Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик - Василий Песков

Когда уставшая возле лучины читать Наталья сбивалась или что пропускала, Савин из угла поправлял: «Не так!» И выяснялось, в самом деле не так.

Стал Савин поправлять и учить помаленьку слабевшего Карпа Осиповича, и не только «в вопросах идеологических», но и в житейских.

И тут нашла коса на камень. Отец не мог позволить покуситься строптивому сыну на верховодство не только из самолюбия. Он понимал, какую жизнь устроит семье Савин, окажись он «начальником».

Геологи, знавшие Лыковых, говорят, был Савин невысокого роста. Бороденка, походка, самоуверенность делали его похожим на купчика. Был он сдержан, даже надменен со всеми, давая понять, кому какое место уготовано «там», перед судом божьим. За «своими» в поселке геологов Савин глядел в оба глаза. Именно он чаще всего говорил: «Нам это неможно!» И «вельми пенял Дмитрию за греховность в обращении с миром».

В последнее время Лыковы приходили в поселок лишь вчетвером. «А Дмитрий?» Дед уклончиво объяснял: «Дела у сына, дела…»

В прошлом году в октябре Дмитрий неожиданно умер. На Савина это сильно подействовало. «Болезнь живота» обострилась. Надо было лежать и пить «корень-ревень». Но выпал снег, а картошка не убрана. Отец и сестры замахали руками: «Лежи!» «Но вельми упрямый был человек, все содеет противоречия ради», — горестно вспоминает отец. Вместе со всеми Савин копал из-под снега картошку. И слег.

Наталья села возле него. Не отходила ни днем, ни ночью. Можно представить положение этой сиделки возле больного в жилье, освещенном лучиной, среди тряпья, среди многолетней грязи. Когда брат умер, она сказала: «Я тоже умру от горя».

Наталья

Она вместе с отцом и сестрою клала брата в замерзший снег «до весны». И свалилась без сил и надежды подняться. Умерла она через десять дней после Савина, 30 декабря 1981 года, на сорок шестом году.

Геологи говорят, что Наталья с Агафьей были очень похожи. Сходство, я думаю, дополняли одежда и манера говорить в нос, сильно растягивая слова. Но была Наталья повыше ростом. Агафья называла ее «Кресная» (была сестра ей крестной матерью, а Савин крестным отцом).

Со смертью матери старшая дочь как могла старалась ее заменить. «Пообносились мы после маменьки сильно, но Кресная все-таки научилась ткать и шила всем «лапатинки».

Удел Натальи был шить, варить, лечить, мирить, жалеть, успокаивать. Получалось все это не так, как у матери. Наталья страдала от этого. «Кресную слушались плохо. И все пошло прахом», — сказала Агафья.

У сестры на руках Наталья и умерла. «Жалко мне тебя. Одна остаешься…» — это были последние ее слова.

Наталья Лыкова.

Агафья

Первое впечатление: блаженный, отсталый умственно человек — странная речь, босая, в саже лицо и руки, все время почесывается.

Но привыкнув к речи и как следует приглядевшись, понимаешь: нет, с головой все в порядке! Отсталость у этой неопределенного возраста женщины, как сказали бы знатоки человеческой сущности, социальная. Мир, в котором росла Агафья, ограничен был хижиной, огородом и кружочком тайги. Рассказы о мире родителей… Но что могли они рассказать, если и сами выросли на обочине жизни, были темны, суеверны и фанатичны.

Фанатизм у Агафьи не очень заметен. «Нам это неможно», — говорит она у костра, наблюдая, как мы попиваем чай со сгущенкой.

Краешком глаза она посматривает на отца — «нет, неможно». Если бы снят был запрет, она, мне кажется, с удовольствием попила бы чаю, отломила бы даже кусочек плитки со странным названием «шоколад».

Через два дня я уже хорошо понял: Агафья не только умна, но человек она с чувством юмора и иронии, умеет над собой пошутить, о серьезном деле скажет не без улыбки.

Агафья умеет шить, стряпать, владеет хорошо топором — этим летом срубила что-то вроде таежного зимовья на втором огороде, стол в хижине ею сработан. «А чего же не братья?» — «Их просишь, просишь, легче самой».

Если б Агафья заполняла своим «карандашом с трубочкой» какую-нибудь анкету, то нашла бы в ней место заметить, что человек она «не избяной», ее стихия — огород и тайга.

С Дмитрием вместе Агафья рыла ямы для ловли маралов, может зверя освежевать, она готовила и сушила над костром мясо. Знает Агафья повадки зверей, знает, «какую траву в тайге можно есть, а от какой умрешь». В позапрошлом году разрешила она задачку, которая не по силам оказалась даже и Дмитрию, знавшему «все, что бегает по тайге, как свои персты на руке». В яму попался зверь. В суматохе и в сумраке все решили, что это лосенок.

