Не измени себе - Брумель Валерий Николаевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заведующий больницей Сытин заявил вполне определенно:
— Люди не игрушки. Забавляйтесь с собаками!
В ответ я ему показал фотографию одного животного, которому удлинил ногу уже на четыре сантиметра.
Сытин отрезал:
— Все ваши эксперименты — чистейшая авантюра!
Я спросил:
— Но почему?
— Потому что человек — это, простите, не собака! Вам ясно?
Не сдержавшись, я ответил:
— К этому вопросу надо подходить индивидуально.
Сытин задохнулся, гневно указал мне на дверь.
Потом я пожалел о своей выходке: нервы надо все-таки беречь, они еще ох как пригодятся.
Продолжая совершенствовать свой метод в виварии, я написал несколько статей об аппарате. Они были напечатаны в специальных медицинских журналах.
Как на них отреагировали, я не знал. Вскоре меня снова пригласили в столицу. На этот раз я получил вызов от Всесоюзного научного общества по распространению знаний.
Мне предложили выступить с докладом.
В Москву я привез с собой массу чертежей, чемодан с готовыми аппаратами и двух прооперированных мною собак.
В докладе я сказал:
— Из года в год в нашей стране, да и не только у нас, образуется целая армия больных, которые считаются неизлечимыми. Гипс перед их недугами бессилен. Я не отвергаю его совсем, он уместен в случаях простейших переломов, однако на положении прежнего «бога» гипсовая повязка находиться уже не может. К сожалению, в нынешних условиях она не может быть универсальным средством. Это не значит, что вместе с ней исчерпали или когда-нибудь исчерпают себя травматология и ортопедия. Мною предлагается совершенно новый метод лечения. Суть его стоит в том, что в отличие от общепринятых положений я считаю, что кость, в том числе и человеческая, способна регенерировать, обладает свойством расти. Вот наглядный пример.
Я поставил на стол мохнатую дворняжку с аппаратом на задней правой ноге.
— Подойдите сюда кто-нибудь, пожалуйста.
На сцену поднялся солидный пожилой мужчина.
Я попросил его:
— Попробуйте определить, насколько нога в аппарате длиннее остальных?
Он чуть отошел, прищурился. Наконец сказал:
— Сантиметров на десять!
— На восемь! — поправил я его.
По залу прокатилась легкая волна изумления.
— Спасибо, — поблагодарил я мужчину.
Он вернулся на свое место.
Из ящика я извлек вторую собаку.
— Вот еще пример. Взгляните, пожалуйста, внимательно на ее переднюю лапу.
Публика опять заволновалась, зашумела — лапа была очень сильно искривлена, причем не внутрь, а наружу.
Я сказал:
— Ни длинная, ни кривая нога, как вы понимаете, собаке не нужна. Я сделал это лишь для того, чтобы мои эксперименты были более убедительными и доказательными.
Совершенно неожиданно раздались аплодисменты. Переждав их, я указал на развешанные чертежи.
— Все это удалось мне совершить посредством моего аппарата. Конструкция его не очень сложная. При желании с ним может ознакомиться каждый. Однако не следует думать, что только одно наложение аппарата на конечность уже гарантирует успех. Главное достоинство аппарата заключается в том, что, помимо прочного удерживания отломков костей относительно друг друга, он позволяет регулировать «костеобразование». Гипс такой возможности не дает.
В общем, собранию ученых я выложил все, что знал о своем методе. В конце доклада выразил огорчение, что мне не разрешают использовать аппарат при лечении людей и, более того, до сих пор, а прошло уже около года, как аппарат был отправлен на утверждение, я не получил на него авторского свидетельства. Подобное отношение к новому методу мне непонятно.
После доклада мне устроили бурную овацию.
Такого в моей жизни еще не случалось.
Через день мне позвонил Четвергин и попросил срочно явиться в министерство.
Когда я приехал, он и Гридин наперебой принялись поздравлять меня. Слушая их, я подумал:
«А кишка-то у вас оказалась тонка. Испугались огласки. Так что давайте подобру-поздорову мое авторское свидетельство».
Что им и пришлось сделать.
