Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер

– Я сам, я сам, я сам, сам, – упирается Игорь, но на самом деле не сопротивляется. Открывает рот, как голодная рыба, а мама пытается сунуть ньокку так, чтобы она оказалась за его мелкими зазубренными зубами. Получается так себе. Одна ньокка вываливается обратно в тарелку, другая ему на фуфайку и так далее.

Я думаю о том, что мы ни разу не сидели вот так за столом с тех пор, как вселились в этот дом. Времени никогда не было. Вместе не ели. Я ем позже всех, потому что у меня же каждый день что-нибудь. Папа в институтской столовой, Игорь в школе. Мама не знаю вообще когда.

– Скоро весна, – говорит папа.

– Надо сад привести в порядок, – говорит мама.

– Я знаю парня, который это умеет, – вспоминает Бреда. – И дёшево. Мой земляк. Учится в институте физкультуры. Спросить у него?

– Да, было бы отлично, – кивает папа.

– Мне сегодня надо ещё в магазин, – говорит мама, пытаясь всунуть очередную ньокку в рот Игорю.

– Если что-то срочное, я могу сходить, – предлагает Бреда. – У меня автобус только поздно вечером.

– Нет, спасибо. Мне раз в день надо немножко прогуляться.

– К ночи я должна попасть к маме. Так что в выходные не приду.

– Бреда, ты не представляешь, как это здорово, что ты нам помогаешь.

– И вы мне.

– Сам, сам, сам, я сам, – заявляет Игорь. На его фуфайке уже порядочно оранжевых следов приготовленного Бредой рагу.

– Если много съест, надо будет дать ему инсулин, – говорит папа.

– Наверное, он в школе ещё ел. Игорь, ты ел в школе? – спрашивает Бреда.

– Шпинат, я ел шпинат.

– Видно по фуфайке, – смеётся Бреда.

Смех. Приятный смех, который звучит вокруг стола. Только я не смеюсь. Игорь смотрит на свою фуфайку и тычет пальцем во многочисленные зеленоватые следы шпината, при этом выбивая у мамы из рук ложку. Очередная ньокка летит куда-то под стол.

– Сидите-сидите, я сама!

Бреда маму называет на «вы», хотя мама ей уже много раз говорила, что в этом нет необходимости. Но Бреда упирается. Когда мамы рядом нет, она говорит папе «Марьян» и называет его на «ты». Это бывает очень редко.

– Если весна будет хорошая, летом тоже будет отличная погода, – замечает папа. – И твой новый парень пусть с нами едет. У вас будет отдельная комната на чердаке.

– Да-а-а-а-а-а, – воодушевлённо тянет Игорь, хотя, скорее всего, он понятия не имеет, почему воодушевился.

Обед наконец подходит к концу.

Я помогаю убрать тарелки со стола. Хочу скорее назад к себе.

– У тебя ещё йога сегодня, – говорит папа, складывая посуду в посудомоечную машину.

– Не пойду, – говорю я. Папа понимающе кивает.

Бреда уже оделась. Уходит.

– Всем до свидания, – говорит она громко, чтобы все слышали, включая маму и Игоря в зале. – Теперь я приду только во вторник. Счастливо!

– У тебя денег достаточно? – спрашивает папа. – Если нужно, я тебе заплачу вперёд.

– Не, ты и так уже дал слишком много, – улыбается Бреда. Потом поворачивается ко мне: – Проводишь меня?

Я провожаю её до двери.

У двери мы останавливаемся. Бреда мнётся. Хочет мне что-то сказать, но не знает как.

Я спрашиваю её:

– У тебя новый парень?

Кивает:

– Да. Ну, так, ничего серьёзного. Наверное. Не знаю.

– У меня никогда не будет никакого парня, – решительно говорю я.

Она гладит меня по голове с улыбкой:

– Будет, будет. Парней иногда сложно понять, но всё равно с ними лучше.

Не понимаю. Поэтому ничего не говорю. Даже головой не делаю никаких движений ни в том, ни в этом смысле.

Потом Бреда смотрит мне в глаза.

