Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик - Василий Песков

Можно понять! Бревно, которое Дмитрий полотнил день или два, тут на глазах превращалось в красивые ровные доски. Дмитрий трогал доски ладонью и говорил: «Хорошо!..»

В сентябре прошлого года четверо Лыковых пришли с обычным своим визитом. Попросили помочь им вырыть картошку. И сказали, что Дмитрий лежит больной. Неделю назад ставил на рыбу закол, простыл в холодной воде, сейчас лежит в горячке и задыхается. Медик Любовь Владимировна Остроумова, попросившая подробно рассказать о болезни, сразу же поняла: воспаление легких! «Предложили лекарство, предложили на лодке доставить больного в поселок, сказали, что вызовем вертолет». Отказались: «Нам это неможно. Сколько бог даст, столько и будет жить».

Когда Лыковы в этот вечер (6 октября 1981 года) вернулись домой, Дмитрий лежал в приречной избушке на полу мертвым.

Схоронили его в кедровой колоде, под кедром же, в стороне от избушки.

Когда мы от Лыковых уходили, то постояли возле могилы, и я попросил Ерофея заглянуть в хижину. Она была заколочена. На правах «своего человека» Ерофей выдернул гвозди, и мы оказались в низкой, черной от копоти и холодной, как погреб, рубленой конуре. Все те же короба с сушеной картошкой, с орехами и с горохом. Одежонка из мешковины висела на гвозде, вбитом в стену. Бурого цвета стоптанные сапоги из кожи марала стояли у двери.

На окошке — огарок свечки, четыре фабричных рыболовных крючка, картинка от сигаретной коробки с изображением самолета…

— Где же он мог тут лежать?

— А вот где стоим, на полу.

Пол, как и в хижине наверху, пружинил от кедровой и картофельной шелухи, от рыбных костей.

Мы с Ерофеем, люди немолодые уже, много всего повидавшие, вдруг вместе вздрогнули, представив, как тут, на полу, в щели между затхлыми коробами умирал человек.

Ерофей заколотил дверь. Подпер ее для надежности колом, и мы пошли к Абакану. Тут, у тропы по каньону, лежала долбленая, прикрытая берестой лодка, еще не вполне законченная.

— Дмитрий мне говорил, — вспоминал Ерофей, — что будет лодка — чаще будем и видеться. Не всегда ведь вброд Абакан перейдешь…

Ерофей припомнил один разговор с Дмитрием в прошлом году как раз у этой вот неоконченной лодки. «Я сказал: ты замечательный плотник! Переходи к нам — люди нужны. И мы все тебя любим. Дмитрий поглядел на меня глазами, полными благодарности, но ничего не ответил. Я думаю, не случись эта смерть, он бы к нам мало-помалу прибился».

Житье-бытье

Сразу же надо сказать: где-то на середине тут прожитых лет глава семейства решил Савина и Дмитрия отделить — поставить для них избушку возле реки, в шести километрах от «резиденции». О причинах «раздела» разговор у нас не сложился. Но можно эти причины предположить. Во-первых, в одной избушке было тесно шестерым; во-вторых, не худо иметь форпост у реки и рыболовную базу; в-третьих, с Савином отношения становились все тяжелее; и, наконец, возможно, самое главное, надо было предотвратить опасность кровосмешения, что было делом нередким в «бегунском» староверческом толке.

Избушку поставили у реки. Летом Савин и Дмитрий жили в ней, занимались охотой, рыбной ловлей, поделками, огородом. Сообщенье между двумя очагами было почти ежедневным. Ходили друг к другу в гости — это как-то разнообразило жизнь. Но осенью братья перебирались в родовое жилище совсем.

И долгую зиму коротали опять вшестером. Безделья тут не было. Борьба за существование властно требовала от каждого доли труда.

И если даже срочной насущной работы на виду не было, Карп Осипович ее все равно для всех находил, понимая, что праздность была бы тут пагубной. «Тятенька, руки сложивши, посидеть не давал», — вспоминает Агафья.

Были тут праздники. В эти дни делали лишь то, что было необходимо, — печь истопить, воды принести, снег у двери почистить. Ранее мать, а после Наталья в праздничный день к монотонной картофельной пище добавляли что-нибудь из «лабазных припасов» — шматочек мяса или ржаную кашу. Досуг по праздникам заполнялся молитвами с возвращением к читаным-перечитаным книгам, воспоминаньями различных событий, реденьких в этой жизни, как чахлые сосенки на болоте. Развлечением было рассказать, что каждый видел во сне.

