Сиделка - Джой Филдинг

– Не бросай меня…

– Сейчас вернусь, – пообещала я и бросилась к закрытой двери отцовской спальни. – Папа! – крикнула я, распахивая ее и включая свет.

В комнате было пусто, кровать заправлена.

«Что это значит?» – подумала я, уже понимая, что это может значить только одно.

– О господи, – бормотала я, возвращаясь к матери.

– Он с ней, – сказала мама.

На этот раз ошибиться в ее словах было невозможно. Мы обе все понимали.

– Господи… – снова прошептала я.

И тут услышала шаги на лестнице с нижнего этажа.

– Что тут происходит? – рявкнул отец, пытаясь накинуть халат поверх футболки и семейных трусов.

Он был босой, волосы всклокочены. Потом папа выскочил в прихожую и остановился, увидев нас с мамой этажом выше.

– Что там, Вик? – спросила Элиз, появляясь у него за спиной.

На ней была длинная голубая ночнушка, из-под складок шелка торчали голые ноги. При виде меня она открыла рот, но не издала ни звука.

– Что ты тут делаешь?! – потребовал объяснений отец.

– Что я здесь делаю? – переспросила я. – Думаю, есть более неотложный вопрос! Какого черта ты делаешь внизу?!

– Ты не имеешь права просто так вламываться, – заявил отец, не обращая внимания на мой вопрос.

Как всегда. Лучшая защита – это нападение.

– Я не вламывалась, – возразила я, глядя, как отец перескакивает через ступеньки, а Элиз следует за ним.

– Боже, Одри! – воскликнул отец, протягивая к маме руки. – Что ты делаешь, любовь моя?

«“Любовь моя”? – изумилась я мысленно. – Серьезно? Тебя только что застукали с другой женщиной! Ты и правда пытаешься притвориться, будто ничего не произошло?»

– Бедняжка… – вторила ему Элиз, обходя маму, чтобы взять ее за другую руку и оттесняя меня в сторону.

Я смотрела, как они вдвоем поднимают маму на ноги и не то ведут, не то волокут обратно в комнату. Им удалось уложить больную в кровать, поправить подушки и устроить маму поудобнее, совершенно позабыв о том, что они оба практически раздеты.

– Вы проголодались? – спросила Элиз у мамы. – Сделать вам молочный коктейль?

– Разве врачи вам не сказали, что ей нельзя молочного? – осведомилась я у сиделки, когда она пошла к лестнице.

– У Одри и так осталось мало радостей в жизни, – возразил отец, беря меня под локоть и выводя из комнаты. – Неужели ты так жестока, что готова лишить ее и этого?

– Ты про меня? – переспросила я, едва веря собственным ушам. – Это я жестокая? Ты спишь с сиделкой, а теперь пытаешься свалить вину на меня?!

– Мои дела тебя не касаются!

– Возможно. Но мамино благополучие точно касается.

– За твоей мамой хорошо ухаживают.

– Неужели? Господи, да я нашла ее лежащей на полу!

– Ты несправедлива.

– В самом деле? Ты спишь с прислугой прямо под маминым носом, а я, выходит, несправедлива? – спросила я, намеренно используя то же слово, которое он употребил всего несколько месяцев назад.

– Я мужчина, – спокойно ответил отец. – У меня есть определенные потребности.

– Брось, – отмахнулась я. – Тебе же скоро восемьдесят.

– Хорошо. Я пожилой мужчина, – согласился он, вдруг показавшись мне и в самом деле стариком. – Это не значит, что я перестал быть мужчиной. Что мне не нравится обнимать женщину, что я не люблю, когда обнимают или ласкают меня.

Я поморщилась, представив, как Элиз ласкает отца.

– Уже много лет между мной и твоей матерью не было никаких отношений, ни физических, ни иных, – неожиданно продолжил папа. – Я уже почти забыл, каково это – нормально поговорить…

– То есть вот чем вы занимались, пока мама лежала на полу? – парировала я, не собираясь ни жалеть отца, ни отпускать его так легко с крючка. – Разговаривали, значит.

– Тебе легко судить, – возразил он. – Разве нельзя проявить хоть немного снисходительности, немного понимания? Ты сама настолько чиста? Настолько безгрешна?

«Господи… – мелькнуло в голове. – Неужели я могу осуждать отца после того, что натворила сама? Пусть тот, кто без греха…»

– Ты должен уволить Элиз, – заявила я. – Дай ей любые отступные, которые она попросит, но…

– Я ее не уволю, – перебил папа с прежней злостью в голосе.

Я достала кошелек и вынула мамины серьги.

– Это я нашла в комнате Элиз, в ее шкатулке, – объяснила я. – Сиделка обворовывает тебя.

Он взял у меня серьги. Повисла едва ли не оглушительная тишина.

– С чего ты вздумала копаться в ее вещах?

– Речь не об этом, папа.

Еще одна бесконечная пауза.

– Элиз не ворует.

Я промолчала, боясь спросить, что он имеет в виду.

– Это я подарил ей серьги, – наконец признался папа.

– Ты подарил ей мамины серьги?!

– Элиз разбирала комод, нашла их и сказала, что они очень красивые. Вот я и решил – почему бы не отдать их ей? Твоей маме они точно больше не понадобятся.

– Ты не имел права, – пробормотала я, изо всех сил стараясь сдержать гнев.

– Тут ты ошибаешься.

– Серьги очень дорогие, папа. Ты не думал, что мне или Трейси хотелось бы, чтобы они достались кому-то из нас?

– Так вот в чем все дело, – покачал головой отец. – Деньги.

– Нет, деньги тут ни при чем, – возразила я, про себя восхищаясь отцовским умением переворачивать все с ног на голову и заставлять меня защищаться. – Я просто хочу сказать…

– Меня больше не интересует, что ты хочешь сказать, – отрезал он. – Уж ты-то должна быть благодарна Элиз за все, что она сделала для тебя. Она не воровка. И я ее не уволю. Разговор окончен.

Я услышала, как медленно едет вверх лифт.

– И еще… – сказал отец, когда двери лифта открылись и появилась Элиз с подносом, на котором стоял мамин коктейль с парой тостов. – Верни ключ от моего дома.

– Папа…

Он требовательно протянул руку:

– Мне больше не нужны неожиданные визиты.

Я неохотно положила ключ в протянутую ладонь.

– Только с мамой попрощаюсь.

– Поторопись, – сказал отец. – Твои посещения ее огорчают.

Я снова вошла в мамину комнату и несколько секунд стояла у ее кровати, сдерживая слезы.

– Трейси? – спросила мать.

– Нет, мам. Это я, Джоди. – Слезы вырвались на волю и потекли по щекам. – До свидания, мама, – сказала я наконец, погладив ее по руке. – Скоро увидимся.

Я вышла из комнаты, спустилась по лестнице и покинула дом.

В следующий раз я увидела маму уже мертвой.

Глава 27

Не сказать что я не пыталась с ней повидаться.

Но все два месяца, прошедших с моего последнего визита до маминой смерти, я получала отказ.

Сначала мне казалось, что лучше дать отцу немного времени, подождать, пока осядет пыль и остынут горячие головы. Не мог же он не понимать,