посмотрел на Дикого, который продолжал с увлечением кормить Ходжу.

– За папу, – сопел он. – За маму. За бабулю… за…

– Эй, послушай.

Зажим издал глубокий вдох, собирая всю свою волю в единое целое.

– Я не знаю, кто ты. И зачем ты все это делаешь. Но мы ведь можем договориться, – произнес он. Уголовник напрягал все внутренние ресурсы, чтобы его голос звучал уверенно, но предательская дрожь все равно выдавала его истинное состояние.

Дикий замер с половником в руках, внимательно слушая зэка.

– У нас есть деньги. Есть люди, которые смогут заплатить за нас. Назови цену, и мы договоримся. Понимаешь?

Егерь надул щеки и округлил глаза.

Зажим выдавил нервную улыбку.

– Ну так что? Согласен? Вытащи нас отсюда. Обещаю…

Договорить он не успел, потому что в следующее мгновенье Дикий шлепнул ковшом по правой щеке и с шумом выпустил воздух изо рта. Лицо его поскучнело.

– Я же говорил, что вы предсказуемы, – сказал он, вытирая щеку от прилипшей каши. – Я слышал это сотни раз. Сначала вопли и шум. Потом слезы и сопли, далее идут угрозы. За ними следуют попытки договориться. Затем прострация, за ней опять истерика. И наконец смирение. Рано или поздно все стадии созревания вами будут пройдены.

Дикий повернулся к Ходже, который, давясь, глотал холодный обед:

– Еще?

Ходжа замотал головой.

Егерь понятливо кивнул и пересел к следующему «грибу» с бледно-розовой шляпкой.

– А насчет поговорить… Мы обязательно поговорим, малыш, – тихо произнес он, обращаясь к Зажиму. – Обо всем. О тебе. О твоих родителях. О том, как тебя воспитывали. О том, когда ты впервые взял чужую вещь без спроса. Ты расскажешь мне о своей первой девушке. Поделишься опытом, когда ты испытал свой первый оргазм. Я хочу услышать, когда и сколько раз тебя предавали. Какие сны тебе снятся. Что же касается денег… Что такое деньги? Сегодня ты богат, а завтра жрешь с помойки объедки. Деньги меня не интересуют.

Достав из внутреннего кармана баночку с нашатырным спиртом, Дикий сунул его под нос «грибу» с червивой щекой. Голова человека вздрогнула, мерно колыхнулись края «шляпки».

Дикий ухмыльнулся:

– Доброе утро, волнушка.

Мужчина что-то бессвязно пробормотал, и ухмылка Дикого стала шире.

– Я нашел в лесу грибочки, – негромко запел он. – Прям у пня… у самой кочки. На меня они смотрели и в корзиночку хотели. Все волнушки я собрал…[25]

Мужчина застонал, разевая рот, словно выброшенная на берег рыба. Зажим уставился на него словно под воздействием гипноза. То, что он увидел, выходило за рамки разумного. Лицо «гриба» шевелилось.

«Этого… не может быть. Как он еще жив?!»

На щеке незнакомца ширилась громадная дыра размером с кулак, окруженная лохмотьями плоти. На гниющей коже кишели белые личинки, отчего со стороны казалось, что левая сторона лица жила от тела мужчины отдельной жизнью, жуткой и вселяющей первобытный ужас тем, кто лицезрел это.

– Ау!

Дикий потряс «волнушку» за плечо. «Гриб» открыл глаза, непонимающе уставившись на егеря. Кожа незнакомца на лице была дряблой и бледной, как рыбье брюхо.

– Просыпайся, дружок, – бодро заговорил Дикий. Зачерпнув каши, он поднес половник под нос «волнушки». Мужчина послушно открыл рот, заглатывая слипшиеся комки сваренного геркулеса.

– За маму. За папу, – бубнил Дикий.

Непрожеванная каша выползла из дыры на щеке блестящей губчатой массой. Мужчина закашлялся.

– Экий ты неуклюжий, – с добродушным видом покачал головой Дикий. Он вытер подбородок «гриба» и снова опустил половник в кастрюлю.

Краем уха Зажим слышал звуки рвоты.

«Наверное, Ходжа, – словно в трансе подумал зэк. На лбу выступила испарина. – Вот и твоя каша вылезла наружу, дурак. Как у этого неудачника с дыркой…»

Дикий заметил оцепеневший взгляд Зажима и пояснил:

– Это червивая «волнушка». От нее уже плохо пахнет, но если аккуратно срезать плохие места, грибок вполне пригоден к употреблению. Ну, дружочек! Ам-ам.

«Гриб», словно робот, разинул рот, и Дикий впихнул туда очередную порцию каши. Челюсти мужчины начали мерно пережевывать пищу, большая часть которой все так же выползала наружу через разверстую рану.

Зажим икнул, отворачиваясь, и тут же столкнулся взглядом с Савой.

Толстый зэк сидел на диване, в упор разглядывая «грибы». Руки мужчины покоились на коленях. Издалека его можно было принять за манекен.

– Прости, Сава, – только и смог вымолвить Зажим. Сава неожиданно стал расплываться, как если бы Зажим смотрел на него под водой, и уголовник не сразу сообразил, что он плачет. – Прости.

Вздохнув, Сава откинулся на спинку дивана.

«Он специально поставил диван. Этот гребаный псих специально поставил диван, – захлебываясь от возбуждения, зашептал внутренний голос. – Это кино! Эти стукнутые будут сидеть и смотреть, как вы медленно подыхаете… как вы медленно сходите с ума. Как вы…»

– Заткнись! – рявкнул Зажим, заглушая ненавистный голос.

Тщедушное тело Ходжи продолжали скручивать спазмы. Его все еще рвало, но уже желчью, поскольку наспех проглоченная им каша уже давно была извергнута наружу.

Дикий засмеялся.

– …И домой с собою взял. Вкусные грибочки. Выросли у кочки… – сказал он, подмигнув Зажиму. – Не передумал, мокруха? Мокруха еловая, елда дубовая, хе-хе.

Только усилием воли Зажим удержался от резкого ответа. Слишком сильно еще болела грудь, которую сдавливал плоскогубцами Дикий. Но… вместе с тем мысли о раздавленном соске растворялись, уходя в тень, как только его взгляд натыкался на лицо соседа-«волнушки», которое заживо поедали черви.

Ходжа притих. Он бессильно опустил голову в выблеванное им месиво, тихонько поскуливая.

– Ну а теперь очередь лисички! – объявил Дикий. Погладив по «шляпке» мужчину с изувеченной щекой, он подсел к женщине.

– Просыпйся, сладенькая, – проворковал он. Наклонившись ниже, егерь приподнял край желтой «шляпки» и чмокнул женщину в нос. Черты лица незнакомки были заостренными, будто на костяной каркас с трудом натянули пергаментную кожу, которая грозилась лопнуть от любого неосторожного движения.