Исповедь русской американки - Валентина Попова-Блум

И свои ошибки, не всегда признаваемые даже самой собой, но тяжело переживаемые при чувстве вины или даже причастности.

Моя память, как река, завлекает камушки в свое русло и поток.

Понимаю, что многое в моем начале женского пути шло от подмосковных комплексов и комплекса дочери матери-одиночки, под гнетом воспитания разочарованной и несчастливой женщины.

Я не замечала никого после гибели мужа. Знала, что будут за спиной судачить, жалеть или злорадствовать. Это было невыносимо для меня, и я инстинктивно защитилась высокомерной холодной маской.

А однажды в вестибюле института, где я работала, ко мне подошел крупный высокий молодой человек. Он испугал меня нечеловеческой, какой-то ангельской, нежной для такого гиганта улыбкой и сказал, что ежедневно встречает меня в автобусе.

Пожав плечами, я отошла, но поняла, что он знает о моем печальном статусе.

Он стал буквально моим хвостом. Он отрастил бороду и усы, чтобы не выглядеть таким юным. И завалил меня стихами!

Он перефразировал стихи Бодлера, Шекспира, сочинял сам и бог знает что вытворял на бумаге.

Каждый день я находила у себя на столе листочки с поэзией, близкой к высокой. Недаром соавторы были великие…

Помню первые его стихи: «Я встретил Женщину! Средь уличного гула, в глубоком трауре, прекрасна и бледна, придерживая трен, как статуя, стройна. Она в толпе мелькнула и исчезла… Я вздрогнул и застыл, увидя скорбный рот.» и так далее.

Я, конечно, удивилась, но меня это тронуло.

Я вдовствовала с тринадцатилетней дочкой. Молодой поклонник оказался женат и имел двухлетнего сына. Меня это никак не волновало, и планов на него у меня не было.

Я казалась себе взрослой женщиной — мне уже исполнилось 36 лет, — а он был на 12 лет младше, мальчишка.

Он старался быть полезным, заботился обо мне и дочке, покупал какую-то еду, приходил к нам домой, мыл посуду, стирал и шел домой к семье. Я находилась в каком-то сомнамбулическом состоянии. Принимала все равнодушно, не понимая, чего он хочет. Относилась к нему иронично и безразлично. Злилась на него за то, что он за мной таскается. И была уверена, что он мне не нужен.

Вскоре жена нашла у него упомянутые ранее стихи, смогла разыскать мой номер в его телефонной книжке и позвонила.

Разговаривала она в оскорбительном тоне, с какими-то обвинениями. Я ее понимала и постаралась успокоить, объяснив, что ее молодой муж никак, ни в каком качестве не может меня устроить, что у него увлечение как бы луной! Это пройдет скоро, и пусть она просто подождет и не устраивает ему (и мне) скандалов.

Она не успокоилась. Звонила моей маленькой дочери и говорила гадости.

Однажды я шла к служебному входу института, где работала, и увидела выходящую оттуда женщину с ребенком на руках.

Я обратила внимание на злую, торжествующую улыбку у нее на лице, но потом узнала ребенка — Виктор иногда приносил малыша. Очевидно, его жена приходила ко мне на работу. Чтобы вернуть мужа?

Я поняла, что со мной кто-то будет беседовать о нравственности. Советский вариант…

Войдя в вестибюль, я поинтересовалась у вахтера, к кому приходила женщина с ребенком, и получила ответ: к парторгу (секретарь парторганизации, являющейся в то время незыблемым ядром любой организации).

Я про себя посмеялась, потому что не была партийной. Никак не хотела вступать даже в комсомол, в котором были все и всегда. Не по каким-то принципиальным соображениям, а просто не хотела и прессинг не выносила.

Это у меня сохранилось по сей момент.

Меня вызвали к парторгу. Это был довольно молодой мужчина на витке партийной карьеры, преодолевший ступень вверх — от парторга на фабрике до парторга всесоюзного института.

Я села, он внимательно меня оглядел и изрек: «Вы разрушаете семью! Ко мне приходила жена сотрудника соседнего института с дитем.»

Если бы я не встретила эту женщину около входа, я бы не поняла, о чем идет речь.

Я вряд ли смогла спрятать лукавую улыбку и сказала, что у меня нет никаких отношений с ее мужем.

Наш секретарь парторганизации расслабился, понимая, что его сентенции не нужны. Я встала со стула и, изобразив шутливо книксен, произнесла фразу из фильма «Крепостная актриса»: «Спала с вами, больше ни с кем, барин!»

Он захохотал и порадовался, что жена не оставила письменной жалобы, по которой надо бы было разбираться.

Молодой парень, инженер из соседнего института, меня таки «достал» своей собачьей преданностью, кротостью, интеллектом и любовью (иначе, как временной у него, я ее не рассматривала). Как только я поведала ему о звонках и визите его жены, он забрал вещи и ушел от нее. Под влиянием чувства вины я пустила его к себе домой. И он прижился.

Мгновенно нашел подход к моей дочке, они вместе писали сочинения (у него, безусловно, был литературный дар) и делали домашнюю работу для школы и по дому.

Однажды меня вызвали в школу и сделали выговор за то, что моя двенадцатилетняя дочь написала сочинение о влиянии масонов на русскую литературу. У меня глаза на лоб полезли, потому что я не подозревала о таких глубоких познаниях ребенка. Мне пригрозили, а я поняла, откуда ветер дует, и попеняла Виктору.

Между прочим, поначалу у меня совсем не было денег — я отдавала долги, и одной зарплаты не хватало для моего привычного образа жизни.

Так что он нас кормил в полном смысле этого понятия, этот Виктор. Покупал еду и что-то нужное. Тратил всю зарплату минус алименты (он сразу развелся) на нашу семью.

Мы прожили вместе три года; я занималась своими делами, своими друзьями, он работал и занимался хозяйством. То было спокойное и уютное время.

На встречи