Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - Артем Юрьевич Рудницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Самаре, как и планировалось, Виткевич встретил афганца и оттуда они проделали путь до Петербурга. Въезжать в столицу было предписано с соблюдением крайней осторожности. 24 июня Родофиникин направил Виткевичу инструкцию: «По прибытии на станцию Ижору с афганцем Гуссейн Али имеете Вы распорядиться так, чтобы самим отправиться тремя или четырьмя часами ранее, дабы вам можно было несколькими часами ранее перед его прибытием явиться в Азиатский департамент Министерства иностранных дел, откуда уже понесется нарочный к заставе, имеющий принять там Гуссейна Али и везти куда следует. Само собой вам надобно будет при этом принять в расчет, чтобы выехать в город не ночью, а днем и всего лучше утром, до обеденного времени[237].
Указания были в точности исполнены. Путешественники скрытно въехали в столицу, где поселились отдельно. Виткевич – в гостинице «Париж», на углу Малой Морской улицы и Кирпичного переулка, в 9-м номере. Гостиницу содержал известный столичный ресторатор француз Луи, так что порой ее называли попросту «трактиром Луи». Гуссейн Али устроился на другом постоялом дворе под видом азиатского купца. Понятно, всё за казенный счет. О благополучном прибытии в столицу афганца и сопровождающего было доложено государю императору[238].
Однако после столь бодрого начала афганская миссия забуксовала. За месяц у Гуссейна Али состоялась лишь одна рабочая встреча в Министерстве иностранных дел (по выражению Родофиникина, «конференция»), в ходе которой он изложил задачи и цели своего визита, но не получил каких-либо определенных заверений и обещаний.
Логично было предположить, что афганского посланника отправят обратно в Кабул с ответом государя императора. Но каково содержание ответа? И кто выступит в роли сопровождающего? Ясно, что кандидатура Виткевича должна была рассматриваться одной из первых, однако твердой гарантии на этот счет никто дать не мог. Так что приходилось ждать, и ожидание затягивалось.
13 июля Родофиникин информировал Перовского: «Посланец афганский благополучно прибыл… представил свою грамоту, и теперь в ожидании дальнейших распоряжений продолжает сохранять свое инкогнито и живет один в трактире под видом азиатца, приехавшего по делам торговым и уже имеет от нас одну конференцию, но решительного ничего ему не объявлено»[239].
Минул июль, начался август… Неясность перспектив угнетала, и кроме как с Далем, поделиться своими переживаниями Виткевичу было не с кем. «Уже целый месяц, как я в Петербурге, – писал он 2 августа, – а ещё о возвращении ничего не слышно; через несколько дней я постоянно посещаю Азиатский Департамент, но доселе ни одного слова о деле не слышал. Так что каждый день приходится спросить себя, для чего я здесь?»[240].
Весточки, которыми обменивались друзья, являлись для Яна ощутимой моральной поддержкой. Он сравнивал себя с «путником в пустыне Аравийской, утомлённым жаждою и зноем», на которого письма из Оренбурга оказывают спасительное воздействие. «… Письмо Ваше сделало мне истиннейшее удовольствие, я жаждал известий из Оренбурга об наших делах в степи, хивинцах и житье-бытье тех, которые меня интересуют»[241].
Ян признавался, что его изводит неопределенность, но упоминал об этом иносказательно. «Одно меня заставляет несколько кручиниться. Это женитьба моя без ведома и согласия моего, но как подумаю поплотнее, то и видно, что как женили, так и разведут – по крайней мере я совершенно покоен и уверен, что не подал малейшего повода к мельчайшему из предлогов»[242].
Под женитьбой подразумевались не матримониальные узы (Виткевич никогда не вступал в брак), а поручение сопровождать и опекать Гуссейна Али. Но почему «без ведома и согласия»? Ведь все остальные факты и свидетельства говорят о том, что молодой офицер не чурался перемен, стремился к приключениям, и пребывание в столице, пусть, не лишенное недостатков, в целом воспринималось им как занимательное, полезное, могущее стать отправной точкой для нового витка карьеры. И потом, он же сам доставил посланца кабульского хана в Оренбург, никто не неволил. Еще в Бухаре легко можно было догадаться, что приезд Гуссейна Али будет иметь последствия, но Виткевич, тем не менее, помог афганцу. Наверняка не только по доброте душевной, а придя к выводу о полезности его миссии.
В Петербурге он нервничал из-за длительного ожидания и отсутствия четких перспектив, что вполне объяснимо, но какие могли быть поводы для настоящего волнения? Даже если бы афганский сюжет завершился ничем, то и в этом случае сопровождение Гуссейна Али было бы занесено в послужной список Виткевича как выполнение важного и секретного поручения и благотворно сказалось бы на его будущности.
Допустим, что общаясь с другом, Виткевич позволял себе слегка пококетничать. Мол, жил себе спокойно, не тужил, выезжал в Степь, гонялся за разбойниками, наведывался в Бухару, все привычно, как бы по-домашнему, а тут на тебе – отряжают в столицу, да еще с секретной миссией! Ну, как тут не побрюзжать, скрывая свои настоящие чувства и честолюбивые помыслы. Особенно в условиях, когда затормозилось принятие судьбоносного решения.
На настроении сказывалась и петербургская погода. «В продолжение месяца едва три или четыре ясных дня имели мы здесь, дожди и холода не хуже наших». Ян занемог, что подействовало на него удручающе. «Здоровье моё совершенно отказывается служить долее – какой-то Typhus жёлчный, так взвеличал его доктор, который меня лечит, и совершенное расстройство желудка продержали меня в постели около недели, а уже 10 дней как из комнаты ни на шаг не выпущают. Я не видел даже великолепного фейерверка, который давала вчера Гвардия в Красном Селе, и от которого Гуссейн помешался»[243].
Да, Гуссейн Али ожиданием не тяготился и на судьбу не жаловался. Это Виткевич сетовал на то, что «кроме первой аудиенции Гуссейна в Департаменте, о коей я донёс рапортом Его Превосходительству Василию Алексеевичу, его более никуда не требовали»[244]. А афганец не без удовольствия проводил время в столичном, европейском городе, полном соблазнов и развлечений. Это не Кабул, не Тегеран, когда он еще окажется в таком месте!
Однако его тоже донимали болезни, причем в большей степени, чем Виткевича. Петербургская погода действовала на южного человека губительно, его все чаще укладывали в постель и усиленно лечили. Но не одна погода была тому виной… Сохранился счет из английской аптеки Н. Бартельса на 113 рублей 93 копейки. Судя по перечню лекарств, доставленных «купцу Хуссейну Али», бедняга страдал не только
