Змеев столб - Ариадна Борисова

Всю ночь падали снежные хлопья, а теперь выглянуло по-зимнему равнодушное солнце – белый покров не таял. Отчужденно сияющие солнечные диски, как начищенные стальные щиты, многократно отражались в анфиладе оконных стекол модных салонов, ресторанов и магазинов. Галантерея и мануфактура не особенно отличались от клайпедских. В витринах универмагов были выставлены мебель и дорогая посуда, над всякого рода швейным прикладом в плетеных сундучках застыли волны драпировочных тканей, занавесок, ламбрекенов, оцепенело улыбались гипсокартонные лица мелкоголовых, длинношеих манекенов в клубных костюмах и умопомрачительных вечерних платьях.

Марию поразило большое количество кинотеатров, книжных магазинов и мясное изобилие в гастрономах общества «Продовольствие», объявившего войну вегетарианству: за право красоваться на обеденных столах насмерть стояли дивизионы колбас, сосисок, сарделек, ветчин, шеренги копченых птичьих тушек и рать для первых-вторых блюд от филе до ребрышек. Хаим объяснил, что в Каунасе фирма владеет крупным мясокомбинатом.

Обойдя с десяток доходных домов, они грелись в каком-нибудь кафе и к третьему заходу удостоверились, что на аллее с красивым названием Лайсвес – Свобода – свободных квартир нет. В квартал богачей заглядывать не стали, но вскоре выяснилось, что и в бедных кварталах хозяева не сдают внаем даже комнат.

Немощеные окраины, насквозь пропахшие прокисшей капустой и гнилой картошкой, несмотря на милосердное покрытие снега, производили безотрадное впечатление. На тесных улочках скучились облезлые деревянные дома. По бокам дорог текли и смердели, не успевая подмерзать, полные зловонных нечистот канавы, возле которых из-за рыбьих голов дрались собаки и кошки. Из дворов долетали обрывки грубых разговоров, ругань и плач. Жизнь тут, несравнимая с бедными районами Клайпеды, тоже густонаселенными, но чистыми, была полна нищеты и безысходности.

До гостиницы доехали, наняв извозчика, – Мария еле ноги передвигала от усталости.

– Не огорчайся, отыщем, – утешал Хаим подавленную жену. Сам он, не менее удрученный, вознамерился позвонить завтра старому Ицхаку, если ничем не смогут помочь местные коллеги.

Утром Хаим ушел в контору. Договорились встретиться в обед у кафе на Ратушной площади.

За час до намеченного часа Марии захотелось прогуляться поблизости, размять ноющие с вечера ноги. Шла и виновато думала, что слишком многого требует от жизни. Они с мужем всецело принадлежат друг другу, их созвучие – оберег от любых напастей, наносимых внешней средой. Разве этого мало?..

От размышлений Марию отвлек радостный оклик:

– Маша! Маша Митрохина!

С шумным смехом налетела на нее пышная дама в нарядной шубке и кокетливо сдвинутом набок берете. Мария едва узнала соученицу по «Пушкинке» Людмилу Обухову.

Они не особенно дружили в гимназии, но сейчас обрадовались встрече, обнялись и расцеловались, будто лучшие подруги.

– Маша, Машенька, – прослезилась Людмила, – смотрю и глазам не верю – ты идешь, и совсем не изменилась! А я вон как поправилась после рождения дочки… Вообще-то, я на почтамт тороплюсь, дел невпроворот, но раз с тобой повезло встретиться, дела подождут!

Она махнула рукой, снова рассмеялась, и нарядная полная дама будто стала прежней худенькой быстроглазой девчонкой, смешливой Милей.

Людмила потащила Марию к скамье и, пока смахивала с сиденья снег, вынимала из сумки и стелила газету, без умолку тараторила:

– Муж мой – инженер, недавно его отправили в Шауляй на новую фабрику, он там уже устроился и зовет меня с дочкой. Лелечка у нас прелесть, ты бы видела – бойкая, круглая, в кудряшках – вылитый Павел! Павел – это мой муж. Все знакомые от нашей Лелечки без ума! С соседкой ее оставила, няньку рассчитала уже. Жаль из Каунаса уезжать, я тут в Мариинском обществе состою, помогаю сестрам-мариинкам в приюте с малышами, в богадельне за стариками ухаживаю, когда время есть. Я раньше в Воскресенскую церковь ходила, а как Благовещенский Кафедральный собор построили, его стала посещать. Теперь к Шауляю придется привыкать, а что поделаешь, за милым хоть на край света!

Она хохотнула и хитро прищурила подведенные глаза:

– Я слыхала о твоей истории! В Каунас наша классная переехала, с директрисой не поладили из-за чего-то, уволилась из «Пушкинки». Вот она рассказала, как ты ее брата вокруг пальца обвела. Пообещала, мол, и бросила! А он с женой разойтись успел. Помню, ты называла его Железнодорожником…

– Я, Миля, никому ничего не обещала.

