Письма Ефимову - Сергей Довлатов

Я до сих пор не получил номер «Времени и мы» (66) с окончанием романа. Как только получу — вышлю. Но если он попадется Вам на глаза раньше и Вы сможете начать читать — было бы хорошо.

Спасибо за радиорекламу. Накладки следующие:

а) Никогда никому не говорите, что в ЭРМИТАЖЕ работают двое. Во-первых, будут презирать, а во-вторых, это неверно: у нас есть нанятая наборщица, за которую мы платим государству налоги, и внештатный английский редактор и переводчик.

б) Губермана финансировал «Фонд спасения Игоря Губермана» (Китаевич), «Три минуты молчания» издал «Посев», а мы получили часть тиража на комиссию.

Мы чудно съездили — Вирджиния, океан, Вашингтон. При встрече расскажем. В последней декаде августа наша Лена будет гостить в Нью-Йорке, наверное, появится и у Вас.

Поклоны семье, дружески,

всегда Ваш, Игорь.

Довлатов — Ефимову

19 августа 1982 года

Дорогой Игорь!

Спасибо за внимание и оперативность. Дальше по пунктам:

1. Червонец с благодарностью высылаю.

2. Выворотку номера Ай-Эс-Би-Эн я могу сделать только в понедельник, когда Вайль и Генис пользуются фотостатом. В понедельник же и отправлю все это — первым классом, а не экспрессом — поскольку Вы ничего не пишете о спешке.

3. Очередные номера «Время и мы» раньше всего появляются на «Либерти», в тамошней библиотеке. Но их разбирает начальство. Но я попробую вклиниться.

4. У меня перед «Зоной» идет что-то вроде предуведомления: «Имена, события, даты — все здесь подлинное…» Вы набрали это дело тем же курсивом, что и письма к издателю, и тем же форматом. Мне кажется, надо уже — на манер эпиграфа — и каким-то другим шрифтом. Чтобы вам не возиться, а мне не нервничать из-за возможных ошибок при перебирании, я попросил Лену это сделать. Листок прилагаю к гранкам. Вариант с крупным шрифтом — лучше.

5. В Вашингтон поехать я почти наверняка не смогу. По следующим причинам:

а. Неловко появляться на конференции, на которую тебя не пригласили.

б. Не хочется иметь дело с Чалидзе — мужчиной сложным, капризным и загадочным.

в. Предприятие это, учитывая мои торговые качества, явно убыточное. Билет до Вашингтона и обратно стоит долларов сто, и место — даже пополам с правозащитником — 75. Это значит — надо продать книг долларов на пятьсот, чтобы хотя бы не потерпеть убытков. Не говоря о том, что это, как Вы справедливо заметили, отнимет «много времени и сил».

6. Читая гранки, я обнаружил несколько полноценных ошибок, но отметил и сущие мелочи вроде так называемых «марашек», следов от наклеенных полосок бумаги. Вы разберетесь, что исправлять, а что — не имеет значения. Обратите внимание на [следует перечень страниц].

7. Сейчас гранки будут читать мама и Лена, поэтому, возможно, что-то добавится.

8. Перехожу к болезненному моменту — обложке. Вы пишете: «Если для Вас это так важно…»

Русские книжки нужны мне для того, чтобы:

а. Дарить их знакомым с симпатичными надписями.

б. Пытаться всучить их заграничным издательствам. (На «Компромисс» пришло четыре заявки из европ. агентств.)

В обоих случаях мне важно, чтобы книженция имела вид художественного по жанру сочинения. Пока мне это ни разу не удалось. В «Невидимой книге» испорчена задняя обложка, да и передняя — не очень. «Компромисс» отвратительно тускл, а «Соло на ундервуде» — просто брак. Так что, ничего особенного мне не требуется, я только не хотел бы, чтобы книжка напоминала издания, которые обнаруживаешь в случайных помещениях заткнутыми за газовый счетчик.

Я с горечью убедился, что в этом вопросе Вы находитесь в глубоком, упорном и необратимом заблуждении, причем не хотите даже выслушать человека, который:

а. Пять лет учился в художественной школе, той самой, которую окончил Шемякин.

б. Легко сдал экзамен на оформительский факультет к Акимову и пренебрег им в пользу журналистики.

в. Руководствуется вовсе не желание огорчить Вас, а искренней заинтересованностью в успехах Вашего издательства, единственным слабым местом в работе которого я и все известные мне люди считают именно оформление.

Теоретически это все не мое дело. Но в том, что касается моей обложки, я вынужден бороться и настаивать.

