Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик - Василий Песков

С нескрываемым удовольствием Агафья объяснила нам всю систему учета бегущих дней. Но люди, привыкшие к справочной службе, часам, отрывным и табельным календарям, ничего, разумеется, не поняли, чем доставили милой Агафье вполне законное удовольствие.

Сперва в разговорах с геологами Карп Осипович был серьезен и суров.

О людях младшие Лыковы знали по рассказам-воспоминаниям старших. Вся жизнь, в которой они не участвовали, именовалась «миром». «Мир этот полон соблазнов, греховен, богопротивен. Людей надо таиться и бояться». Так их учили.

Можно понять потрясение младших в семье, забитых и темных, но не лишенных способности размышлять, когда они увидели: «люди хоть и не молятся, а хорошие люди».

Надо отметить, геологи отнеслись к Лыковым не просто внимательно, но в высшей степени бережно. Никакого оскорбленья религиозного чувства, полное уважение человеческого достоинства, помощь, какая только возможна, участие в их заботах. Не стану перечислять всего, что было подарено Лыковым для отощавшего их хозяйства. Даже кошек и прялку из Абазы привезли сюда вертолетом.

У Лыковых появились искренние друзья.

Я попросил Агафью и старика их назвать. Назвали: «Единцев Евгений Семенович — золотой человек… Ломов Александр Иванович — помоги ему бог, тоже хорошее сердце имеет». Сердечным другом Лыковых был наш проводник Седов Ерофей Сазонтьевич. С ним старик и Агафья советовались, просили о чем-то, уговаривали взять орешков. В числе друзей значится тут повариха геологов Надежда Егоровна Мартасова, которой Агафья исповедовалась во всем после смерти сестры, геолог Волков Григорий.

«А помните ль тех четверых, что первыми к вам пришли?» «А как же: Галя, Виктор, Валерий, Григорий! — в один голос сказали отец и дочь. — Поклон им, коли увидите!»

Появленье людей вначале Лыковы приняли как печальную неизбежность. Но очень скоро из молодых кто-то робко предположил, что они «богом посланы». Савину и Карпу Осиповичу такое толкованье событий понравиться не могло. На приглашенье посетить лагерь не сказали ни да, ни нет. Однако скоро пришли.

Сначала, правда, вдвоем: отец и Савин — разведать. А позже и все заявились. И стали являться в два месяца раз.

С каждой встречей отношения все теплели.

Было обоюдное жгучее любопытство. Геологи показывали «найденным людям» все, что могло их интересовать. Савин долго стучал по фанере ногтем, разглядывал ее с торца, даже понюхал: «Что такое, доска не доска — вельми легка и прочна». Бензопила, понятное дело, повергла всех в изумление. Лодку с мотором оглядели, ощупали, проплыть не решились, но с интересом смотрели, как лихо летела лодка против течения Абакана. Хозяйственный Карп Осипович, все оглядев, оценив по достоинству, счел нужным дать начальнику экспедиции тайный совет: «Повара прогони. Нерадив. Картошку чистит, не сберегая добра. И много харчей собакам бросает».

С собаками дружба не вышла у Лыковых. Добродушные, разноплеменные, готовые всякого обласкать, облизать, Ветка, Туман, Нюрка и Ахламон никак не хотели признавать Лыковых, поднимали при их появлении лай несусветный. По этому лаю даже стали определять: не гости ли с гор? Бежали за мостик глянуть. В самом деле гуськом, босые, в занятных своих одеждах, с длинными посошками шли Лыковы. Необычный вид этих людей и запах, очень далекий, конечно, от ароматов «Шанели», собак возбуждали, и стихали они «вельми неохотно».

В поселке есть хорошая баня. И, при отсутствии прочих других удовольствий в тайге, топят ее почти ежедневно. Лыковым предложили попариться. Все наотрез отказались: «Нам это неможно».

Среди запретов, ни разу никем не нарушенных, была и еда. Уж чем только не соблазняла их повариха. Нет! Садились в сторонке под «кедрой», развязывали свои мешки и ели черный картофельный хлеб, запивая водою из Абакана. Спать, однако, соглашались под крышей.

Дмитрий, не раздеваясь, в своей «лапатинке» ложился на раскладушке — «тепло и мягко, и свет вельми добрый». Дед ложился спать у кровати.

Савин то ли по привычке, то ли из важного принципа спал полусидя на корточках, прислонив голову к стенке.

В беседах, проходивших обычно живо и даже весело, однажды дело дошло до момента неизбежно-естественного. «Бросали бы вашу нору, перебирались бы к нам!» — сказала сердобольная повариха, считавшая долгом особо печься о Лыковых-сестрах. Все примолкли и повернулись к Савину. Даже дед поднял брови.

