Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

пять взад-вперед и уже хотел уходить, как неожиданно приметил на скамейке мужчину, которого, мне кажется, я где-то видел. Он-то меня сразу узнал, но ждал, пока я подойду. Это был один из тех пидоров неопределенного возраста, с которыми Ибрагим сидел в тот вечер на скамейке, тот, которому я в то сопливое воскресенье рассказывал, задыхаясь от слез, о моем неудачном знакомстве и который вроде бы утешал меня, а может, и не утешал, не помню точно. Мужчина вежливо поздоровался со мной и спросил, как дела. Он еще больше облысел с тех пор, как я его видел в последний раз, но своего английского не растерял. Мы обмениваемся любезностями и молчим. Говорить не о чем. Турок на меня не смотрит и задумчиво водит прутиком по песку. Я прощаюсь и собираюсь уходить.

– А вы знаете, что Ибрагима нет в живых?

Я не отвечаю, но чувствую, как у меня в голове начинает работать движок и пересыхает во рту. Движок бешено стучит тук-тук-тук, словно катящийся под уклон поезд. Я стою – неловкий, беспомощный, сразу еще больше постаревший.

– Его вроде пырнули ножом в одной из потасовок. Я же вам говорил, с такими, как он, лучше не связываться. Хоть не мучился парень – умер на месте.

Я продолжаю молчать. Молчать и оглядываться по сторонам, словно кто-то должен подойти. Вот-вот выйдет из-за деревьев.

Выдержав для приличия паузу, я прощаюсь со словоохотливым турком и быстро иду к выходу, не к тому дальнему, куда мы тогда шли с Ибрагимом, а к близкому центральному, туда, где меня поджидает мой друг, сидя во взятой напрокат легковой машине. Друг ждет меня, чтобы ехать в Бодрум, и попросил не задерживаться.

Прощай, мой милый, несостоявшийся проводник в царство теней, я так и не сумел сказать тебе, что я тебя люблю: «Ben seni çok seviyorum», а турецкий я еще выучу, успею. Ты уверен?

Новые приключения Кота в сапогах

Повесть

Пришел однажды Самсон в Газу и, увидев там блудницу, вошел к ней.

Книга Судей, 16:11

Вступление

Международный скандал

История, которую я хочу вам рассказать, наделала в свое время много шума. Подающего надежды кандидата на пост президента одной из уважаемых европейских стран, председателя совета директоров известной международной фирмы JPS (Средства массовой навигации), господина N вытащили, как изюм из булки, из самолета, осуществлявшего рейс по маршруту Нью-Йорк – Париж, и арестовывали по подозрению в изнасиловании гостиничной горничной, негритянки из Африки, незадолго до этого получившей статус беженки. На бедного пока еще председателя и кандидата в президенты надели наручники и отправили в камеру предварительного заключения. Дело усугублялось тем, что все происходило в США, стране вздорной, безалаберной, полудемократической, хотя по-своему доброй и где-то даже справедливой. Поди разберись.

Пресса по обе стороны Атлантики не уставала подбрасывать всё новые детали, на которые возмущенная общественность бурно реагировала. Колесо радостного негодования крутилось всё быстрее. В результате пострадали все – как подозреваемый, которого вскоре вынуждены были выпустить за отсутствием состава преступления, так и жертва: потеряв работу, бывшая горничная попыталась покончить с собой, но ее спасли. О вреде, нанесенном престижу Социал-демократической партии, и об испортившихся отношениях между вышеозначенной европейской страной (назовем ее для простоты Францией) и державой, утомившейся от охраны морали своих и чужих граждан, я не упоминаю – ни то ни другое меня не интересует. Сама же история продолжала притягивать меня своей волнующей загадочностью и непоправимостью последовавших за ней событий, и я захотел в ней разобраться. Друзья отговаривали меня от этой затеи, казавшейся им бесперспективной, но я, не откладывая дела в долгий ящик, приступил к работе.

Какая-то смутная мысль не давала мне покоя. Я решил перечитать сказку Шарля Перро «Кот в сапогах», сказку, которую все вроде бы читали, но никто толком не помнил. Заодно я заглянул в Ветхий Завет и прошелся еще раз по знакомым мне с детства сказкам «Тысячи и одной ночи». Все это должно было помочь мне пролить свет на происшедшее…

Я завел личное знакомство с героями случившегося. Учитывая их психологическое состояние, действовать приходилось чрезвычайно деликатно. Месье N продолжал сидеть в малокомфортабельной нью-йоркской тюрьме на Райкерс-Айленд, и это невзирая на блестящих адвокатов и шумную европейскую общественность. Под залог обвиняемого не отпускали.

Народ во Франции шумел, волновался и высказывал противоречивые суждения. Мужики дрались за N, как львы, до последнего; мелькали словечки: интрига, недопустимо, возмутительно и прочие – в общем, типичные французы! Женщины тоже пробовали его защищать, но выходило это у них неловко, «по-дамски».

Соратница N по партии заявила: «Дорогой Фредерик, ты нас очень подвел. Очень». С тем же успехом она могла бы сказать: «Наш незабвенный». Еще хуже вели себя дамы, пытавшиеся повесить на N всех собак, хотя, если разобраться, #MeToo[48] в те времена еще и не пахло.

Я побывал пару раз на сходках партии, выдвинувшей месье N кандидатом на пост президента республики, посетил, открытое для публики, заседание Французского сената и повстречался с членами Административного совета JPS. Упорное молчание его соперника – кандидата на пост президента республики от либеральной партии было необъяснимо, тем более что действующий президент «великой нации» тоже молчал. Что касается моей двухнедельной работы портье в той самой нью-йоркской гостинице, где недавно разыгралась драма, и дружеских контактов, которые я завязал с кубинскими рыбаками из штата Нью-Йорк во время нашего совместного плавания по Гудзонову заливу, – это помогло мне живее почувствовать то, что пережили на деле герои этой непридуманной истории.

К сожалению, мне не удалось встретиться с бывшей горничной, ныне безработной, жертвой насилия, хотя я довольно близко познакомился с ее стервозной сестрой и дружком сестры – сомнительным парикмахером из Гарлема.

Постепенно галдеж, связанный со скандалом, получившим известность под громким названием «Изнасилование черной горничной в шикарной нью-йоркской гостинице», заглох, словно ничего и не было, пена осела, мыльная опера закончилась, публика разошлась, свет погасили, остался гореть ночник.

И вот после года напряженной работы, я выношу на суд читателя скромный результат моих изысканий, который, увы, скорее напоминает сбивчивый дневник, нежели холодный анализ происшедшего.

Остается добавить, что месье N получил в моем рассказе – инициалы ФНЛ (Фредерик Натан-Леви), его жена превратилась в Анну Розен, а что до жертвы, то ей я оставил ее настоящее имя – Найтингейл Г.

Глава первая

Мои герои

Найтингейл Г. родилась и провела юность в забытой богом (а главное – людьми) африканской деревушке. Эта деревушка называлась, ну скажем, Туту-ру-туту