Исповедь русской американки - Валентина Попова-Блум

статус сильно вырос; они купили или получили огромную квартиру в престижном районе, сделали шикарный ремонт и шокировали гостей, скромных советских граждан, своим благополучием.

Видно, Богу что-то не понравилось, и он разлучил их навеки… Виталий, так звали моего нового героя (вскорости мужа), ужасно горевал.

Я в это время рассталась с третьим мужем, диктором, и искренне пыталась утешить в горе знакомого вдовца, часами разговаривая с ним по телефону или на встречах, социальных мероприятиях. И однажды, неожиданно для меня, он, будучи некрупным и худосочным, очень выдержанным и спокойным человеком, схватил меня на руки и со словами, что так дальше продолжаться не может, донес до постели… Я буквально онемела. Всё произошло мгновенно и очень удачно! Я даже и не поняла, как вошла в другую фазу отношений с этим человеком. Наше объединение в семью выглядело как в песне: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр…»

Виталий был умным и хитрым (что является гремучим сочетанием). У него за плечами была серьезная профессиональная школа, длительный опыт работы и жизни за рубежом. Он был не прост, очень наблюдателен и опытен во всем.

Я была немножко знаменита и отвечала его временным интересам.

Я всегда уважала интересную Personality в мужчине и предпочитала эту особенность размеру и упругости члена. Даже если стояла необходимость выбора: хороший секс (или проще — хорошая эрекция) или интеллект и человеческие качества, я выбирала второе. И никогда не понимала женщин, слепо следующих за стоячим членом, несмотря на негативные качества его обладателя. Я иногда старалась быть толерантной к сексуальным функциям мужчины, с которым меня близко столкнула жизнь. Но порой даже при благоприятным сочетании вышеназванных факторов любви не случается. И брак не складывается — просто шевелится без всплесков, без счастья. Существует как данность.

Так случилось и в этот раз: было уважение, была благодарность, была толерантность к неприятным привычкам, чувство долга жены и соратницы, но не было супружеского счастья, которого все-таки хотелось, несмотря на уже преклонный возраст.

Но я опять, в третий раз, с близким по жизни мужчиной выполнила миссию воссоединения отца и его ребенка от прежнего брака. Может, поэтому, как мне кажется, кто-то помогает мне во всех моих делах и начинаниях.

Муж стал регулярно общаться и наладил отношения со своим единственным сыном, рожденным от второго брака.

Мы прожили достаточно ровно и комфортно несколько лет. Именно этот муж вскоре привез меня в Америку в краткосрочную командировку. Интересно, что это был единственный из моих мужей, который мне изменял. Я даже знала с кем: его давнишняя любовница, жена близкого друга, красивая, хоть и немолодая женщина с горделивой осанкой и белой ухоженной кожей. Но она была невероятной дурой.

Видно, друг женился на красоте много лет назад и застрял на годы…

Меня это не волновало, но то, что муж, обманывая меня, не ездил на дачу кормить несчастного кота, живущего одиноко в стылом доме и глотающего ледяные слезы, вызывало у меня бессильную ненависть.

Я прямо сказала об этом мужу — он стрельнул в меня пытливым взглядом и промолчал. Изменить я ничего не могла.

А в начале нашего, очередного для обоих, брака мы интенсивно работали, не тратя много времени и внимания друг на друга.

Он был ученым секретарем крупного союзного института.

Я работала, воевала за интересы подростков с официальными организациями, неофициальными лицами и собой.

Наш Центр был известен в мире, но являлся притчей во языцех в Москве в контрольных организациях. Но мы с коллегами уже создали такие центры помощи подросткам по всем территориям России, чем я горжусь немеряно.

Всем вышестоящим не нравились наша независимость, самостоятельность, инициатива, не спущенная сверху.

Назревала гроза.

Со всех сторон мешали: отбирали помещение, заставляли вернуться к профилю работы департамента здравоохранения — борьбе со вшивостью, пищевыми инфекциями и санитарному надзору. И требовали не соваться в новое без вышестоящих инструкций.

Стычка с Минздравом

Получив от Минздрава, строгое указание прекратить все медикопсихологические виды помощи подросткам и заняться проблемами педикулеза (было нашествие вшей в Москве), мы демонстративно закрыли наш Центр.

Забавно: мы снимали дачу в поселке, где был кооператив Большого театра, и однажды, встретив на лыжной прогулке Родиона Щедрина и отвечая на вопрос, чем я занимаюсь, я посетовала на проблему вшивости населения. Щедрин поморщился и строго заметил: «Вы же женщина, как вы позволяете себе такие слова говорить». Воистину, он был интеллигент…

Вскоре, по «просьбе» советника по семье при президенте России (Ельцине) Екатерины Лаховой меня пригласили в Минздрав, чтобы погасить конфликт между министерскими приказами и группой борцов за права подростков. Меня вызвал начальник Санэпиднадзора России, замминистра здравоохранения России; я ждала в приемной, когда туда вошел главный санитарный врач России, печально знаменитый ныне своими запретами Онищенко, вместе с двумя другими высокими чиновниками от медицины. Это случилось в день Рождества, празднование которого только входило в моду по воле президента и высоких чинов правительства, гурьбой устремившихся в церковь сразу после вхождения на пост президента России, борца с религией Ельцина.

Увидев меня в приемной замминистра здравоохранения, Онищенко разочарованно бросил: «Это из-за вас нас вызвали в Рождество?» Получив положительный ответ, поморщился.

Замминистра начал атаку в резкой форме, заявив, что надо бороться, а не увольняться. «Вот двух главных врачей в Москве убили!» Я заявила, что хочу и могу работать, а не бороться. И не надо мне помогать — просто не мешайте. И поскольку я уже не их сотрудник и субординация не работает, я могу сказать им то, что думаю. И сказала. Им не понравилось. Разошлись без решения, недовольные. Моему тогдашнему мужу предстояла командировка по бизнесу в США на пару месяцев или чуть дольше. Я объявила, что уезжаю, на что замминистра сказал: «Но вы же вернетесь! И продолжите работать».

Советник президента по семье Е. Лахова предложила мне создать новый центр при Институте молодежи, но у меня был уже настрой на поездку в Нью-Йорк на два-три месяца, к