Правила Мерджа - Остап Иванович Стужев

каких-либо шансов на поприще большого балета. Новый учебный год начался шоком от ареста и последовавшего за ним огромного, по меркам подростков, срока, который влепили за старый и уже, наверное, и не способный выстрелить трофейный парабеллум тому, о ком она не переставала думать все это время. Не очень общительная по своей натуре, Наташа замкнулась еще сильнее, и хоть и продолжала учиться, как раньше, на одни пятаки, одноклассники все реже видели улыбку на ее лице. Перемена в настроении произошла нескоро и, как всегда в таких случаях, неожиданно и без видимых причин. Однажды, вернувшись домой с хореографии, она повесила балетки на стену и объявила о своем окончательном решении прекратить бесперспективную трату времени. Оставшись одна у себя в комнате, она открыла ноутбук и ввела в поисковик запрос: «Условия досрочно-условного освобождения».

Она изучила тему досконально, перелопатив все доступные источники, и ей не хватало только благообразного предлога, под которым она собиралась обратиться к отцу. В его возможностях она давно уже не сомневалась, так же как и их соседи по дому. Они давно заметили, что его бронированный «мерседес» появляется всегда в сопровождении охраны и дежурной машины ДПС. К ее разочарованию, открывшиеся перед молодым генералом возможности все чаще стали требовать от него длительных командировок.

На горизонте появилась тема с уральскими металлургическими комбинатами, главными акционерами которых были красные директора, еще при царе Горохе за копейки или просто угрозами консолидировавшие акции работяг. Не умевшие ничего, кроме как льстить в обкомах партии, они, эти новые «Приваловы», тупо отправляли все свободные деньги в офшоры, не считаясь с интересами менее удачливых акционеров. Крайне выгодная конъюнктура рынка делала эти плохо управляемые, с недооцененными акциями предприятия лакомым куском для авантюристов всех мастей. Битва за них становилась все более кровавой и изощренной. Кольцов почти перестал бывать дома, а если и заезжал, то Наташа никак не могла начать этот разговор. Время бежало быстро, она просто решила ждать и дождаться. Оставалось не так уж много до конца его срока.

Первая зимняя сессия была успешно сдана, и на семейном совете было решено отдохнуть ей с мамой в швейцарском Санкт-Морице; покататься на лыжах и попрактиковаться во французском, который был у Кольцовой в приоритете. Восемнадцатилетняя Наташа была воплощением той юной грации, которая привлекает восхищенные взгляды. Черные, в отца, волосы, стянутые в конский хвост, разительно контрастировали с золотистым каре ее матери, которая, отвергнув роль строгой испанской дуэньи, блюдущей невинность молодой сеньоры и строго следящей за нравственностью, сама ловко пользовалась обществом молодых мужчин, привлеченных красотой ее дочери. Столкнувшись с холодной вежливостью юной красотки, претенденты искали путь к ее сердцу через сердце мамаши, которая, соблюдая определенные приличия, все же была значительно более открыта к новым знакомствам. К концу второй недели Наташа гоняла по черным трассам на своем сноуборде, оставляя маму с самыми упорными и не желающими смириться с отказом ловеласами в кафе возле подъемника. Как-то раз в середине дня, к радости компании, она все же подкатилась к ним, толкаясь одной ногой, и попросила дать ей попить. Из предложенных кока-колы, пепси-колы, пива и даже «Макаллана» она ограничилась бутылкой простой воды и уже собиралась толкаться ногой дальше, как мобильник загудел в кармане комбинезона. Отъехав на пару метров от шумного стола поклонников ее талантов, она приложила трубку к уху. Звонила ее школьная подруга Марина, веселая, немного простоватая толстушка с претензией на роль истеблишмента. Она проводила часы напролет перед компом и была представлена во всех социальных сетях, вступая в самые причудливые группы, при этом оставаясь самым верным подписчиком как-то выпавших из мейнстрима одноклассников. Даже толком не поздоровавшись, та выпалила новость, пришедшую от парня из параллельного класса, неизвестно каким образом узнавшего об этом первым. Она сама не была уверена, правда это или нет, но «помнишь, этот учившийся с нами штангист, представь себе, опять убил какого-то подростка, и теперь его точно расстреляют».

Марина продолжала еще говорить, но ее уже никто не слушал. Пристегнув борд, Наташа отправилась гонять по склонам, чтобы как-то успокоиться, пока мониторы не начали просить лыжников покинуть спуски. Вечером в горячей ванной у нее мелькнула мысль о самоубийстве, но была отброшена как нереальная и болезненная. Она помассировала свои длинные, загорелые еще с лета ноги, сполоснулась под ледяным душем и решила, что утро вечера мудренее. Все дни до отъезда прошли в том же ритме, как и предшествующие. Как сгоревшая звезда превращает пространство, краев которого достигает ее гравитация, в черную дыру, так и Наташино сердце превратилось в нечто подобное, где все чувства юной девочки исчезали, казалось, навечно. Внешне она ничуть не изменилась, может, даже казалась приветливее и веселее. Возможно, так будут существовать клоны человека – упорно работая и обучаясь, не тратя ни грамма энергии на бессмысленные и вредные эмоции.

С того момента, как раздался первый дзинькающий звонок домашнего телефона, в ней действовал скорее автомат, чем живой человек. Она отправила Рому в душ и пыталась что-то приготовить из найденного в холодильнике. Только заметив, как дрожат ее пальцы, она поверила в реальность происходящего. Он пришел в столовую, завернутый в красное махровое полотенце, и, несмотря на его худобу, нельзя было не заметить его отменную мускулатуру.

– Вот, есть только это, – Наташа поставила сковородку на стол. – Ты поешь, а я поеду в магазин, куплю продуктов.

Они стояли рядом, и Наташа, оказалось, была выше ростом. Наклонившись, она поцеловала его в краешек потрескавшихся губ, и то, что могло произойти больше трех лет назад, наконец, произошло здесь, на генеральской даче.

…Зачем он жил эти семнадцать лет, даже боясь приблизиться к своей первой любви, ставшей женщиной в его объятиях и являвшейся ему все эти годы в снах? Она спасла его от лютой смерти тогда после побега. Сколько он мог просидеть в том подвале без еды, один, обложенный, как зверь лесной, ментами, рыскающими по вокзалам и автобусным станциям, сидящими в засаде в квартире у его родителей и следящими за всеми, кто так или иначе соприкасался с ним до тюрьмы? Живым он бы не сдался, обратной дороги у него не было. Он был обязан ей спасением и приютом на те три месяца, которые они прожили вместе. Они спали в одной постели, и она рассказывала ему, как писала сочинение по Чернышевскому и представляла его в образе Рахметова, как твердо решила дождаться его, а если бы узнала о его гибели, просто ушла бы в монастырь. Но дни их короткого счастья были сочтены. Заканчивался август, и отдыхавшие на море ее мама и