– А-а, не бери в голову! Что я, не знаю, как он тебя домогался? Все кругом знали. Неприятный мужчина. Вечно чем-то недовольный, лицо красное, оспяное, еще и женатый… Я бы от такого тоже хоть с кем сбежала куда глаза глядят! Одна только классная его любит – сама воспитывала, говорят, когда родители умерли. Он намного младше нашей старой девы, вместо сына ей, потому и околачивался все время в «Пушкинке»… Так вот, классная сказала, что твой соискатель сюда собирается, жена ему там, в Вильно, вроде бы претензии предъявляет, детей же двое.

– Железнодорожник… приедет в Каунас? – Мария в ужасе откинулась на спинку скамьи.

– Ну что ты побледнела? – Людмила в досаде потрясла ее за плечо. – Очнись, Маша! Время прошло, он все забыл, у него, наверное, уже другая женщина есть… Не станет он за тобой гоняться, да и не проведает, что ты здесь! А может, вовсе не приедет, помирится с женой. Ты же, Маша, замужем, чего боишься?! Или впрямь между вами что-то серьезное было?

– Не было, – пробормотала Мария заледеневшими губами.

– Зря я Железнодорожника вспомнила… Ты лучше о себе расскажи.

– Позавчера мы переехали из Клайпеды. Муж работает в акционерном обществе «Продовольствие»…

Мария замолчала. Порывистая Людмила обняла ее, сочувственно заглянула в глаза:

– Машенька, ну не страдай же ты так! Ох, болтушка я бестолковая! Не подумала, что испугаешься… В гимназии ты считалась самой строгой, неприступной, ничего не боялась. Это мы тебя побаивались, – призналась она вдруг. – Замыслим, бывало, проказу, и обязательно кто-нибудь из девчонок шепнет: «Маше не говорите!» Ты нас осуждала: это нехорошо, то нехорошо…

– Противная, в общем, была, – улыбнулась наконец Мария.

Людмила энергично замотала головой:

– Не противная! Не противная! Слишком правильная просто. Не ябедничала зато, как кое-кто из наших, которые даже Варваре Алексеевне норовили пожаловаться… Бедная Варвара Алексеевна… Старенькая была, а красивая, одета всегда элегантно, и мы подтягивались, ждали – заметит, похвалит… Она по-разному к гимназисткам относилась. Меня, например, не замечала, а тебя любила.

– Потому что я – сирота.

– Да, Варвара Алексеевна жалела сироток, – легко согласилась одноклассница. – Два дома для приютов купила и жертвовала много. Сколько для Русского общества сделала, для «Пушкинки»! Жаль, до столетия поэта не дожила, не посмотрела нашего «Евгения Онегина». Меня тогда позвали участвовать, а я замуж вышла и в спектакле играла уже с животом. Почти все выпускники были заняты в массовке. А ты почему не пришла?

– Частные уроки подвернулись. Но на юбилей, конечно, ходила и постановку видела.

– Ах, как Танюша Маслова играла Татьяну! – горестно воскликнула Людмила и смахнула слезу. – Танюша умерла осенью в Варшаве…

– Умерла?..

– Обстоятельств смерти не знаю. Болела, кажется, очень. Верно говорят – не родись красивой… Как же мы, «пушкинские», гордились, что довелось учиться с самой Танюшей Масловой! Она старше нас была, в тридцать третьем выиграла на конкурсе красоты «Мисс Европа» в Монреале… Помнишь? А ничего доброго не дала бедняжке ее красота. Ни здоровья, ни счастья, ни долгой жизни. Два раза выходила замуж, все неудачно… Ты у нас, Маша, тоже красивая…

Людмила осеклась, чувствуя, что опять сболтнула лишнее, виновато погладила руку Марии:

– Да-да, не спорь, красивая! Но я верю – ты будешь счастлива. Я тот день, когда кто-то принес журнал с Гретой Гарбо на обложке, прекрасно помню. Увидела и ахнула – девчонки, это же Маша Митрохина! И давай мы тебя мучить-сравнивать: рот и нос немножко другие, глаза почти одинаковые!

– Потом решили – не похожа.

– А все-таки что-то есть… Должно быть, муж очень любит тебя, да, Машенька?

– Любит.

– А ты?

– И я его люблю.

– Значит, все у вас хорошо, – растрогалась Людмила.

– Хорошо, Миля… Вот только с жильем в Каунасе не получается.

Одноклассница всплеснула руками:

– С жильем?! Что ж ты сразу-то не сказала? Маша, дорогая моя, тебя, видно, сам бог послал! Мы в Шауляй не навсегда едем, на три года, и я как раз ищу хороших людей, кому бы квартиру на это время доверить, чтоб не пропала! Вот и нашла! Дом тут рядом, на аллее… Думала мебель продать сегодня, а теперь оставлю. Пусть сохранится, чем кому-то отдавать за бесценок, и вам покупать ничего не надо. Я кроме штор, белья, посуды и всякой мелочи не хочу ничего с собой брать. Кроватка детская есть, – она состроила игривую гримаску, – заведете же ребенка скоро? Уж за три-то года вы себе наверняка какое-нибудь жилье подыщете. Плата, разумеется, приличная, но хозяева понятливые, не торопят, если с деньгами туго. Я вас познакомлю…