Новеллы - Бернард Шоу

Имменсо. Глуппиндранат рассказал мне однажды презабавную историю про своего дядюшку. Дядюшка этот играл на бирже, вылетел в трубу и, чтобы прожить, женился на двух сотнях в год.

Клара. Мужчина не вправе жениться на двух сотнях в год. Его жена превратится в рабыню.

Имменсо. Не о двух сотнях фунтов речь, а о двух сотнях жен. Наше правление в Индии преисполнено такой терпимости, что многоженство там не запрещено. Этот джентльмен женился на дочерях индийских снобов и тем самым приобщал их к высшей касте. Всякий раз он получал щедрые свадебные подарки, что составило недурной доход.

Клара. Но как же он содержал тысячи жен?

Имменсо. А он попросту не брал их к себе. Оставлял на шее у родителей.

Клара. И ты это одобряешь! Оправдываешь! Восхваляешь!

Имменсо. Ничуть не бывало. Я просто рассказываю.

Клара. Зачем же тогда рассказывать? Вовсе незачем. Если б тебе это не нравилось, ты не стал бы и рассказывать.

Конрад. Что полезно для Британской империи, то полезно и для вас. Вы ведь за Британскую империю, не так ли?

Клара. Конечно, всей душой. Во мне течет британская кровь, и я горжусь этим. Я верю, что на нас лежит священная миссия насаждать британские идеи, британский дух и британские порядки по всему миру, потому что они самые лучшие, самые благотворные, самые справедливые, самые свободные. Я не потерпела бы в своем доме человека, который может усомниться в этом хоть на миг. Но если поверить вашей нелепой истории, выходит, что этот ужасный Глуппиндранатов дядюшка, этот дьявол, этот игрок и многоженец навязывал свои отвратительные обычаи и нравы британскому правительству. Я напишу министру по делам Индии и потребую привлечь его к ответственности.

Фрэнклин. Но, дорогая, ты четверть века принимала у нас в доме десятки людей, которые всю жизнь пытаются изменить те или иные британские порядки в разумную сторону. А унылые патриоты наскучили бы тебе до смерти, и ты не стала бы их принимать. Зачем же говорить, что ты не потерпела бы тех людей в своем доме?

Клара. Нет, ты мне вот что скажи. Разве я хоть раз — хоть раз за эту четверть века, как ты высокопарно выразился, дабы прикрыть убожество своих доводов, — разве я хоть раз приглашала или принимала у себя Глупппндранатова дядюшку или которую-нибудь из его бесстыдных жен?

Фрэнклин. Этого я не говорю.

Клара. О чем же ты тогда говоришь?

Фрэнклин. Не знаю. Спроси лучше у Имма: это он затеял такой неудачный разговор.

Имменсо. Воля ваша, но я убежден, что будущность британских идей решают самые безрассудные люди, вроде Клары.

Клара. Безрассудные! Скажи на милость, с чего…

Имменсо (веско). Нет, Клара: можно заткнуть рот мужу, потому что семейный мир и спокойствие на ближайшую неделю зависят от его безропотности. Но нельзя заткнуть рот брату. Я могу безнаказанно сесть тебе на голову, потому что затем могу уйти к себе домой, где царит спокойствие и будет царить до тех пор, пока я не позволю своей жене сесть мне на голову. Я утверждаю, что ты самая безрассудная из женщин; и мне плевать, нравится тебе это или нет. В сущности, я хочу за тебя постоять и…

Клара. Ты просто толстый дурак, Имм; я сама прекрасно могу за себя постоять.

Имменсо. Великий римский завоеватель постоянно держал при себе раба, который должен был повторять ему на ухо: «Помни, что ты смертен». Свобода английских семейных отношений наградила меня сестрой, которая напоминает мне, что я — просто толстый дурак. Почему Англия еще остается Англией? Потому что в ней много таких, как Клара. Она верит в английские идеи, культуру, нравственность и хочет утвердить их во всем мире.

Конрад. Дает ли это ей право навязывать их другим людям посредством штыков?

Имменсо. Да, безусловно. Если немцы навязывают нам свои идеи посредством музыки, французы — посредством остроумия, а итальяпцы — посредством высокопарной живописи и романов, почему бы нам, всего более искусным в обращении со штыками, не вести пропаганду холодным оружием? Ведь ради наших идей мы ставим на коп свою жизнь и все свое достояние. Разве это не требует более героизма, чем простая ставка на успех какой-нибудь оперы, эпиграммы или картины? Для чего мы пришли в Индию, как не для того, чтобы упечь Глуппиндранатова дядюшку в тюрьму за многоженство? Когда мы положили конец самосожжению вдов[34] и отправили колесницу Джаггернаута[35] на свалку, мы оказали Индии единственную услугу, которая может оправдать наше вмешательство. А когда мы согласились терпеть Глуппиндранатова дядюшку, мы опустили свое знамя и капитулировали перед Востоком. Я согласен с вами, что мы не имеем права властвовать над Индией, так как индийцы сами могут властвовать у себя в стране ничуть не хуже, чем мы у себя, тем более что нам нечем особенно хвастать. Но мы имеем священное право воздвигнуть на них гонения. На Востоке у нас нет иного права, кроме права крестоносцев. Английский католик, который навязывает индийцам британскую справедливость, британскую религию и британские порядки, — это, видите ли, апостол божий. Английский либерал, который хочет ограничить восточную полигамию и идолопоклонство — это непрошеный пришелец, отступник и, как выразилась Клара, толстый дурак.