1. О сером цвете невозможно даже подумать. Серость — удел содержания, а не оформления. (Неужели Вы искренне считаете, что сочетание светло-серого с темно-серым — ярче и привлекательнее черного или красного с белым?) Невозможно также помыслить о комбинациях бледно-розового и светло-бежевого, не говоря уже о вымазанной экскрементами обложке Езерской или сочетании красного с коричневым в обложке Зерновой (сочетания, от которого у Матисса случился бы мгновенный инсульт).

2. Хотелось бы выбрать между ярко-красным и густо-черным. Красный предпочтительнее. Почему Вы его отмели, тем более, что фотографию Вы все равно хотите дать внутри (что меня вполне устраивает, так же, как впрочем, и отсутствие фотографии)?

3. Значит, идеально — красный, приемлемо — черный.

4. Что касается фотографии, то с этим действительно, происходят какие-то сложности. У меня на всех снимках — принципиально неинтеллигентный вид. Даже Марианна Волкова снимала — получился директор итальянского борделя. Но вообще, это даже приятно — давать одну и ту же фотографию на всех книжках. Так вышел Хемингуэй (полное собрание) у Скрибнера, а из людей, внушающих Вам глубокое уважение — Ефраим Севела.

Обнимаю Вас и прошу не сердиться. Враг поддакивает, а друг — спорит, как любил повторять Евгений Рейн, после чего обрушивал на меня водопад оскорблений.

Ваш поклонник и доброжелатель

С.Довлатов.

Привет женскому полу.

P.S. Письмо от Марины только что получил. Будем отвечать вместе с Леной, там вопросы к нам обоим, напишем завтра — послезавтра. Считается, что Лена очень занята. С.

P.P.S. Когда будете делать вторую корректуру, то есть — перебирать и наклеивать новые строчки и слова, посмотрите, пожалуйста, чтобы в них не было побочных ошибок. Обнимаю.

С.

Довлатов — Ефимову

30 августа 1982 года

Дорогой Игорь!

Я прочитал Ваш роман и нахожусь в довольно странном положении. Дело в том, что из всего Вами написанного, вернее — из всего того, что я Вашего прочел, эта вещь — наиболее удалена от моих читательских интересов. В ней, с одной стороны, нет (в основополагающем виде) остроумия и вразумительности научных работ, и нет, с другой стороны, и тоже в преимущественном количестве — исследования всяких мучительных чувств, на чем основана Ваша беллетристика. Этого нет не потому, что Вы что-то не осилили, не достигли, а потому, что были другие задачи, и следовательно — другой фундамент.

Вы, наверное, знаете, что я совершенно не интересуюсь детективами в чистом виде — вроде Агаты Кристи, вяло приемлю Сименона за душевную теплоту, и лишь бесстрастно готов констатировать мастерство какого-нибудь «Гиперболоида инженера Гарина», с которым Ваш роман имеет жанровую близость. Короче, все это мне не близко, хотя читал я Ваш роман, надо признаться, с каким-то механическим увлечением, ну и, разумеется, откликался на вкрапления замечательной прозы — что-нибудь вроде того мужчины, который специально надел пиджак и пошел за чайником, или как машина задела пуговицы выставленной на продажу одежды. Но в основном, читалось как-то холодно и бесстрастно, а значит, я не могу быть объективным как читатель, не любящий этот жанр. Не могу я также судить о качестве в свете поставленных утилитарных задач — написать динамичную, приключенческую историю, перевести ее и заработать деньги. Я не знаю, что здесь чревато деньгами, а что — нет. Короче, и об этом я судить не могу — а вдруг это принесет миллион…

Поэтому в общем плане я намерен высказаться коротко — что нравится и что не нравится, тем более, что внести серьезные изменения Вы не захотите, и правильно сделаете.

Мне очень понравилось:

1. Вся эта история с кровью, попом и философией общего дела, а трактат этой самой Ленды — наиболее увлекательное и волнующее место в романе, Аверьян хорошо говорит и действует, вообще — этот круг мотивов и событий очень здорово.

2. Мне понравилось, вернее — мною должна быть отмечена механическая увлекательность этого чтения, природа которого мне неизвестна.

3. Мне понравилось, вернее — опять же я должен констатировать изобретательность, умение свести концы с концами в сложном организме при массе действующих лиц — никто не пропал, не повис, не остался без функции и мотива.

4. И наконец — всяческое профессиональное мастерство: ритм, пейзаж, детали, юмор, задетые пуговицы и пиджак для чайника. То есть — наличие прозы.

Не понравилось:

1. Сексуальные сцены. В них есть какая-то опасливая похабщина. Мне кажется, нужна либо Миллеровская прямота: «Моя девушка работала, как помпа», либо — умолчания, изящество, а главное — юмор. Всякие натяжения в паху, сладкие истомы, искрящиеся жгуты в крестцах, краснота, бегущая волнами к чему-то там — все это у меня лично вызывает ощущение неловкости.