— Какой же самый интересный сон приснился тебе? — спросил я Агафью, полагая, что от вопроса она с улыбкою отмахнется. Но она серьезно подумала и сказала:

— Зимой раз что мне приснилось — чудо! Кедровая шишка с нашу храмину размером… — Агафья сделала паузу, ожидая моего запоздавшего удивленья. — Да, Митя из шишки той орехи топором выколупывал. И каждый — вот с чугунок…

Это была, как видно, классика сновидений, потому что и Карп в другом разговоре сказал: «Агафье однажды приснилась кедровая шишка, поверите ль, с нашу хибарку!»

Мир Лыковых был очень маленьким: хижина и пространство вокруг, измеряемое дневным переходом. Лишь Дмитрий однажды, догоняя марала, шел двое суток. «Ушел вельми далеко. Марал утомился, упал, а Дмитрий ничего».

В этот раз ради маральего мяса вся семья совершила путешествие с двумя ночевками у костра. И этот поход вошел в ряд событий, которые вспоминали, когда, находясь в хорошем расположении, разматывали клубочек прожитой жизни.

Узелками в этом клубочке были: эпопея борьбы с медведем; падение (без серьезных последствий) Карпа Осиповича с «кедры»; голод 61-го года; смерть матери; строительство хатки возле реки; год, когда обулись в кожаные сапоги, и день паники, когда вдруг потеряли счет времени… Вот и все, что вспомнили вместе отец и дочь.

Великим событием было появление тут людей. Для младших Лыковых оно было примерно тем же, чем стало бы для нас появленье пресловутых «летающих тарелок», реально приземлись они где-нибудь возле Загорска или тут вот, в местечке Планерная, где я сижу сейчас над бумагой. Агафья сказала: «Я помню тот день. То было 2 июня 7486 года (15 июня 1978-го)».

События, которые мир волновали, тут известными не были. Не знают Лыковы никаких знаменитых имен, не знают, что была большая опустошительная война. Когда с Карпом Осиповичем, помнившим Первую мировую, геологи завели разговор о недавней войне, он покачал головой: «Это что же такое, второй раз, и все немцы. Петру — проклятье. Он с ними шашни водил. Едак…»

Заметили Лыковы сразу, как только были запущены, первые спутники: «Звезды стали скоро по небу ходить». Часть открытия этого записана в хронике Лыковых за Агафьей. По мере того как «скорых» звезд становилось все больше и больше, Карп Осипович высказал гипотезу, смелость которой Савином была осмеяна сразу.

«Из ума выжил. Мыслимое ли говоришь?!» А гипотеза шестидесятилетнего тогда Карпа Осиповича состояла в том, что это «люди измыслили что-нибудь и пускают огни, на звезды вельми похожие».

Что «огни» не просто пускаются в небо людьми, а сами люди кружатся в них по небу, узнали Лыковы от геологов, но снисходительно засмеялись: «Это неправда…» Между тем самолеты, высоко и даже сравнительно низко над тайгой пролетавшие, они видели.

Но в «старых книгах» было сему объяснение. «Будут летать по небу железные птицы», — читал Савин.

Время текло тут медленно. Показывая часы, я спросил у Агафьи и Карпа Осиповича, как измеряют время они. «А что измерять? — сказал Карп. — Лето, осень, зима, весна — вот тебе год.

А месяц — по месяцу видно. Вон, погляди, уже ущербился. День же — просто совсем: утро, полдник и вечер. Летом, как тень от кедры упадет на лабаз — то полдник».

Счет времени по числам, неделям, месяцам и годам имел, однако, для Лыковых значенье наиважнейшее! Потеряться во времени — они отчетливо сознавали — значит разрушить строй жизни с праздниками, молитвами, постами, мясоедами, днями рожденья святых, со счетом своих тут прожитых лет. Счет времени самым тщательным образом берегли. Каждый день начинался с определения дня недели, числа, месяца, года (по допетровскому исчисленью).

Жрецом, следившим за временем, был Савин. И вел это дело он безупречно, не ошибаясь. Никаких зарубок, как это было у Робинзона, Савин не делал. Феноменальная память; какая-то старая книга; проверка счета по рожденью Луны и непременные коллективные определения утром, «в какой день живем», были частями этого житейского календаря. Не отстали, не забежали Лыковы в хронике жизни ни на один день! Это поразило геологов, когда они спросили при первой встрече: «А какое сегодня число?» Это поражает их и сейчас, когда встречаются они с Лыковыми.

«Лишь однажды, — рассказывает Агафья, — Савин испугался, что сбился». Это был день большой паники. Все вместе стали считать, сличать, вспоминать, проверять. Агафья, с ее молодой памятью, сумела схватить за хвостик чуть было не ускользнувшее время.

С нескрываемым удовольствием Агафья объяснила нам всю систему учета бегущих дней. Но люди, привыкшие к справочной службе, часам, отрывным и табельным календарям, ничего, разумеется, не поняли, чем доставили милой Агафье вполне законное удовольствие.