Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик - Василий Песков

Гляжу на Садовниковых. Они драгоценную пристань в житейском море не потеряли, не удалились от нее далеко. Подобно здоровому человеку, не знающему подлинную цену здоровья, они, возможно, даже не вполне сознают меру счастья, отпущенного судьбой. Впрочем, нет.

Все пятеро сыновей служили в армии. И за годы отлучки могли оценить, что значит для них этот вот чуть покосившийся рубленый дом, эти рябины возле окошка, эта веселая братская толкотня за столом, неспешное слово отца, заботливая суета матери. Продолжением дома был сад с замшелым колодцем, озеро за околицей, лес, поля лоскутками по холмистой псковской земле.

— У меня это все стояло в глазах, — говорит Анатолий. — Особо в первый год службы. Даже решение мелких солдатских проблем поначалу связывал с домом.

— Истоптал раньше срока солдатские сапоги. Обратиться бы к старшине. Нет, пишет домой. Ну посмеялись и послали ему сапоги, — вспоминает отец.

Пятеро сыновей не были избалованными.

История с сапогами свидетельствует как раз об обратном. «Отец всегда нас учил: ничего не берите сверх того, что вам полагается по закону и справедливости». Все пятеро после службы не соблазнились куда-либо ехать. Все вернулись сюда, на Псковщину, в родной колхоз.

Геннадий, правда, делал попытку жить в городе, и об этом особая часть разговора. Сейчас жена его Валентина сидит за столом вместе с нами.

Двое рожденных в городе ребятишек, как сверчки, притихли на печке, озорными глазами наблюдают сверху за взрослыми. Вернувшись весною из «жизненных странствий», Геннадий живет пока что с отцом. Но готов, строит уже собственный дом! Все лето по воскресеньям отец и пятеро братьев не выпускали из рук топоров — «еще четыре-пять выходных, и будем справлять новоселье».

Все братья, исключая лишь Александра, женаты. У всех ребятишки. Геннадий и Анатолий женаты на сестрах из соседней маленькой деревеньки Репищи. Из той же деревни взял жену себе младший Сергей.

— Я свою выловил аж во Пскове. Подалась из Репищей к городской жизни. А я сказал: Маша, люблю, женюсь, но место наше — в деревне. Вняла. Теперь уже корни пустили — дом, баня, куры во дворе квохчут, корову, наверное, заведем. Я, как Мичурин, люблю в огороде копаться. Вот и шляпу скоро, как у отца, заведу.

— Ты, Толя, скажи еще, что служил в ракетных войсках и самый старший в семье по званию, — поддевает брат Иван.

— И скажу. По званию старший. Должность в колхозе — шофер. А вы, сержанты, ну кто посмеет сказать, что плохой я шофер? — Вошедший в роль Анатолий победно втыкает вилку в соленый гриб и, тряхнув шевелюрой, обводит братьев глазами. — Ну вот, никто…

Анатолий — общий любимец не только в семье. Председатель колхоза Иван Степанович Сенченков, с похвалой отзываясь о всех Садовниковых, Анатолия выделил. «Этот шуткой мертвого из могилы подымет. Поручил ему развозить по работам людей. Летом возит на сенокосы и в поле еще и еду. Так вот всерьез говорят: присядет вместе обедать — еда вкуснее!

А я замечаю: там, где этот шофер побывал, исправно движется дело».

— Характер у ребят разный, — замечает отец, когда веселье за столом поутихло. — Иван вот молчун, не скажет, что в молодые годы был первым трактористом в районе. Газеты портреты его помещали, в Москву не слет выезжал.

— И заблудился в Москве! Ну признайся…

Смущенный Иван гремит у входа ведром — вылез из-за стола под предлогом помочь в чем-то матери.

— Ну конечно, мы разные! — опять зажигается Анатолий. — Вот я и Сашка. Близнецы!

Но скажите, Михалыч, разве похожи? Я, как видите сами, брехун, а у Сашки клещами слово не вынешь. Я цыган, а он почти рыжий. Ну правда же, поглядите. Я — человек положительный, семьянин, ребенок у меня на руках. А брат гири все подымает, вон в углу двухпудовые. Ну и прямо отметим: к девкам слабость имеет. Серега вон младший, а уже двое советских граждан говорят ему «папа». А ты? Ну молви словечко…

Александр запускает лапу в черную шевелюру брата, что означает: да уймись же, аспид, уймись…

Трое братьев — Анатолий, Александр и Сергей — шоферы. Иван, как сказал отец о нем с гордостью, «механизатор широкого профиля», зимой — на ремонте, летом сядет на что прикажут: на комбайн, трактор, сенокосилку, автомобиль…

Каждый из братьев имеет свой дом, свое хозяйство в усадьбе колхоза. Но любое сколько-нибудь серьезное дело — женитьба, большая покупка, стройка в хозяйстве, а также праздники, радость или беда — собирает братьев под эту крышу, за этот стол. При обсуждении — полная демократия. И, когда все свое скажут, поворачиваются к отцу: а ты, батя? Его слово во всяких спорах, во всех сужденьях бывает последним.

