Надо – значит надо! - Дмитрий Ромов

А то за нападение на начальника караула по полной получишь, это тебе не Ануса разъ**ать.

— Есть, товарищ капитан, отпускаю.

Я освобождаю его руку, а он, сучонок, с разворота снова пытается ударить дубинкой. Ну что за люди. Приходится снова его заломить. В этот момент заглядывает конвойный.

— Товарищ капитан, — говорит он, ошалело оглядывая нашу акробатическую фигуру. — Там начальник комендатуры пришёл.

— Ты чё несёшь! Он бухает с танкистами!

— Никак нет! Здесь! Злой!

— Ну всё, Брагин, — хрипит капитан. — Пи**дец тебе!

— А по-моему, не мне, — усмехаюсь я, — а тому, кто не успеет бутылку со стола убрать.

Я отталкиваю капитана, и он коршуном планирует на бутылку, хватает, буквально вкидывает её в тумбу стола и в ту же секунду на пороге появляется злющий майор.

— Капралов, какого хера у тебя здесь творится⁈

— Виноват, товарищ майор, — вытягивается по струнке капитан. — Веду опрос.

— Какой ещё опрос! Ты из ума выжил? Это кто такой?

— Рядовой Брагин! — докладываю я.

В этот момент в кабинет заходит дядька в мундире таможенника.

— Вот, Лев Константинович, ваш Брагин, — недовольно бросает таможеннику комендант. — Живой и здоровый. Никто, как видите, его и пальцем не тронул. Но мы его не можем просто так отпустить. У нас есть определённая процедура…

— Что вы, что вы! — взволнованно восклицает таможенник. — Это исключительно наша вина! Фёдор Сергеевич, его никак нельзя, пожалуйста, родненький. Тут ведь страшное недоразумение. Там мои архаровцы устроили, а он…

— Да понял я, понял! — сердито отвечает комендант.

— Я вам за это дело по гроб…

— Да прекратите вы уже!

— Егор Андреевич, пожалуйста, — сгибается крючком таможенник, оживляя в памяти персонажей Чехова, Гоголя и Островского. — Извините, это чудовищное недоразумение!

Так и хочется сказать, помилуйте, сударь, какое же это недоразумение, если у вас душегубы работают?

— Все виновные будут наказаны. Корякова мы уже уволили и его подельников тоже. Проведём работу с личным составом. По заявлению гражданки Козловской уже работает милиция. Но мы ещё и в коллективе профилактику проведём. Пожалуйста, огромная просьба, сообщите Роману Александровичу, что мы самым своевременным образом приняли меры и для пресечения, и чтобы больше такое никогда не могло…

— Цирк, — качает головой комендант.

— Товарищ майор, — говорю я и поворачиваюсь к капитану.

Тот выпучивает глаза, и качает головой, мол, Шурик, может, не надо? Сейчас и не буду, а то тормознут ещё и не выпустят. Но потом нужно будет написать рапорт. Чтобы других солдатиков не кошмарил своим демократизатором.

— Разрешите идти?

Майор ничего не отвечает, только головой кивает.

У ворот меня ждёт лейтёха на «буханке».

— Егор Андреевич, я могу на вас рассчитывать? — с сахарной улыбкой на устах спрашивает таможенник.

Он буквально стелется. Видать Куренков ему очень чётко обрисовал ближайшие перспективы.

— Лев Константинович, я рад, что вы разобрались в ситуации. Сейчас я очень устал. Думаю, вы меня понимаете. Приезжайте завтра на заставу, там всё и обсудим. С руководством поговорим, со Станиславой Сергеевной тоже. Вы понимаете, какую ей моральную травму нанесли эти отморозки?

— Какое правильное слово вы подобрали! Настоящие отморозки! Я обязательно приеду завтра. Всего вам доброго и ещё раз извините, пожалуйста.

Когда таможенник отваливает, лейтёха крепко меня обнимает. А потом мы едем домой. На заставу.

— Егор, я твой должник, — серьёзно говорит он.

— Да бросьте, товарищ старший лейтенант, — усмехаюсь я. — Можно подумать, вы поступили бы иначе на моём месте. Это само собой разумеющееся действие.

В дозор в новогоднюю ночь я не иду. Не потому что там что-то, просто, по словам старшины, нельзя же после такого стресса. Ну, и на какое-то время я становлюсь героем заставы. А ещё и праздничный ужин с мандаринами, копчёной колбасой, икрой и прочими «балыками». В общем праздник получается, что надо и Журавлёв, отправляющийся вместо меня встречать Новый год под луной совсем не в претензии.

Славка меня благодарит со слезами на глазах. Натерпелась. Она по результатам переговоров с начальником таможенного пункта получила вторую звёздочку и должность, освободившуюся после увольнения Ануса. Но через неделю всю таможню перетряхнули вверх дном. Куренков прислал кучу проверяющих и бедолагу Льва Константиновича всё-таки выпнули коленом под зад, потому что у него по работе обнаружилась куча косяков.

Ну, а потом вся эта суета отошла на второй план и стала забываться, а жизнь вошла в привычное русло.

— Товарищ майор, разрешите? — спрашиваю я, заглядывая в канцелярию.

— Заходи, — кивает он, не глядя на меня.

Белоконь сидит за столом, склонившись над газетой.

— Суслов умер, — говорит он. — Некролог читаю. Крупный, говорят, теоретик партии. Комиссию по похоронам возглавил Юрий Владимирович Андропов.

Он поднимает голову.

— Чего расстроенный? Это не Суслов тебе пакеты слал?

— Один всего был пакет, — усмехаюсь я. — И нет, не от Суслова. Его бы воля, я б с губы живым не вышел.

— Чего?

— Не любил меня Михал Андреич, — пожимаю я плечами.

— Я пошутил вообще-то, — говорит майор.

— А я нет. Вот какое дело, Василий Тарасович. Я думаю, что недели через две меня отзовут.

— Что значит отзовут?

— Ну, думаю, придёт приказ в Москву возвращаться. Как в песне. Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону…

Он прищуривает глаза.

— Жаль, если так. Нормальным ты бойцом оказался. Добросовестным и с понятиями человеческими.

— Вы тоже ничего, — улыбаюсь я.

— Ничего — это пустое место.

— Нет, о вас так не скажешь. Строгий, как говорится, но справедливый.

— Что есть, то есть. Так ты точно знаешь, что тебя дёрнут? Если честно, я к тебе привык уже. Да и графики придётся переделывать, а это знаешь какая головная боль?

Я смеюсь.

— Не на сто процентов, но вероятность велика.

— Ну, что же. Большому кораблю большое плаванье. Козловскому сказал уже?

— Нет, конечно, — мотаю я головой. — Это же не точно ещё. Просто вам говорю, потому что не хочу, чтоб это сюрпризом стало. Заранее предупреждаю.

— Понятно, — кивает он. — Предупреждён, значит вооружён. Старлей расстроится. И Слава его.

— Да я и сам, честно говоря, будто часть себя оставляю. И даже говорю себе, что если не дёрнут обратно, то это, может, и к