«Им надо прясть и богу молиться», — сказал Савин.

Более к разговору на эту тему не возвращались. Но визиты взаимные не прекратились.

Отношения становились теснее и дружелюбней. Возле реки у нижней избушки Ерофей показал мне «пункт связи» — берестяной шалашик под кедром. В нем когда-то геологи оставили глыбку соли с надеждой: возьмут. С тех пор шалашик служит для всяких случайных посылок. Вверх по реке поднимается кто-нибудь — в шалашик кладет гостинец. И в нем, в свою очередь, всегда находит берестяную упаковку орехов или картошки.

Оставшись вдвоем, Карп Осипович и Агафья, по словам Ерофея, «совсем обрусели». Откровенно говорить стали: «Без вас скучаем».

А когда дошел до них разговор, что участок геологов могут закрыть, погрустнели: «А как же мы?» «Да к людям, к людям надо вернуться!» — сказал Ерофей. «Нет, нам неможно. Грешно. И вельми далеко углубились, чтобы вернуться. Тут умирать будем».

Агафья была приветлива, любила с гостями и пошутить.

Наши с Агафьей и стариком разговоры были обстоятельно-долгими и для обеих сторон интересными. Вот деталь разговора.

В день, когда плотничали, старик спросил:

— А как там в миру? Большие, я слышал, хоромины ставят…

Я нарисовал в блокноте многоэтажный московский дом.

— Господи, да что же это за жизнь — аки пчелы во сотах! — изумился старик. — А где ж огороды? Как же кормиться при такой жизни?!

Были в общении и маленькие проблемы… Об отношении Лыковых к бане, к мылу и к теплой воде я уже говорил. В хижине возле дверей и на дереве, возле которого мы разложили костер, висят берестяные рукомойники. Общаясь с нами, старик и Агафья время от времени спешили к этой посуде с водой и омывали ладони. Не от грязи, а потому что случайно коснулись «человека из мира». Причем я заметил, мытья ладоней даже и не было, был только символ мытья, после чего Карп Осипович тер руки о портки чуть повыше колен, Агафья же — о черное после пожара платье.

Были у нас с Николаем Устиновичем некоторые трудности с фотографией. Ерофей предупредил: «Сниматься не любят. Считают — грех. Да и наши их одолели сниманьем». Все дни мы крепились — фотокамеры из рюкзаков не доставали. Но в последний день все же решились заснять избушку, посуду, животных, какие ютились возле жилья. Старик с Агафьей, наблюдая за нашей суетливо-вдохновенной работой в окошко из хижины, говорили сидевшему возле них Ерофею: «Баловство это…»

Раза четыре «щелчки» случились в момент, когда старик и Агафья попадали в поле зрения объектива.

И мы почувствовали: не понравилось старику. И действительно, он сказал Ерофею: «Хорошие, добрые люди, но что же машинками-то обвешались…»

Когда мы взялись укладывать рюкзаки, Карп Осипович и Агафья опять появились с орехами — «Возьмите хоть на дорогу». Агафья хватала за край кармана и сыпала угощение со словами: «Тайга еще народит. Тайга народит…»

Перед уходом, как водится, мы присели. Карп Осипович выбрал каждому посошок — «в горах без опоры неможно». Вместе с Агафьей он пошел проводить нас до места, где был потушен пожар. Мы попрощались и пошли по тропе. Глядим, старик и Агафья семенят сзади — «еще проводим». Проводили еще порядочно в гору-опять прощанье. И опять, глядим, семенят. Четыре раза так повторялось. И только уже на гребне горы двое нас провожавших остались. Агафья теребила кончик даренного ей платка, хотела что-то сказать, но махнула рукой, невесело улыбнувшись.

Мы задержались на гребне, ожидая, когда две фигурки, минуя таежную часть дорожки, появятся на поляне. Они появились. И, обернувшись в нашу сторону, оперлись на посошки. Нас видеть они уже не могли. Но, конечно, разговор был о нас.

— До зимы теперь разговоров, — сказал Ерофей, прикидывая, когда сможет еще навестить это не слишком людное место. — Люди же, люди — жалко!

Тропинка довольно круто повела нас вниз к Абакану.

Заключение

Вот такая история… Почти «ископаемый» случай в человеческом бытии. Можно предположить: таких тупиков фанатичная вера в силы, лежащие за чертой жизни, и бегство от самой жизни рождали в прошлом немало. За триста лет от Никона и Петра тайга поглотила множество всяких скитов, хижин, могильных крестов. Но одно дело — давнее прошлое, другое — как эхо прошлого, как находка живого мамонта, этот таежный случай.