– Если тебе понадобится… Ну, если захочешь поговорить… Когда захочешь. Мы подруги.

Я опять не реагирую.

Бреда уходит. Я запираю за ней дверь. Потом смотрю на экран камеры слежения, которая висит над дверью. С высоты птичьего полёта вижу чёрно-белое изображение асфальта перед входом. На изображении появляется Бреда. Она закрывает за собой ворота. Бреда смотрит на чёрный глаз камеры над дверью. Бреда улыбается и машет мне. Бреда уходит.

Остаётся только серый асфальт. С высоты птичьего полёта.

Уроды, придурки, недержание мочи и всё такое

– Ты себя плохо чувствуешь? – спрашивает папа, столкнувшись со мной на лестнице.

– Нет, отлично, – отвечаю я и пытаюсь пройти мимо него наверх, к себе в комнату.

– А чего на йогу не идёшь?

– Не пойду больше на йогу, – решительно отвечаю я.

Папа слегка расширяет глаза. Это единственная реакция, которая показывает, что он удивлён.

– Ты же говорила, что тебе нравится.

– Это ты говорил, что тебе нравится.

– Я говорил, что это полезно для здоровья.

– И мама говорила, что ей нравится.

– Ты же любишь ходить на йогу.

– Вам нравится, когда я хожу на йогу.

Папа берёт меня за плечо.

– Надо поговорить, – замечает он и ведёт меня в зал, где перед телевизором уже сидит женская половина родителей и смотрит какую-то очередную кулинарную передачу. Она никогда не готовит, но эти передачи любит больше всего. Игорь торчит рядом, неподвижный и довольный, как кактус после долгого дождя.

Я чувствую, как крепко папа держит меня за руку. Боится, что я убегу от него в свою комнату.

– Я дала ему инсулин, – говорит мама, кивнув в сторону Игоря, который что-то на это мычит.

– Ника не хочет больше ходить на йогу, – обеспокоенно говорит папа.

– Мы же заплатили за весь год, – говорит мама, не глядя на меня.

– Могу вернуть, – отвечаю я. – У меня есть сбережения.

– Да не в этом дело, – вздыхает папа и садится на стул у двери, что означает, что мне осталось только канапе напротив мамы с Игорем. Я точно знаю, почему он выбрал это место. Если я захочу убежать к себе в комнату, он сможет перегородить мне путь.

– И на испанский не буду больше ходить. И на скульптуру.

Оба некоторое время ничего не говорят.

– Испанский же у тебя отлично идёт, – говорит папа. – Ведь чем больше языков ты знаешь, тем…

– Это почему? – перебивает его мама, не отрывая взгляда от кулинарного шоу. – У тебя с языками всё хорошо. Лучше всех.

– Я хочу быть нормальной, – отвечаю я.

Папа замирает. Сидит тихо, без всякого движения. Как будто превратился в фотографию. Игорь что-то бормочет и закрывает глаза. Когда ему дают инсулин, всегда так. Он ведёт себя тихо, как будто его нет. Он и так-то всегда как будто с другой планеты, но после дозы инсулина отсутствует ещё больше. Мама некоторое время молчит, потом берёт пульт, который лежит рядом с ней, и выключает телевизор.

– В каком смысле? – наконец говорит она и поворачивается ко мне с видом царствующей герцогини.

Допрос начался.

– Хочу быть нормальной. Как все, – отвечаю я.

– Так ты нормальная, – говорит папа. – Самая нормальная девочка.

– Я не хочу быть самой нормальной. Просто нормальной, и всё! – отвечаю я в ту же секунду и сама слышу, что повысила голос, хотя не собиралась.

– Что значит просто нормальной? – удивляется мама, как будто я сказала что-то невразумительное.

– Просто нормальной. Не более нормальной, чем Игорь. Понимаете?

Они молчат и изумлённо смотрят на меня. Тогда я продолжаю:

– Игорь у нас ненормальный, вот вы и хотите, чтобы я была нормальной за двоих.

– Это неправда, – возражает папа.

– Конечно правда. Ещё как