Возвращаясь домой, я чувствовал — начинается новая полоса в моей жизни.
Вскоре меня вызвал второй секретарь городского комитета партии Сутеев. Секретарь, коренастый мужчина с умным приятным лицом, крепко пожал мне руку, предложил сесть.
Оказывается, мы встречались — когда-то давно вместе отдыхали в доме отдыха нашей областной больницы. В то время он был инструктором горкома. Меня Сутеев узнал — видимо, вспомнил фокус со шляпой, — улыбнулся и сказал:
— Никак не предполагал, что вы и есть тот самый Калинников!
Я удивленно посмотрел на него.
Сутеев пояснил:
— До городского комитета партии дошли слухи, что якобы в нашем городе появился некий врач, который сам сделал массу занятных вещей, а ему вроде бы не дают развернуться. — И спросил: — Так или нет?
— Слухи точные, — подтвердил я. — Только вещ мои не занятные, а насущно необходимые.
Секретарь улыбнулся и спросил:
— Кому?
— Десяткам тысяч больных!
— Ого! — произнес Сутеев. — У вас и масштабы!
Он обстоятельно расспросил меня о сути нового метода. Особенно второго секретаря заинтересовали цифры, свидетельствовавшие о прямой материальной выгоде моего изобретения для государства.
Сутеев вдруг спросил:
— Чем конкретно вам можно помочь? Не ожидая такого вопроса, я несколько растерялся, неуверенно проговорил:
— Если это возможно… Мне необходима хотя бы одна небольшая палата. Хотя бы коек на десять, где я смог бы применить свои аппараты.
Он спросил:
— И все?
Я кивнул. И напрасно: надо было просить больше.
— А как у вас с жильем? — поинтересовался секретарь. — Вас все устраивает?
Я ответил:
— Да вроде бы. Есть где спать, где книги положить, что еще нужно? Вот, правда, после, видимо, проблема возникнет. Подрастет дочка, я ее заберу к себе — тогда, конечно, тесновато будет… — И тут же поспешно сказал: — Но это не сейчас, года через три.
— Вот и хорошо. Тогда и подумаем. — Сутеев поднялся из-за стола, протянул мне руку и сказал: — Пока ничего определенного обещать не могу. Послезавтра на бюро горкома я доложу о вас и о вашем методе.
Через две недели меня пригласил к себе в кабинет Сытин, раздраженно сказал:
— Занимайте в конце коридора палату на восемь человек и делайте там что вам заблагорассудится. Но учтите — ответственность за вас я с себя снимаю! Официально я заявил об этом горкому партии.
В ответ я только кивнул и вышел.
Заведующего я переносил с трудом, как, впрочем, и он меня. Наша взаимная неприязнь походила на биологическую несовместимость. Как живая клетка не могла контактировать с мертвой, так и я с Сытиным. Кроме преувеличенного мнения о собственной персоне, людей, подобных Сытину, раздражала всякая попытка другого человека поколебать их привычное, заскорузлое мышление. Я знал, что мы с ним не уживемся. Он, вероятно, догадывался об этом тоже.
Как ни хотелось мне попробовать аппарат сразу на самом тяжелом больном, начал я все же с простых случаев. Мое положение было крайне шатко — я не мог позволить себе ни одной неудачи. На аппараты мне по-прежнему приходилось тратить почти всю зарплату. Первыми пациентами я выбрал двух слесарей-точильщиков. Они являлись передовиками труда и хорошими специалистами. Завод металлических конструкций, где они работали, этими людьми дорожил и твердо пообещал мне в счет своеобразной компенсации за успешное излечение своих работников сделать пять комплектов аппаратов. Для меня это было бы большой поддержкой.
С людьми сразу возник ряд сложностей.
Во-первых, все они боялись одного лишь вида моего аппарата. Во-вторых, железные спицы, которыми я протыкал кость в нескольких местах, вызывали немалую боль. От этого у больных, по их собственным признаниям, возникало жгучее желание тотчас сорвать с себя страшную конструкцию и швырнуть ее в окно. Удерживал их лишь страх испытать еще большую боль.