Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб

ревниво, чем женщины. Этот прием всегда срабатывал, сработал и сейчас. Директор «Ла Рока» подобрался и выпрямился на стуле, утратив прежний развязный вид.

– Насколько я понимаю, вы хотите поговорить со мной о мадемуазель Готье? – полувопросительно сказал он.

– О мадемуазель Готье, о Рафаэле Дюпене, о Наде, о Зелии, о Габриэле. И это только первые имена, что пришли мне на ум. Так что вам придется задержаться здесь, возможно, дольше, чем вы предполагали.

Даррас нервно сглотнул слюну. От его самоуверенности не осталось и следа. Он словно бы только что полностью осознал ситуацию, а затем непроизвольно перевел взгляд на дверь.

– Послушайте, капитан, мне кажется, здесь какое-то недоразумение! Я уже рассказал вам все, что знал, и сделал все, что в моих силах, чтобы вам помочь.

– Вот в этом я и хочу убедиться. Итак, начнем с мадемуазель Готье.

– Что вас интересует?

– Как давно вы с ней знакомы?

– Шесть лет. Она уже работала в школе, когда я занял пост директора.

Опять это стремление подчеркнуть свой начальственный статус… Фабрегас со все большей неприязнью смотрел на человека, сидевшего напротив. Что-то в этом Даррасе ему изначально не нравилось, вызывало некое глубинное отторжение, но он не мог понять, что именно. Нет, не самодовольство – эту черту капитан встречал у многих и относился к ней терпимо. Скорее, нескрываемое равнодушие к участи жертв. Одна из школьниц покончила с собой, двое других учеников пропали без вести – и все это за последние дни. Но директора такая ситуация, судя по всему, ничуть не волновала.

– Вы любите свою работу? – без всякого перехода спросил Фабрегас.

– Это важно?

– Позвольте мне о том судить, хорошо?

– Хорошо. Мне сорок лет, капитан, и я не собираюсь всю жизнь оставаться директором провинциальной школы. У меня есть амбиции, представьте себе! Что касается ответа на ваш вопрос, скажу так: я люблю свою работу, но полагаю, что мое место не здесь.

– И где же оно, по-вашему?

– Я рассчитывал, что меня переведут в Авиньон. Но знаете, как бывает…

– Не знаю, – отрезал Фабрегас. – И, честно говоря, меня это не интересует.

Из услышанного его заинтересовала другая информация, не связанная с карьерой Дарраса.

– Вы сказали, что вам сорок лет. Вы местный уроженец?

– Да, я родился здесь. Но я уехал сразу, как только сдал выпускные экзамены, чтобы…

– То есть в школу вы ходили в Пиолане? – бесцеремонно перебил Фабрегас.

– Только в начальную.

– В «Ла Рока»?

– Да, как и большинство здешних детей. Но я не понимаю, почему вас так интересуют мои детские годы!

Фабрегас задал этот вопрос не случайно, и теперь интуитивная догадка переросла в уверенность. Даже если ответ, который он ожидал услышать на свой следующий вопрос, не даст ничего принципиально нового, это будет, по крайне мере, подтверждением того, что расследование движется в правильном направлении.

– Вы знали Рафаэля Лессажа, месье Даррас?

Выражение лица директора мгновенно изменилось. Сквозь недоумение словно бы пробивалось смутное понимание, которое он, очевидно, не хотел демонстрировать. Все его тело напряглось, словно от ответа на этот вопрос зависела его дальнейшая судьба.

– Так вы знали его или нет? – нетерпеливо повторил Фабрегас. – Вопрос очень простой!

– Да, – ответил Даррас почти шепотом. – Мы учились в одном классе. Но, еще раз повторяю, я не вижу здесь никакой связи с вашим расследованием!

– Возможно, ее и в самом деле нет. Я собираю сведения, вот и все. Но из всех, кто побывал в этом кабинете в связи с «Делом близнецов», вы единственный, кто знал всех жертв: Надю, Зелию, Габриэля, мадемуазель Готье и, как теперь выясняется, Рафаэля Лессажа.

– Мне было одиннадцать лет, когда Рафаэль исчез! – воскликнул директор школы. – Вы собираетесь меня в этом обвинить? Обвините уж тогда заодно и в убийстве его сестры!

– Речь не идет о вашей виновности. Как я вам уже сообщил, я собираю информацию. Если добавить к ней еще и тот факт, что вы знаете Рафаэля Дюпена, которого мы в настоящее время разыскиваем, – согласитесь, это уже слишком много для случайных совпадений!

– Кого, простите?..

Директор «Ла Рока» был похож на боксера, полностью обессилевшего под ударами противника и буквально отползающего в угол ринга.

– Рафаэля Дюпена, – с невозмутимым видом повторил капитан. – Доставщика школьных обедов, который временно работал в сети ресторанов «Элита».

– Но я его не знаю!

– Вы же нам о нем и сообщили, разве не так?

– Нет… то есть да, но я всего лишь запросил у «Элиты» список сотрудников, доставлявших в школу обеды. Я сделал это, чтобы вам помочь! Я не знаком лично с этим человеком!

– Вы в этом уверены?

– Я вас не понимаю…

– В анкете, которую прислали из «Элиты», не было фотографии. Как же вы можете утверждать, что не знаете этого человека?

– Я никогда не появлялся ни на кухне, ни в столовой, когда привозили обеды. Я вам это уже говорил. Я не мог с ним пересекаться.

– Проверим?

С этими словами Фабрегас положил перед ним на стол фотографию Рафаэля Дюпена. Директор школы побледнел так сильно, что капитан всерьез забеспокоился, как бы он не упал в обморок.

28

– Положите оружие, месье Мурье, пока никто не пострадал!

Жан Вемез говорил сухим твердым тоном, но сердце его билось со скоростью ста ударов в минуту. Отец пропавшей Зелии, дрожа как осенний лист, целился в голову Виктора Лессажа из охотничьего ружья, и Жан боялся, как бы оно случайно не выстрелило. За последние двадцать минут ситуация ничуть не стала ближе к благополучному разрешению. Жак Мурье по-прежнему угрожал отцу близнецов охотничьим ружьем, а бывший жандарм беспомощно наблюдал за происходящим, стараясь по мере возможностей играть роль переговорщика. Отец Зелии пришел требовать отчета к человеку, который, по его убеждению, знал больше, чем говорил.

– Если жандармы так долго держали вас под арестом, значит, у них были на то причины! Скажите мне, где моя дочь? – охваченный гневом и отчаянием, закричал он.

Виктор Лессаж оставался на удивление спокойным с самого момента вторжения непрошеного гостя к нему в дом. В его взгляде можно было заметить даже сострадание по отношению к человеку, направившему на него оружие. Сам он некогда пережил те же самые чувства, которые сейчас испытывал этот несчастный отец, и теперь не делал никаких попыток защититься.

– Месье Лессаж не имеет никакого отношения к похищению вашей дочери, месье Мурье, можете мне поверить!

Жан повторил эту фразу уже раз десять, но отец Зелии не хотел ничего слушать. Молчание Виктора лишь усиливало повисшую в гостиной напряженность.

Жак Мурье то и дело потрясал фотографией дочери, держа при этом