Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - Артем Юрьевич Рудницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перовский принимает решение
Результаты Бухарского рейда Виткевича окончательно убедили губернатора в том, что он не ошибся в своем любимце. Тот выполнил задание выверенно и четко: разъяснил правителю соседнего государства интересы России, ее твердое намерение расширять свое влияние в регионе, собрал ценные сведения. Но, пожалуй, самым главным, по мнению Василия Алексеевича, стала встреча с Гуссейном Али и содействие его приезду в Оренбург. Перовский не сомневался, что при всей важности среднеазиатских ханств нельзя забывать об Афганистане, куда вот-вот переместится эпицентр Большой игры.
Эта страна находилась на значительном удалении от оренбургской линии, о сколько-нибудь существенном товарообмене с Афганистаном ни в Оренбурге, ни в Петербурге не помышляли. Однако по мере обострения противоборства с Великобританией за право господствовать в регионе приходило осознание его стратегической значимости.
Русских тревожило то, что англичане вели подготовку к рывку на афганские просторы, и как шаг в этом направлении расценивали путешествие Александра Бернса. Англичане, со своей стороны, беспокоились о безопасности своих владений в Индии, ведь через Афганистан открывались самые короткие и удобные пути для российского продвижения в южном направлении (на Герат и Пешавар). Также допускалось что, воспользовавшись своим влиянием в Персии, Россия могла проникнуть в Афганистан с запада. Таким образом, борьба за Персию и за Афганистан становилась составной частью одной и той же задачи.
Нужно сказать, что российское руководство никогда всерьез не готовилось к захвату территорий в Британской Индии (не считая индийского похода, задуманного Павлом I в состоянии привычной для него экзальтации), но особо не старалось развеивать страхи англичан по этому поводу. Пусть поволнуются, им полезно. М. Н. Муравьев сформулировал позицию Петербурга довольно точно: «В настоящее время нам не предстоит покорение Индии и удержание оной за собою, при владычестве Англии над морями, предположение это есть химера, не подлежащая исполнению. Но иное дело потрясение владычества англичан в Индии»[206].
Одним из источников этого «потрясения» могло и должно было стать российское вторжение в Афганистан – не военное, но политическое и желательно экономическое. Гипотетически такая возможность существовала, и ее всерьез рассматривали как русские, так и англичане. «Если только царь Русский повелит исполнить дело, – писал М. Н. Муравьев, – то русский штык и русские червонцы с успехом опрокинут английские войска и действия английских гиней. Англичане сами указали нам путь к действиям против Индии. Не с моря, не бомбардированием Бомбея, Мадраса, высадкою в Бенгалии страшен им неприятель; им страшен враг, который укрепится в пограничных с Индией державах…»[207]. Таким врагом вполне мог стать Дост Мухаммед-хан, конечно, в случае, если Великобритания не приблизит его к себе тем или иным способом.
Александр Бернс, который в середине 1830-х годов, являлся, пожалуй, самым дальновидным британским экспертом по Афганистану, чувствовал, что Лондон, помогая Шудже и Сингху, ставит не на тех «лошадок». Опора на Дост Мухаммед-хана, возглавлявшего самое крупное и сильное афганское государство, позволила бы укрепить позиции англичан без применения силы, в то время как смычка с сикхами и представителями рода Садозаев неизбежно означала кровопролитную войну.
На Бернса, дважды встречавшегося с Дост Мухаммед-ханом в 1832 году, кабульский эмир произвел впечатление своим здравым смыслом, несомненными способностями государственного деятеля, а также тем, что он пользовался доверием и уважением большинства афганских жителей. Это было не только личное мнение Бернса, многие наблюдатели и исследователи Востока отмечали успешные усилия Дост Мухаммеда по установлению в Кабулистане «закона и порядка», что способствовало экономическому процветанию и росту населения. «Все классы народа прославляли его, земледелец был защищен от насилия и произвола, горожанин безопасно пользовался своим владением и прибытком; строго смотрелось за весами и мерами; торговец был доволен обходительностью чиновников и умеренностью пошлин, не превышавших двух с половиной процентов на сто; воин чувствовал себя счастливым, получая исправно жалованье, что очень редко в азиатских государствах»[208].
Бернс и Дост Мухаммед подолгу беседовали об отношениях Кабула с другими афганскими княжествами и среднеазиатскими правителями, о положении в регионе. Эмир делился своими планами о восстановлении афганской монархии, разрешении конфликтов между ним и его братьями. Выяснял, не согласятся ли англичане поддержать его в этих усилиях, осуществление которых, прежде всего, подразумевало победу над Ранджит Сингхом. «…Он вел рассказ о политических делах своего государства и о несчастной вражде, существовавшей между ним и его братьями. Он питал надежду восстановить афганскую монархию, выражал непримиримую ненависть к Ранджит Сингху и, по-видимому, желал знать: примут ли его англичане в союзники для искоренения магараджи. Я отвечал, что Ранджит Сингх нам друг. Тогда он обещал поручить мне начальство над своим войском, если я соглашусь служить ему, и потом несколько раз повторял: “двенадцать тысяч конницы при двадцати орудиях будут находиться в твоем распоряжении”»[209].
Бернс не скрывал, что пенджабский владыка – друг и союзник Великобритании[210], однако, по возвращении в Лондон попытался убедить британское правительство и руководство Ост-Индской компании, что слепо полагаться на Льва Лахора нецелесообразно, приводил аргументы в пользу союза с кабульским правителем. После своего путешествия Бернс пользовался немалым авторитетом в британских правящих кругах, он получил чин капитан, а его книгу прилежно штудировали военные и политики. И, тем не менее, к нему не прислушались. В Лондоне по-прежнему делали ставку на Сингха и Шуджу-уль-Мулька, как партнеров привычных, изученных и до сих пор не подводивших англичан. Эти союзники были не особо самостоятельны (особенно Шуджа, не пользовавшийся в Афганистане большим авторитетом), зависимы от английской помощи, и управлять ими, конечно, было проще, чем Дост Мухаммедом.
В результате расклад не изменился. Шуджа и Лев Лахора не оставляли надежды на захват Кандагара, Кабула и всего Афганистана с помощью англичан, а Дост, трезво оценивая ситуацию, направил своих доверенных лиц с официальными письмами к персидскому шаху и русскому императору. В Тегеран снарядили Ибрагима Ходжу, в Петербург – Гуссейна Али.
Виткевич узнал, что Ибрагим тоже находился в Бухаре, а затем присоединился к торговому каравану, направлявшемуся в Мерв. Оттуда, через туркменские степи можно было добраться до Тегерана. Наикратчайший путь из Кабула в персидскую столицу лежал через Герат, но поскольку там властвовал Камран-хан, приходилось делать такой крюк.
Гуссейн умолчал о том, что они с Ибрагимом не были единственными посланниками Дост Мухаммед-хана. Еще двоих эмир отрядил к британскому дипломатическому агенту в Лодхиане Клоду Уэйду и генерал-губернатору Индии Уильяму Бентвику. Дост Мухаммед не
