Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

колышущих красный цвет Невиллов. Сесиль мгновенно наклонилась, подняла Анну наверх, чтобы девочка могла все видеть. Когда она это делала, еще один всплеск приветствий качнул церковный двор, заглушив то, что звучало прежде, и мать узнала, как если бы она стояла прямо, что ее сын проехал через ворота.

Он был верхом на великолепном бледном белом скакуне с серебристым хвостом, ниспадающим почти до земли, и казался окутан светом, так как солнце находилось прямо над его головой, отражаясь на доспехах серебром, а на рыжеватых волосах - золотом.

'Ох, матушка!' - задохнулась Маргарет. В ее голосе сквозила странная неуверенность, даже неожиданный испуг. 'Он выглядит как король!'

'Да, как король,' тихо согласилась Сесиль, позабыв, что ей надо кричать, если хочет быть услышанной. 'Как король, и в самом деле'.

Он держал свой шлем в изгибе руки, и, пока герцогиня наблюдала за сыном, погрузив туда ладонь, начал рассыпать пригоршню монет над толпой. В последовавшей сутолоке юная девушка метнулась вперед и протянула триумфатору наверх какой-то предмет. Заметив ее углом глаза, Эдвард наклонился. На миг их пальцы соприкоснулись, а затем он поднял девичий дар над головой. Им оказался платок ярких и дерзких цветов, на котором было вышито, с невероятным терпением и упорством, сияющее солнце на поле из белых роз. Эдвард начал размахивать платком, чтобы все его увидели, а потом, вызывая дикие одобрительные возгласы толпы, повязал ткань вокруг шеи, так что она подхватилась ветром, изысканно развеваясь за спиной.

'Прекрасно сделано', прошептал голос на ухо Сесиль, заставив ее вздрогнуть, столь внимательно следила она за приближением Эдварда, что не заметила Уорвика, стоявшего сейчас рядом с ней.

Они обменялись приветствиями, и он снова кивнул в направлении ее сына, который немного продвинулся сквозь толпу.

'Прелестный поступок', заметил Уорвик самодовольно. 'Ход действий, точно рассчитанный на получение народной любви'. В его голосе сквозило удовлетворение учителя от результатов усилий способного ученика, и Сесиль, задержав на брате задумчивый взгляд, ничего не ответила.

Неспособный вывести скакуна из сдавливающей сутолоки, стеной окружающей его со всех сторон, Эдвард поднялся в седле и возвысил голос в требовании тишины, которая тут же установилась.

'Добрые люди, я страстно желаю поздороваться с моей госпожой матушкой и сестрой! Могли бы вы освободить мне путь?' - спросил он с ухмылкой, и внезапно, словно по волшебству, дорога перед Эдвардом очистилась.

Сесиль выступила вперед, когда он спешился. Она вытянула руки, и сын поднес их к своим губам, произнеся: 'Госпожа', с безукоризненным соблюдением всех формальностей. Затем Эдвард улыбнулся, и его мать обнаружила себя заключенной в мальчишеские, не рассчитанные по силе объятия, из которых она вышла ушибленной и задыхающейся. Эдвард обернулся к Маргарет, схватив сестру, когда она взметнула руки на его шею, и подняв ее от земли в легчайшем кружении. В качестве упражнения по завоеванию народной любви - все это было сделано мастерски. Уровень шума достиг физически причиняющего боль размера.

Сесиль держала себя хладнокровно, улыбаясь при взгляде на сына. 'Я никогда не видела такого радушного приема, Эдвард... никогда в жизни!'

'Радушного приема, Матушка?' - отозвался он и нежно поцеловал ее в обе щеки, так что его голос могла слышать только она. 'Я скорее думаю, это должно обернуться коронацией!'

На секунду их взгляды встретились, - дымчато-серый и ярчайший голубой. Сесиль медленно кивнула, и Эдвард обернулся к толпе, теснившейся на церковном дворе, подняв руку в беззаботном приветствии продолжающимся здравицам. Мать смотрела на сына с еле уловимой улыбкой, изгибающей уголки ее рта.

Глава пятая

Город Йорк

Март 1461 года

Маргарита Анжуйская накрыла свечу уголком, чтобы ни единой капли воска не брызнуло на ее дитя. Натянутые нервы чудесным образом отпустили вожжи, как всегда, при виде овеянного сном крохотного профиля, пушистых золотистых ресниц, касающихся кожи, мягкой наощупь и безупречной внешне. Она наклонилась вперед, намереваясь коснуться губами волос сына, настолько нежно, насколько могла сохранить нетронутым хрупкую ткань его дремоты. Но ресницы вздрогнули, казалось, готовые раскрыться, и Маргарита неохотно отказалась от ласкающего прикосновения. Единожды потревоженный он вскакивал, страстно желая покинуть кровать, и так свирепо сопротивлялся необходимости засыпать, что мать многократно ловила себя на отсылании его нянюшки и умасливании своего мальчика подарком в часы пререканий.

Ее сын отличался сильным волевым характером. Пускай другие судачат о недостатке дисциплины у принца, Маргарите все равно. Глупцы, они не понимают. И что они могут понимать?

Ей исполнился тридцать один год, и никогда в течение жизни Маргарита не встречала терпеливее и набожнее души, чем у человека, спящего в смежной комнате. Даже в процессе его тяжелейших приступов безумия, ее муж все еще цеплялся за вспоминающиеся следы прошлой церемониальности. Ничего не тревожило его больше того, что он чувствовал неподобающими проявлениями непристойности или прилюдной наготы. Однажды, будучи смертельно оскорблен недостаточной облаченностью труппы танцовщиц, выступающих при дворе на Рождество, он покинул сцену, но не приказал девушкам скрыться долой с глаз. Это произошло много лет назад, тем не менее, Маргарита не забыла.

Сейчас ей на память пришло еще одно происшествие. Совсем недавнее, однако, такое же неприятное. Во время их победоносного возвращения в Йорк горожане высыпали на улицы с радостными приветствиями. Проявленное гостеприимство было подпорчено для Маргариты странным поведением супруга у Миклгейтской заставы. Он прилагал огромные усилия, чтобы не смотреть наверх, отводил взгляд от зрелища голов, принадлежавших семейству Йорков, находящихся высоко над ним, и, спеша проехать сквозь ворота сторожевой башни, опустил сначала поводья, а потом снял головной убор.

Послышались похохатывания среди зрителей, увидевших это, и Маргарита вспыхнула от знакомого разочарования и бессильного гнева, казалось, всегда сопровождавших появления ее мужа на людях. Как бы то ни было, Генри являлся помазанным на трон монархом, и смеяться над ним - означало смеяться