Виткевич. Бунтарь. Солдат империи - Артем Юрьевич Рудницкий

британский натиск вызывал отторжение – уж больно наглыми и бесцеремонными были эти завоеватели. Неудивительно, что с такими настроениями многие афганцы с симпатией относились к России, которая не стремилась к оккупации их страны и рассматривалась как потенциальный соперник Великобритании.

Не была преувеличением оценка М. Н. Муравьева: «В 1836 и 1837 годах, когда афганцы чувствовали приближение к ним англичан и предвидели бедствия, ожидавшие их от мнимого покровительства англичан, они обратились к России с мольбою об оказании им хотя бы только нравственного покровительства. В ненависти их к англичанам они писали, что “покровительство Англии тяготит над ними, как огненный меч над главою лица, присужденного к смерти”»[202].

В принципе Дост Мухаммед-хан мог примириться с англичанами, убеди или заставь они Сингха отдать ему Пешавар, но шансы на это были невелики, поэтому эмир, теоретически допуская такую возможность, прорабатывал и другие варианты. Одним из них являлось сближение с Россией, чьи позиции укреплялись как в Средней Азии, так и в Персии. Если бы персы при поддержке русских изгнали из Герата Садозаев, это существенно ослабило британцев и их подопечных, и акции Дост Мухаммеда поползли бы вверх.

Нельзя исключать, что в беседах с Гуссейном Али Виткевич обсуждал эти актуальные политические вопросы и афганский посланник продемонстрировал ему письмо кабульского эмира. Датированное октябрем 1835 года, оно было написано на персидском языке, или фарси («фарсидском», как говорили в России), который на Среднем Востоке и в Центральной Азии использовался в официальной и дипломатической переписке, подобно французскому языку в Европе. Эмир предлагал царю в связи с тем, что «против нас объявлены вражда и несогласие», утвердить между двумя державами «стезю дружества» и предпринять совместные военные действия против Шуджи уль-Мулька, который «соединился с англичанами». Дост Мухаммед-хан подчеркивал, что афганцы готовы внести весомый вклад в формирование объединенного армейского корпуса, предоставив 20 полков, 30 тысяч конницы и 6о пушек[203].

Какие мысли могли прийти в голову Виткевичу? О том, что ничего не бывает случайного в этом мире, нужно лишь правильно использовать каждый случай, прислушиваясь к голосу провидения. Возможно, он догадывался, что судьба дарит ему еще один шанс добиться жизненного успеха, реализовать себя и послужить своему государству, которым для него становилась Российская империя.

Он многим был обязан своему упорству, стремлению к знаниям, самообразованию, иначе влачил бы жалкое существование в солдатах или в прапорщиках до конца дней своих. Ну, повоевал бы в Средней Азии, как Песляк, заработал право на обеспеченную старость. Но судьба подсказывала, что он может стать чем-то большим. Была какая-то высшая логика, особая закономерность в том, что она выводила Виткевича на встречи с людьми, круто менявшими его жизнь. Гумбольдт, Сухтелен, Перовский… И вот теперь – Гуссейн Али. Надо же было правдами и неправдами добиваться поездки в Бухару, чтобы нос к носу столкнуться с афганским посланником! Не намек ли свыше, что ему предстоит принять участие в Большой игре, причем не на относительно спокойном бухарском участке, а на передовой линии, где вот-вот готовились схлестнуться великие державы и их вассалы, где пахло порохом и обильно лилась кровь.

Возможно, интуиция подсказывала Виткевичу, что с Афганистаном будут связаны значительные события в его жизни, ну, а чем все закончится… Да какая в сущности разница! На долю молодого человека уже выпало столько испытаний, сопряженных со смертельным риском, что осторожничать было попросту смешно. И вообще, для начала следовало вырваться из Бухары, не сложить там головы. Это была еще та задачка.

Отношение восточной деспотии (а бухарское ханство относилось к этой категории) к чужеземцам хорошо иллюстрирует давняя истина: «Вход – рубль, выход – два». На возвращение давали добро со скрипом – вдруг Виткевич примется рассказывать там, у себя, всякие гадости о местных порядках или, что несравненно хуже, поделится со своими правителями какими-то тайнами, которые выведал в Бухаре, и это ослабит ее обороноспособность. Поэтому, отпуская гостя, следовало быть уверенным в том, что он не обратит собранную им информацию во вред принимавшей его стороне. У кушбеги такой уверенности не было.

Он вспылил из-за того, что Виткевич спокойно отреагировал на его угрозу – вот, мол, возьмет Бухара, прекратит торговать с Россией и сделает ставку на Англию. Ян дерзко ответил, что англичане не станут покупать бухарский хлопок и сушеные фрукты, так как этого добра в Индии у них самих достаточно, а больше Бухаре продавать нечего. Зато бухарцы лишатся русского железа, меди, других изделий промышленности, чего англичане им поставлять не будут. После такой отповеди первый министр пришел в ярость и попытался запретить отъезд Виткевича, когда тот уже собирался в дорогу. Но Хаким-бей столкнулся с твердостью и мужеством гостя.

Описывая дальнейшее, Виткевич мог кое-что приукрасить, но в главном, думается, не погрешил против истины. Храбрости и дерзости ему было не занимать, и он вполне мог повести себя именно так, как продиктовал своему «летописцу» Далю. Одевшись по-походному, приказал приготовить лошадей, затем явился к первому министру и самым решительным образом потребовал не чинить ему препятствий.

«…Я объявляю вам еще раз, решительно, что я не останусь, хоть умру, и что каждому, кто вздумает задержать меня дорогою или хотя спросить, куда еду, ибо я уже объявлял это вам и сотне других, которые непрестанно о том мне докучали, итак каждому, кто меня затронет на пути, у меня ответ готов вот какой». С этими словами Виткевич откинул полу халата и указал на пистолеты у себя за поясом[204].

«У азиатцев считается невежливым и даже обидным прийти к высшему в вооружении. Кушбеги опешил и спросил наконец: как я мог прийти к нему с пистолетами? Я отвечал, что их обычаев не знаю, а что у нас, напротив, следует прийти к высшему в полной форме, в вооружении и что это походная форма моя». Последовал жесткий разговор, в ходе которого Виткевич ясно дал понять: он возмущен попытками задержать его, и станет прорываться даже силой («у меня будет пуля отвечать всякому, кто заденет меня на пути хотя одним словом»)[205].

Тем же вечером он, Гуссейн Али и казак Степанов (которого удалось найти и освободить, увы, одного, жену вместе с младенцем, рожденным в плену, продали рабство в Хиву) покинули Бухару. В отчете Виткевича подробно описаны все ухищрения, на которые они пустились, чтобы скрытно выехать из города и уйти от погони.

Возвращение домой заняло восемь дней и ночей, путники настрадались от голода и холода (в феврале морозы стояли лютые), однако в остальном им повезло. Удалось не