Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, Ника, Ника! – пытается успокоить меня папа. Игорь слегка очнулся от своей инсулиновой спячки. Слово «придурок» всегда его будоражит. Может быть, я употребила его нарочно. Да, конечно, нарочно.
– Он придурок, вот вы и хотите, чтобы я была гением, чудо-ребёнком.
– Мне кажется, проблема не в этом, – откликается мама. – Проблема в том, что тебе стыдно за такого брата. Ты даже одноклассникам не рассказала. Вчера они были изумлены. Они мне сказали, что ты их никогда не звала домой, даже не показала, где мы живём, хотя это совсем близко от школы. Тебе стыдно!
– А вам стыдно за собственного ребёнка! – огрызаюсь я.
– Что?! – Папа не знает, удивляться ему или возмущаться.
– Думаете, я не вижу? Думаете, я тоже придурок? – продолжаю я на всех парах. – У нас никогда не бывает гостей, мы всё время одни…
– Мы только что переехали! – восклицает мама.
– Так и во Франции было то же самое. Раз в год кто-нибудь, может, приходил. На Новый год никогда никого не было.
– Праздники – дело семейное, – говорит папа.
– Да мы ничего не скрываем, правда, Игорь, мы же тебя не прячем? – Мама поворачивается к Игорю, который беспокоится всё сильнее.
– Нет, нет, не-е-е-е… играть в прятки, давайте… – говорит он, потому что опознал слово «прячем», и переводит свои маленькие косые глаза с мамы на папу и обратно.
– Так почему мы тогда ходим в зоопарк только в плохую погоду, когда идёт дождь? – кричу я.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает папа.
– Потому что в плохую погоду там почти нет посетителей. Поэтому мы отправляемся в зоопарк всегда, когда идёт дождь. Чтобы Игоря увидело как можно меньше народу! – кричу я. – Вы его прячете. Вам стыдно, что у вас такой сын. С какой стати я-то должна себя вести по-другому?
– Зоопарк! – зашевелился Игорь. – Обезьянка, обезьянка, обезьянка…
– Это не так! – Мама старается изобразить страшное недовольство.
– У обезьянки попа, – бормочет Игорь, – попа, попа, попа… – Он смеётся и обеими руками закрывает лицо; он всегда так делает, когда ему что-то сильно не нравится.
– И если мы куда-нибудь едем, то выбираем такие места, где будет поменьше народу, – продолжаю я с неослабевающей силой. – А в отпуск вообще в пустыню, на необитаемый остров, подальше от людей, подальше вообще от всего.
– Это лучший отдых. – Мама уже немножко оправдывается.
– Потому что вам стыдно! Вот почему! И меня с собой тащите. Мне тоже стыдно.
– Мне не стыдно собственного сына! – Мама напористо повышает голос, но выходит неубедительно.
– Не-е-е-е кричать, не-е-ет… Игорь не любит, нет, нет, не-е-е-ет… – громко бормочет Игорь, не убирая рук с лица.
– Ну а почему ты всегда в чёрном? Как будто в трауре. Я же помню, что ты когда-то была весёлая. На фотографиях у тебя светлая одежда. Когда я была совсем маленькая, ты вообще что-то розовое носила. Когда мне было два, мы вместе задували свечки. Вы смеялись. Мы все втроём смеялись. Были счастливы. А сейчас нет.
– Я не из-за Игоря так одеваюсь, – возражает мама, – совсем не из-за него. Просто я стала старше, вот и всё.
– У тебя вообще нет подруг. Ты никуда не ходишь. Работу бросила! – Обвинения лезут из меня с неодолимой силой. Хочу высказать всё, что долго хранилось у меня в душе.
Папа подаёт голос:
– Ника, ты не смеешь…
– Смею! – кричу я.
– Не-е-е-е кричать, не-е-е-е… – мычит Игорь; он поворачивается и зарывается лицом в диван.
– Я смею не быть лучшей! – Я встаю, нависаю над папой. Он сидит на стуле и смотрит на меня, как будто видит впервые. Действительно, такой он меня ещё не видел. Я и сама себе удивляюсь. Я никогда не говорила так громко, не кричала. Может, только когда болела за наших парней на баскетболе. От каждого предложения, от всего, что я кричу в лицо родителям, мне становится легче. Как будто тяжёлые камни, скопившиеся в моей груди, один за другим выпадают из моего тела. – Я смею быть весёлой, не бояться, что вы скажете, что подумаете!
Папа смотрит на меня снизу вверх. Вид у него с каждой секундой всё серьёзнее; нижняя губа слегка шевелится. А из меня продолжает изливаться всё это:
– И на фехтование больше не пойду. Я не виновата, что твой сын никогда не станет чемпионом ни в каком виде спорта…
– Да что ты такое говоришь, Ника! – Папа повышает голос. – Он твой брат, не только мой сын.
– Я этого не выбирала! Не выбирала я себе такого брата!
Папа внезапно встаёт. Он стоит передо мной, огромный.
– Прекрати сейчас же!
– Как прекрати? Что прекрати? Это вы начали! Это вы делаете вид, что Игорь совершенно обыкновенный ребёнок. Так это неправда! Дауны – не обыкновенные!
– Ника, я тебя предупреждаю, – грозно говорит папа, учёный, доктор наук, биолог, борец за здоровый образ жизни. Большой знаток китов, специалист по вымершим животным и растениям, великий противник насилия угрожает мне…
Я продолжаю с неутихающей силой. Мне всё равно, что будет, всё равно…
– Вы только делаете вид, что смирились с этим, что мы просто немного особенная семья, что мы несмотря ни на что друг друга любим… Но ведь нет. Потому что мы несчастливы. Я не могу быть счастливой, потому что вижу вас, несчастных, а вы думаете, что я должна быть умной за двоих, одарённой за двоих, спортивной за двоих… а я не могу. Я не могу за двоих. Меня на себя-то едва хватает, поняли?
– Ника, успокойся, – говорит папа и берёт меня за руку. Как будто меня ударяет ток, молния, огненная стрела, все стрелы мира. Я отскакиваю в сторону.
– Вы не смирились с тем, что ваш сын – придурок…
Игорь мычит:
– Игорь… придурок…
– Это вы его сделали, а не я! – кричу я так, что у меня дерёт горло. – Вы в этом виноваты!
Взрыв света.
Папа меня ударил.
Пощёчина.
Меня впервые в жизни ударили. Никто и никогда меня…
– Прости, – сразу же говорит папа. Он пытается погладить меня по лицу, там, куда только что опустилась его ладонь. Я отстраняюсь. Папа делает шаг в мою сторону. Снова говорит: – Прости… прости. Я не должен был… Я не нарочно. Прости. – Он пытается обнять меня. Я снова отодвигаюсь. Вижу, что мама рукой ищет телевизионный пульт. Делает вид, что не заметила. Что не слышит, что её это не интересует. Как будто ругаются где-то в другой семье, по другую сторону двери, у соседей. Игорь тоже встал с дивана. Стоит и смотрит. Подбородок у него трясётся. Как и у его отца. И внезапно по комнате распространяется запах мочи. Горячей мочи. Между штанинами широких джинсов Игоря – у них на карманах вязаные аппликации с диснеевскими героями, Плуто и Микки-Маусом, – появляется большое тёмное пятно, которое растёт и растёт.
Я бегу в свою комнату и запираю дверь.
Хватаю Филомену и прижимаю её к себе.
Мне совершенно не больно, когда она кусает мою руку.
Убегу. Прямо вот сегодня ночью
Я убегу. Надо сбежать из дома. Куда? Мне всё равно. Куда-нибудь, только прочь отсюда!
