Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

каким образом Эдвард поразил лондонские толпы. Они же привыкли к ее Генри, настаивавшем на ношении бесформенных длинных одеяний, избегающим модной обуви с зауженными мысами, носящим короткие волосы, как простой крестьянин. Что за горькая шутка со стороны Господа? Единственный раз в его жизни, когда Генри выглядел истинным королем, пришелся на ужасающие месяцы, в числе восемнадцати, проведенные им в пустоте транса, словно околдованным, не способным говорить или питаться самостоятельно, и поэтому, также не способным выбирать себе одежду!

Генри был настолько жалким наездником, что ездить должен был на мерине с мягчайшим характером и, казалось, не считал унизительным иметь не подходящего мужчине скакуна. Генри, предпочитавший власяницы и прощавший богохульство в своем присутствии, однажды, в процессе всего пути от Тауэра до Вестминстера ехал с пустыми ножнами на бедре, потому что забыл о своём мече, и никто из прислуживавших королю не подумал напомнить ему об этом.

Больше подобного не произойдет. Маргарите придется об этом позаботиться. Но не стереть ей из ума и памяти, смех лондонского сброда, лукавые намеки сторонников Йорков. Бог знает, как много их было таких в столице. Не забыть шуток, которыми, по ее сведениям, обменивались в питейных заведениях и небольших гостиницах, об отсутствии меча у короля и о том, где он ощущает это сильнее - на поле битвы или в спальне.

Нет необходимости распространяться о недостатках Генри. У Сомерсета более сорока тысяч человек под командованием. Численное превосходство, несомненно, на стороне Ланкастеров. Сомерсет также созвал своих боевых руководителей в числе Клиффорда, Нортумберленда и Троллопа. Завтра, к этому же времени, у Миклгейтской заставы появятся новые насаженные на пики головы... И одной из первых станет голова Джона Невилла, молча дала себе клятву Маргарита.

Брат Уорвика удерживался в Йоркском замке, в котором оказался заключен сразу же по прибытии королевской семьи в Йорк. То, что он до сих пор оставался в живых и не отправился относить свою голову на плаху немедленно после пленения при Сент-Олбансе месяц назад, целиком объяснялось ситуацией Сомерсета и неудачами младшего брата последнего. Эдмунд Бофор недавно попал в руки Йорков при Кале, городе, давно известном своей твердой преданностью Невиллам. Сомерсет опасался, и довольно понятно, что, в случае казни Джона Невилла, его собственный брат Эдмунд будет тем, кому придется испить чашу мести славного невилловского семейства. Маргарита неохотно согласилась с ним. Здравый смысл данного предположения вряд ли возможно отрицать. Кроме того, она достаточно тепло относилась к Эдмунду Бофору. По этим причинам Джон Невилл все еще оставался в живых, но королева пообещала себе, что, как только могущество Уорвика завершится, отсрочка казни его брата придет к максимально резкому финалу.

Нет, у Маргариты существовала причина и даже больше для оптимизма. За ее спиной стояла самая укомплектованная в численном отношении армия в Англии. Она принудила Эдварда и Уорвика прийти сюда, чтобы сразиться на земле, традиционно враждебной Йоркской династии. Маргарита верила в Сомерсета, Клиффорда и в Нортумберленда. Только... только почему до сих пор она не получила никаких известий? Ожидалось, что битва должна была развернуться на рассвете, а сейчас уже давно на дворе стояла тьма. Сражение закончилось много часов назад. Почему до сих пор она не получила никаких известий?

Маргарита даже не попыталась заснуть. Вместо этого она села с Часословом, открытым на коленях, не фиксируя мысли на молитвах, написанных на странице, переворачиваемой ее пальцами с усиливающейся яростной неповоротливостью, не способная выполнить простейшую из задач. Разлив горячий воск на руку и вино на рукав платья, Маргарита выругалась, сначала по-французски, а потом по-английски, и, потребовав свой плащ, покинула жилище аббата, вылетев на двор.

Снегопад, наконец, прекратился, но все вокруг свидетельствовало о буре, несвоевременно жестокой, даже для Йоркшира. Миновало каких-то два апрельских дня после Пасхального воскресенья. Жуткая тишина окутала монастырь, усиленная тяжелыми снежными заносами, лежащими между Маргаритой и далекой сторожкой. Она едва могла различить силуэт стен аббатства. Хотя монастырь святой Марии находился вне городских укреплений, у королевы не появлялось сомнений в собственной безопасности, так как стены его были не менее мощными, надежно оберегая духовную общину от остального мира. Иисус и Мария, как темно на улице! Она почти может уверовать в то, что оказалась одна на целом свете, внезапно покинутым другими людьми. Ни единого живого звука!

Ни толики света. Ни малейшего движения, кроме призрачно кружащихся теней, всегда скрывавших множество демонов, пугавших своенравное дитя. Но лишь пока она не осознала, что с ними можно сражаться. Слева стояла большая церковь, принадлежавшая аббатству. Несколькими ярдами позади нее - сторожка, сейчас невидимая из-за темноты и расстояния. Это единственный вход во владения аббатства, и Маргарита тотчас решила ожидать здесь, чтобы перехватить посланника Сомерсета. Но добраться до входа возможно, только пробившись сквозь доходящие до колен сугробы. Резко похолодало, мерцающие вкрапления зловеще блестели там, куда падал свет факела Маргариты. Поутру плотный ледовый наст засверкает на всей открытой площади внутри монастырских стен, обернется зеркальным адом для монахов, обутых в подкованные сандалии.

И что за зрелища откроет утро полям, лежащим за городком Таутон? Тело, лежащее на теле, в застывшем, неуклюжем, смертью осененном муравейнике. Причудливо вывихнутые конечности в положениях, что ни один живой человек не сможет повторит. Твердо застывшая кровь под лежащими на обесцвеченном темном льду, которая впитается в почву с отвратительным потоком жидкости с первой оттепелью. Маргарита знала, что может ожидать от своих поисков, - ей и раньше доводилось видеть поля сражений. Но чьи тела там будут лежать? Чья кровь замерзнет?

Она увидела, - некоторые монахи разбрасывали соль и расчищали дорожки, сквозь сугробы уже маячила узкая тропа. Быть может, поднимись Маргарита в башню Врат Марии, она продолжила бы наблюдать.

Королева уже стояла перед стенами аббатства, окаймляющими Бутэм, когда в первый раз услышала крик. Остановившись так стремительно, что пришлось ухватиться на слугу в поисках опоры, она прислушалась. Крик раздался снова, казалось, наплывая с северной стороны... со стороны сторожки.

Сердце Маргариты подпрыгнуло, принявшись отбивать неровный быстрый ритм. Задыхаясь, проклиная себя за предприятие этого дурацкого путешествия в темноте, она поспешила вернуться по собственным следам. В конце концов, ее глаза уловили