Но когда опустили лестницу в яму — заколоть зверя, «лосенок» рявкнул. Савин и Дмитрий с недоуменьем разглядывали диковинку — такого зверя они не знали. И тут Агафья сказала: «Это польская свинья. Маменька, помните, говорила, что есть такие». И в самом деле — геологи подтвердили — польская (дикая, полевая) свинья, кабан то есть. Зашли кабаны в это место совсем недавно.

Имея прекрасную память, Агафья вместе с Савином вела очень важное для семьи дело — счет времени.

Сейчас заботы Агафьи умножились. Печь, огород, заготовка продуктов на зиму, разные мелкие хлопоты. Не теряет надежды поймать и марала — «мясца-то на-адо на зиму хоть малость».

В поселке геологов бывает Агафья охотно. «Это прямо как святой праздник. Уж так со всеми глаго-олишь, глаго-олишь». Конечно, в этих беседах непременно кто-нибудь скажет: «Агафья, выходила б ты замуж. Вон какой парень у нас!» — и укажут обычно на красивого рослого Ваську-бурилыцика. Агафья шутки вполне понимает. И отвечает всегда одинаково: «Нет, это неможно. Я христова невеста».

Осторожно выясняя отношенья в семье, мы с Николаем Устиновичем спросили Агафью, кто из братьев ей больше нравился. «Ми-итя! — аж вся просияла Агафья и вдруг поднесла к глазу кончик дареного ей платка. — Ми-итя!»

Такова эта единственная зеленая веточка на усыхающем дереве Лыковых.

Дмитрий с Агафьей.

Карп Осипович.

Дмитрий

На бумаге сейчас это имя я вывел с волненьем, такое чувство, будто я знал и любил этого человека. В семье Лыковых он был особенный. Молился, как все, но фанатиком не был. Для него богом была тайга. Дмитрий вырос в ней и знал ее превосходно. Знал все звериные тропы, «подолгу мог наблюдать всякую тварь, понимал, что тоже, как человек, она хочет жить». Это он, повзрослев, начал ловить зверей. До этого мяса Лыковы не знали и шкур не имели. Он знал, где стоит рыть ловчую яму, а где не стоит. В самодельный капкан он поймал даже волка. Превосходно зная повадки животных, он говорил: «Кабарга — зверь ленивый, весь путь ее по тайге с нашу тропку от реки к дому». Он знал, как ходок по глубокому снегу лось, а марала он мог преследовать целый день, догонял и закалывал пикой.

Вынослив Дмитрий был поразительно. Случалось, ходил по снегу босой. Мог зимой в тайге ночевать. (В холщовой «лапатинке»-то при морозе за 40!) «Рыбу ловил, — рассказывают геологи, — стоя босой на камне посредине реки. Подымает одну ногу и стоит, как гусь, на другой».

Вся таежная информация стекалась к Лыковым через Дмитрия. Знал, где, что и с каким зверем случилось. Агафье показывал птенчиков рябчика, белок в гайне. «Гляди — четыре! Холодно, вот и собрались…» С первым, «добрым» медведем Дмитрий сходился, когда орешил, вплотную. «Нас опасался, а к Мите медведь вот так подходил», — Агафья дотянулась палкой до рюкзака.

Характер у младшего Лыкова был тихий и ровный. Спорить не любил. Савину скажет только: «Ладно тебе…» Любую работу делал охотно. Берестяные туеса почти все — его производства. И бересту заготавливал он. Знал, в какое время лучше всего береза ее отдает. Печь в доме сложена Дмитрием. Ступу сделал с пестом на упругом горизонтальном шесте — стукнешь, а кверху пест взлетает как на пружине. Сделал Дмитрий станочек для крученья веретена.

«Морды» для рыбной ловли плел из хвороста — хоть на выставку!

В стане геологов Дмитрий бывал всегда охотно, хотя внешне радости не выказывал. Все осмотрит, рукою потрогает, тихо скажет: «Да…»

Увидев на картонной стенке календаря картинку, спросил: «Москва?» И был доволен, что сам узнал город, о котором слышал не раз.

В постройке, где пыхтел дизель, Дмитрий почувствовал себя неуютно, заткнул уши, закрутил головой, не понимая связи между этим шумом и светом, горевшим в домах. Но какое впечатление произвела на него лесопилка! «Он просто остолбенел, наблюдая эту машину, — сказал Ерофей. — Пильщик Гоша Сычев сразу же стал для него самым дорогим человеком в поселке».

Можно понять! Бревно, которое Дмитрий полотнил день или два, тут на глазах превращалось в красивые ровные доски. Дмитрий трогал доски ладонью и говорил: «Хорошо!..»