Оптика документальности. Практики работы с памятью и историей в современном искусстве - Татьяна Леонидовна Миронова

приносят пользу, ломаются, теряются. А еще – переживают время, когда были по-настоящему нужны, и возвращаются к нам спустя годы. Забытые было мелочи: любимая подростковая футболка, кухонный нож со старой квартиры, плюшевая игрушка – задевают невидимый спусковой крючок в человеческой памяти[153].

Отношения между личными вещами и воспоминаниями становятся центральным сюжетом «Выставки вещей № 2».

Выставка была организована в квартире, где выросла Елизавета Спиваковская. Квартира осталась в том же состоянии, в котором она была, когда семья переехала: сохранились вся мебель, старые игрушки и предметы быта. Кураторы сохранили интерьер в прежнем виде, но покрасили стены в белый цвет, подчеркнув тем самым эффект от советских шкафов и сервантов. Этот жест покраски делает выставку возможной, поскольку освобождает место для художественного вмешательства: кураторы преобразуют пространство обычной советской квартиры/склада со старым ненужным хозяйством в место искусства, где каждый предмет становится частью экспозиции. Например, интерьер детской комнаты куратора остался прежним: кровать перед столом, стул и лампа, рядом со столом – шкаф с книгами и куклами. Однако на белых стенах, очищенных от фотографий и картин, эти предметы становятся видимыми не как часть комнаты, а как декорация к выставке.

Пространство разделено на несколько залов: «Комната № 1» (комната Лизы Спиваковской), «Комната № 2» (в ней собраны произведения художниц), «Комната № 3» (комната дедушки). Каждая комната рассказывает историю разных поколений семьи, используя различные средства показа и взаимодействия с посетителями. Кроме того, каждая часть рассматривает вопрос репрезентации подлинных вещей в разных контекстах: советский период, период 1990‑х годов и современность. Поэтому «Выставку вещей № 2» можно рассматривать как пазл, где посетители собирают мозаику, переходя из одной комнаты в другую.

Память о 1900‑х годах. Присвоение воспоминаний

Первая часть выставки сразу же поднимает важнейший вопрос: как мы можем представить недавнее прошлое? Мы считаем Вторую мировую войну недавним прошлым, поскольку еще живы некоторые ее свидетели, и у нас почти нет дистанции по отношению к ней: мы все еще живем с последствиями, оплакиваем жертв, а в России победа все еще остается важнейшей идеологической точкой. Но как мы можем работать с памятью о более поздних событиях, которые произошли так недавно, что кажется, будто это было вчера?

Кураторы обращаются к реконструкции опыта как средству репрезентации периода 1990–2000‑х годов. В статье «Утрачены и придуманы: места и вещи семейной истории» историк Наталья Граматчикова, описывая документальную прозу и мемуары, пишет, что «реконструкция того мира, которого уже нет в реальности, но который определил детские годы автора и остался ему дорог»[154] представляется довольно распространенной стратегией в литературе. Однако не только писатели, но и современные художники обращаются к реконструкции как к методу воссоздания прошлых событий и переживаний.

Однако в контексте «Выставки вещей № 2» мы имеем дело со специфическим типом реконструкции. Во-первых, воссоздание интерьера основано на реальных вещах, принадлежавших семье. Во-вторых, речь не идет о том, чтобы представить вещи как свидетельство прошлых цивилизаций, которых больше нет, по аналогии с антропологическими музеями или художественными музеями, которые воссоздают важные моменты в истории искусства (реконструкция «Рабочего клуба» Родченко в Новой Третьяковской галерее); главная цель – организовать предметы таким образом, чтобы посетители могли взаимодействовать с ними.

Комната № 1 – детская комната Спиваковской, интерьер которой, повторим, сохранился: ее старая мебель и личные вещи остались на тех же местах, что и в детстве. Точка зрения взрослого человека, который смотрит на свое детство из настоящего момента, заставляет кураторов выбирать для показа вещи, которые были бы важны для ребенка. Комната наполнена старыми игрушками, куклами Барби, журналами для подростков 1990‑х и 2000‑х годов с вырезками, собранными Лизой. Посетители могли поиграть с куклами и поменять им наряды или порисовать маркерами с запахом яблока, манго и малины, могли полистать старые журналы в поисках статей об артистах, чьи песни были популярны двадцать лет назад (такие журналы были площадками для знакомства людей, разделяющих общие интересы в музыке и обменивающихся плакатами любимых исполнителей). Эти вещи, которые были нормальными для детей и подростков в 1990–2000‑х годах, теперь стали экзотическим и иногда смешным явлением, которое почти забыто.

Посетителями выставок были в основном молодые люди в возрасте от 25 до 35 лет, чье детство приходилось на те же годы. У девушек могла быть такая же кукла Барби или платье для Барби, кто-то вешал на стену похожий плакат, кто-то узнавал любимую песню канала MTV. Другими словами, погружаясь в чужую память, посетители начинали вспоминать собственные события из детства. Этот момент присвоения воспоминания стал здесь одним из ключевых.

Таким образом, реконструкция детской комнаты создает хрупкую границу между личными и коллективными воспоминаниями. С одной стороны, кураторы показывают конкретную комнату конкретного человека с ее собственными предпочтениями в музыке и игрушках. С другой стороны, ностальгическое отношение к 1990–2000‑м годам с точки зрения взрослого человека, вспоминающего свое детство, – это то, что может разделить большинство посетителей. Первая часть выставки становится своего рода игровой площадкой для ностальгирующей публики.

Игра в «секретики» как способ репрезентации прошлого

Вторая часть выставки, которая находится в комнате № 3, посвящена истории отца и деда куратора. И если первая часть стремится реконструировать опыт детства 1990–2000‑х годов, который разделяют многие посетители, то вторая часть сосредоточена на поиске способа репрезентации далекого прошлого. Поэтому нет необходимости в реконструкции пространства: эта проблема требует других средств экспозиции, и кураторы обращаются к детской игре в «секретики» как способу организации документального материала.

Интересно, что в конце 2019 года музей «Гараж» в Москве организовал выставку «Секретики: Раскопки советской подпольной культуры, 1966–1985»[155], используя метафору той же детской игры. Она заключается в сборе предметов, таких как кусочки дерева, камни или маленькие игрушки, которые затем закапываются в землю под стеклом. Предметы спрятаны, но в то же время их может увидеть зоркий зритель или, в случае детской игры, соучастник. Кураторы используют это сравнение для изучения советских художественных практик андеграунда

как тайного знания, доступного кругу друзей и единомышленников и нуждающегося в защите от внешних сил идеологического контроля и цензуры[156].

Другими словами, кураторы музея используют игру, чтобы подчеркнуть скрытую природу неофициального искусства. Выбор такой стратегии показа свидетельствует о популярности и важности этой игры в аспекте репрезентации истории, которую мы больше не можем наблюдать, поэтому вынуждены собирать ее по крупицам.

Поиском «секретиков» занимаются и зрители «Выставки вещей № 2». Кураторы приглушают в этой комнате свет, чтобы высветить только отдельные предметы вроде лыжных