Клара. Глупости! Почему бы этим бедняжкам не иметь собственную религию и собственные порядки? Я уверена, что они ничуть не безнравственней наших. Армия спасения свела в могилу тетушку Марту, потому что их оркестр играл у нее под окном, а ее нервы были уже совершенно истрепаны невралгией и морфием. И ты это оправдываешь!

Фрэнклин. Так вам и надо, Имм, не пытайтесь встать на ее сторону. Лучше бы вы признали, что Клара — истая британка, и дело с концом. К чему уверять, будто вы выражаете ее взгляды, когда вам прекрасно известно, что никаких взглядов у нее нет?

Клара. Перестань грубить, Фрэнк. Ясное дело: что ни скажете вы, мужчины, это считается выражением взглядов; а когда я что-нибудь скажу, вы отвечаете, что взбредет в голову, только бы досадить мне и выказать превосходство своего мужского ума. Я говорю, что Армия спасения поднимает ужасный шум. Вы говорите, что она тиха, как мышка, и такие вещи называются у вас взглядами. Быть может, это и взгляд, но взгляд ложный; и стыдно вам притворяться, будто вы почитаете его за истину. А я скажу, что все наши порядки — сплошной позор, начиная со вздорных препирательств в парламенте и кончая советом графства, который никогда не пришлет мусорщиков к сроку, а если они наконец пожалуют, после них нужно полдня наводить порядок. Я скажу, что мы самые глупые, лживые, невежественные, спившиеся, сумасбродные, распущенные, ленивые, пустые, ненадежные, бесполезные люди на всем белом свете, и вы сами убедились бы в этом, если бы вам пришлось вести хозяйство и иметь с нами дело, вместо того чтобы торчать тут и вещать о своих взглядах. И еще я скажу, что индийцы, китайцы, японцы и бирманцы — люди одухотворенные, они написали в древности прекрасные, мудрые книги, а медники и гончары у них не чета нашим торгашам с Тоттенхем-Корт-роуд. Быть может, все это не взгляды; зато это факты. Вот Имм мнит себя куда мудрее Конфуция или Лао-Цзы,[36] но когда я читаю JIao-Цзы, а потом берусь за статейки Имма, мне становится тошно до слез.

Имменсо. Лао-Цзы воплощает в себе чистую мудрость, а мудрость в очищенном виде не может исторгнуть слезы. Для этого нужно очистить луковицу.

Клара. Что за глупая шутка! Ты просто большой ребенок.

Сэвви снова заглядывает в дверь.

Сэвви. Автомобиль миссис Эттин у ворот. Берегитесь. (Исчезает.)

Клара. Ну, конечно, в мое отсутствие эта женщина здесь дневала и ночевала.

Фрэнклин (c возмущением). Я не видел миссис Эттин вот уже полтора месяца. И коль скоро ты против нее, а мне она даром не нужна, можешь сказать, что я ушел, или занят, или еще что-нибудь по своему усмотрению: я спрячусь и подожду, пока она не уедет. (Идет к двери.)

Клара. Нет, Фрэнк, останься. Зачем… (Он выходит.) Видите, как низко Фрэнк поступает. А в следующий раз он скажет ей, что я его прогнала.

Конрад. Да ведь так оно и есть.

Клара. Ничего подобного. Напротив, я просила его остаться. Он выставляет себя перед ней на посмешище, а люди потом говорят, что это я выставляю его на посмешище, что я ревнивая жена, и все такое. Вот вы сейчас увидите, как я ревнива.

Вслед за горничной входит стройная, прекрасно одетая дама, у которой на лице написано деликатное, почти страдальческое терпение. В ее глазах фиалкового цвета таятся нежность и глубина, придающие ей романтическую прелесть. Возраст ее определить невозможно, но ей, безусловно, еще нет пятидесяти, а быть может, нет даже и сорока.

Горничная. Миссис Эттин. (Уходит.)

Миссис Эттин (приближается к Кларе и говорит с пренебрежительной наивностью, которая придает ее дерзким словам забавную прямоту). Вот уж никак не ожидала застать вас здесь.