Сергею Афанасьевичу пятьдесят восемь. Вырастал в этом доме. Зинаиду Федоровну знает с тех пор, как помнит себя. Она вырастала в домишке рядом. Детьми они вместе лепили из песка пирожки, запирали в спичечный коробок майских жуков. Юность пришлась на войну.

Сергей Афанасьевич первый и последний свой бой принял тут, почти рядом — за Невелем. Был осколками поражен в грудь, в живот, в руки, плечи. Но выжил. «Один осколок и теперь рядом с сердцем. Когда еду на лошади — чувствую».

Поженились Зинаида Федоровна и Сергей Афанасьевич в 46-м. «Трудное время было на Псковщине, бедное. А по бедности, знаете, дети ведь сыплются, как горох».

Работал Сергей Афанасьевич трактористом и комбайнером, пас скотину, работал на ферме. Но раны частенько заставляли ложиться в больницу. «А выйдешь — опять за работу, куда же деваться. Их ведь надо было кормить, одевать, обувать, на ноги ставить. Ученых не получилось. А колхозники вышли, считаю, исправные». И Сергей Афанасьевич перечислил все, что входит в понятье исправные.

Отцовское слово слушали молча и со вниманием. Но когда я спросил: «Сергей Афанасьевич, в чем секреты этой крепкой семейной дружбы, этого братства, этой верности дому?

Другие из деревни вон уезжают и в лучшем случае только вздыхают о ней. А тут все пятеро рядом. Где собака зарыта?» Когда я это сказал, Анатолий заерзал от веселого возбуждения:

— Ну, батя, давай! Ушинского, Сухомлинского, Спока, Макаренко знаешь?.. Не знаешь. Значит, есть в нашем доме и свое кое-что. Интересно, как ты изложишь?

Сергей Афанасьевич улыбнулся, похлопал Анатолия по спине, поглядел на ходики у окна:

— Чего не успели сегодня, сделаем завтра. Пора по домам.

На этом застолье-знакомство кончилось. По домам братьев развозил спокойный и добродушный Сашка. Ему, бедолаге, по причинности «за рулем» — рюмочка из старинной посуды не перепала. «У нас с этим строго», — пояснил сам отец. Но Сашка и не роптал, прогревая потертый колхозный рыдванчик.

В автобус сели не сразу. Анатолий поманил меня пальцем к освещенному ярко окошку в крайней избе. В неприкрытое занавеской окно было видно: четыре старушки играют за столом в дурака.

— Вот это почти и все население в Грибно зимой. Сыновья и дочери в городе, а они тут. Скучно. Вот и сходятся вечерами. Я их зову «ансамбль пенеяры».

— Сашка, — сказал Анатолий, когда уже тронулись. — Не забыл? Мы обещали бабке Насте дров напилить.

— Нет, не забыл. В воскресенье напилим.

— В воскресенье баню будем рубить…

— Ну после бани…

За околицей с горки хорошо было видно: в деревне Грибно светились два огонька. Один в доме Садовниковых, другой там, где четыре старушки коротали осенний вечер.

Садовниковы — отец с сыновьями. «Таким было их детство. Прямо как воробьи. Одежонка — глядеть больно, но унынья, как видите, нет».

* * *

Каждое утро Сергей Афанасьевич выводит из стойла лошадь по кличке Нейтрон и запрягает в телегу на мягких резиновых шинах. Телегу для отца изготовили сыновья, чтобы меньше беспокоил сердце осколок. Служба в колхозе у Садовникова-старшего нехитра: объезжает окрестные деревеньки, собирая в личных хозяйствах лишнее молоко. Молоко отвозит на завод в Невель и после обеда возвращается в Грибно.

Я застал его в доме уже отдохнувшим.

— Как воспитывал сыновей… Да, пожалуй, и не расскажешь. Все получилось как-то само собой…

Мы разложили старые фотографии. И Сергей Афанасьевич выбрал одну, где четверо ребятишек счастливо прильнули к отцу. «Прямо как воробьи. Одежонка — глядеть было больно, но уныния, как видите, нет. В этом возрасте все они уже нам с матерью помогали».

Размышляя о воспитании сыновей, Сергей Афанасьевич вспомнил некрасовский стих о мальчишке с лошадкой, везущей хворосту воз. «Сколько было тому крестьянскому сыну?

Шестой миновал. Вот, семи еще нет, а уже в руках вожжи. И не игрушечные! Серьезное дело у человека — «отец, слышишь, рубит, а я отвожу». Вот так и мои вырастали».

В картинке из жизни русского деревенского человека Сергей Афанасьевич видит основу всего деревенского воспитанья — посильный, осмысленный труд с возможно раннего возраста!