Исповедь русской американки - Валентина Попова-Блум

со своими друзьями довольно высокого социального статуса я его не брала, ни с кем не знакомила. Он принимал мой снобизм и знал, что его, просто молодого инженера, эта компания не примет. Он не диктовал мне условий и не возражал против моих встреч с друзьями. Просто ждал меня и всегда встречал у метро, чтобы я не шла одна.

Я с дочкой продолжала ходить в один из главных киноконцертных залов Москвы по приглашению директора, встреченного в Париже, на концерты и кинофестивали.

Размещались мы в директорской ложе, а Виктор, поблескивая очками, сидел где-то и наблюдал за нами.

Потом дома кормил, убирал, мыл, стирал…

Я не испытывала тогда угрызений совести от служения молодого красивого гиганта, это пришло много позже.

Я просто не верила, что так можно и ему это нужно. Меркантильного интереса с его стороны я не наблюдала. Да и чем он мог у меня разжиться.

Друзья качали головами в сторону молодого любовника, завидовали, наверное. Ну а я, вероятно, нуждалась в любви, хотя делала вид, что нет.

Помню интересный эпизод. Друзья, естественно, знали, что я вдова. А мужья подруг по очереди приезжали ко мне с интересными предложениями. Я не оскорблялась, смеялась и прикрывалась молодым любовником, что оскорбляло их и их лысины.

Я никогда не была и не слыла красавицей, но, наверное, как говорила Фаина Раневская, была чертовски мила…

Мои подруги старше меня, чьи мужья занимали хорошие должности, что добавляло женам тревоги, возможно, догадывались о происках своих благоверных и, собравшись на девичник, однажды подвергли меня обструкции.

Я оборонялась и оправдывалась. Они сомневались.

Пришло время разъезжаться по домам. Темно. Снег. Метро далеко. Я позвонила дочке и сказала, что еду домой.

Вышли мы от хозяйки квартиры, где происходило судилище, и, утопая в снегу, даже не надеясь на такси в темном переулке, поползли к метро. Вдруг из-за поворота показалось такси. Остановилось. Мы открыли рты.

Из такси вылез красивый высокий молодой мужчина и взял меня на руки. Я спьяну сначала даже не узнала Виктора.

Мои подруги онемели. А я им торжествующе выкрикнула: «А вы мне про своих пожилых козлов толкуете!»

Это был красивый реванш! Поэтому и помню.

Я не рассматривала Виктора в качестве будущего мужа.

Он ни на что не претендовал и мной не манипулировал. Просто находился рядом.

Конечно, я благодарно оценила это позже.

Он иногда удивительно себя вел, особенно когда болела дочка или у меня случались неприятности.

Он давал мне выпить успокоительное, а сам сидел на полу около постели дочки всю ночь, накинув на спину свитер.

Я всё принимала как должное, была уверена, что этот союз — короткий, и не берегла его.

Он был хорошим человеком и потрясающим любовником от слова «любовь» — точно. Нежным, сильным, заботливым; лучшего в моей жизни, наверное, не было. Но я не оценила этот подарок судьбы: если и вспоминала, то только при сравнении. Всегда считала, что это временно. Из-за разницы в возрасте. Тогда это значило много.

Меня, правда, раздражал иногда его маскулинный запах — я думала, что все должны пахнуть лавандой.

Молодая была, глупая.

Моя личная жизнь после вдовства плавно менялась приблизительно каждые три года.

Я решительно отодвинула молодого Виктора через три года, и он очень болезненно воспринял этот разрыв.

Некоторые общие знакомые порвали со мной отношения, «отказали мне от дома», объяснив это тем, что я причинила глубокую боль хорошему, любящему человеку и довела его до попытки суицида.

Я этого не знала, я выживала, думала о дочери и не верила угрожающим бредням некоторых «опытных советчиков».

Больше я не встречала его никогда и не слышала о нем.

Муж № 3

В вышеупомянутом киноконцертном зале, директор которого меня разыскал после Парижа и дружески опекал, проходило много событий. Однажды я пришла туда с подругой, мы увидели группу мужчин, подошли, и один из них галантно встал и разговаривал с нами стоя, а не сидя, вальяжно развалясь, как другие. Поговорили и отошли.

Подруга спросила: кто этот интересный мужчина?

И я, такая светская: «Не знаю, вроде видела его раньше… Наверное, главный инженер здешний, судя по осанке».

Она задала кому-то тот же вопрос, и ей ответили, удивившись ему, что этот красивый мужчина — диктор центрального телевидения!

Они с директором этого концертного зала приятельствовали.

Я поняла, почему мне показалось, что я его уже видела. Коротко поговорили. И я стала частенько его встречать на концертах, а то и прямо в метро (подозреваю, что он меня поджидал) на пути туда или обратно.

Тогда дикторов ЦТ было человек десять на всю страну, и все их знали в лицо: они ежедневно входили в наши дома через экраны, оставаясь небожителями.

Люди копировали их манеры, одежду, прически. И ликовали, если встречали на улице.

Позже я подружилась с диктором Светланой Жильцовой, которая вела КВН. Мы шли по улице Горького в Москве, навстречу двигалась грузная женщина в форме проводницы поезда, с двумя сумками.

Вдруг она увидела Светлану, ее лицо озарило изумление и промелькнула целая гамма чувств, и она, бросив на асфальт сумки, кинулась к Светлане, схватила ее за плечи и стала трясти, как яблоньку.

Жильцова возмущалась, вскрикивала, просила отпустить, но женщина трясла ее и причитала:

— Светлана Жильцова! Живая! Мужу расскажу, детям расскажу, соседям всем расскажу…

Я пыталась оттащить тетку, но она вцепилась намертво. Не помню, помог ли кто-то ее отцепить, по помню Светлану, дрожащую, сердитую до слез.

Эти избранные экраном люди были собственностью народа, их обсуждали, их личная жизнь муссировалась с большими искажениями, и это считалось нормальным и даже светским. Могли хвалить, могли осуждать!