Поздняя осень в Венеции - Райнер Мария Рильке

как волосок

под мышкой или, может быть, оттуда,

где дразнит женщину исток.

Дарован был ты смутному извитью

моих страстей. Что делать, не пойму.

В моем клубке ты был главнейшей нитью

и недоступен зренью моему.

Утешение Илии

Восстановил Завет он; правота

алтарь воздвигла вновь, где, как сначала,

огнем вернувшись, вера воспылала,

и тут же заколол не меньше ста

он лжеволхвов, которым дух Ваала

отвратным смрадом отравил уста,

и смерклось над ручьем, и ниспослала

дождь, наступая, сумрачная ночь;

усталый от работы целодневной

был устрашен послом царицы гневной

и, как безумный, устремился прочь,

и под кустом ветвящегося дрока

вскричал он, пережить не чая дня:

«О Боже! От меня тебе нет прока.

Я сломлен. Отпусти меня!»

Но ангел прилетел как раз в ту пору,

и накормил его, и напоил,

и он пустился в путь, взойдя на гору,

и на подъем ему хватило сил,

и в нисхожденьи был Господь велик,

не в шуме бури, нет, и не в разломе

земли, где ничего не брезжит, кроме

огня, похожего на стыд, но дик

Чудовищный в своей могучей нови

обрушившийся к старческой истоме,

и в шорохе откликнувшейся крови,

он в ужасе Его постиг.

Саул во пророках

Как постичь он мог, что сам гоним,

властвовавший над земною ширью,

угрожая юноше с Псалтирью

истребить его потомство с ним?

Предуготовляя к худшим бедам,

угнетая полчищами смут,

дух гневил царя преступным бредом,

и во мраке кровь текла на суд,

словно правый путь царю неведом.

От пророчеств рот его был влажен,

бегство предрекавший беглецу,

а когда-то был и он отважен,

отроку-пророку был к лицу

мощный глас, когда текла по жилам

на устах глаголющая медь;

весь был весть, и был ему по силам

дар громить врагов или греметь.

А теперь, пресыщенный непрочной

славою, которая не в счет,

в громкости шумит неправомочной

рот, с трубою схожий водосточной,

из которой дождь течет.

Явление Самуила перед Саулом

Я вижу! — вскрикнула жена в Эндоре.

Царь за руку схватил ее: Кто там?

Ответить собралась она, но вскоре

он присмотрелся и увидел сам

явившегося после похорон:

зачем нарушил ты мой мертвый сон?

Ты, про́клятый, перечишь Богу;

затеять хочешь гибельную брань

и у меня во рту найти подмогу?

Но там теперь остались только зубы…

Исчез… Руками женщина лицо

закрыла, кое-как разжала губы

и в ужасе вскричала: Перестань!

А тот, кто возглавлять привык народ,

кто вехой в чистом поле возвышался,

пожаловаться даже не решался,

так очевиден был исход.

Она его невольно обрекла,

ударом нестерпимым сокрушила,

узнала, что не ел он, поспешила,

скотину заколола, испекла

опресноки, позвав его радушно

за стол, чтобы, забыв дальнейший мрак,

он ел неторопливо и послушно,

как ужинает вечером батрак.

Пророк

Все еще отверсты для видений,

огненно сверкающий улов —

для суда глаза без повреждений

под бровями, чтобы наваждений

избежать и в дебрях заблуждений,

где могучий натиск слов,

не своих (свои не так суровы),

эти же, как будто бы вулкан

мечет их, расплавиться готовы,

подтверждая страшный свой чекан

ртом его, вещающим упорно,

чтобы проклинать и проклинать,

а на лбу, клонящемся покорно,

как на песьем лбу, печать,

и Хозяин прав, запечатлев

тварь Свою, поскольку эта, эта

за перстом показывает мета,

как найти Его, Чье имя: Гнев.

Иеремия

Был я как пшеница молодая;

все ты можешь, бешеный, и вот

сердце львиное, не потухая,

пламенем теперь мне ребра жжет.

Рот мой — весь — одна сплошная рана;

был я молод, но пощады нет;

словно сгустки крови, беспрестанно

я выхаркиваю годы бед.

Беды я пророчу ежедневно,

у меня во рту живут они.

Алчешь, Ненасытный, алчешь, Гневный?

Что ж, попробуй глотку мне заткни

в час, когда, гонимые враждою,

мы в степях расселимся пустынных,

пропадом во мраке пропадем;

и раздастся голос мой в руинах,

и на пепелищах я завою,

как весь век мой выл я день за днем.

Сивилла

Думали, что старины древней

старица; при этом полагали:

в мире старше кто-нибудь едва ли,

и один ровесник есть у ней —

лес, и высилась она, как встарь,

у большой дороги, как в пустыне,

ветхой уподобившись твердыне,

в чьих чертах чернеет гарь,

ибо поджигатели точь-в-точь

в ней слова летучие ютились,

предвещая криками невзгоды,

чтоб слова другие возвратились

к ней во тьму под брови, как под своды,

ждать, когда настанет ночь.

Мятеж Авессалома

Слышался шум знамен,

когда весь народ в припадке

восторга, чуя в зачатке

мятеж, при своей повадке

ликовать без оглядки,

толпился вокруг палатки,

где брал он десять жен;

их своим юным жаром

расшевелил, как хлеба,

забыть заставив о старом

царе, чья ласка слаба.

Блеску потом хватило

жаждущему побед,

чье сиянье