Тайная тетрадь - Магомед Бисавалиев

крикнул Багадуру, что возвращаюсь обратно, мой конь не возьмёт подъём в Никар. Он что-то прокричал в ответ и отправился своей дорогой. С большим трудом добрался я до Цумилуха. Когда пригласили сельского ветеринара, он сразу озвучил приговор. «Перелом… Очень жаль, какой красивый конь…», — сказал и отпустил ногу коня, на которую тот так и не решался ступить.

Всего месяц прошёл с того дня, как я купил этого коня, заплатив за него немалые деньги. Это был иноходец тёмно-каштанового цвета с длинной шеей. На лбу было белое пятно, а красивая длинная грива напоминала волну распущенных женских волос. Мало кто мог равнодушно пройти мимо него, не оглянувшись. И вот теперь из-за прихоти моего земляка, моей беспечности и стечения обстоятельств он был обречён.

Багадур вернулся, и мы направились в Джурмут. В ауле ветеринары и просто разбирающиеся люди подтвердили: ни лечение, ни наложение гипса ничем не помогут, надо избавляться от коня. Конь при этих разговорах прядал ушами и затихал, будто слышал и понимал каждое слово, иногда как человек глядел мне в глаза. Порой вздрагивал, смотрел на синие вершины дальних гор и ржал на весь аул.

Наступила осень. Горы вдалеке уже не были синими, а стали похожи на куски колотого сахара, ущелья и луга поутру оказывались покрыты инеем, речки стали тише, а дни короче. Все лошади спустились с гор: какие — в Цор, Белоканы и Кахетию на зимовку, какие — в кутаны на равнину вместе с чабанами и отарами овец.

Второй месяц шёл, мой конь сильно исхудал, неохотно щипал травинки и стоял на трёх ногах. Одна нога так и не касалась земли.

Когда за поворотом исчезли последние лошади, что направлялись в Цор, и пошёл дождь, перемешанный с мокрым снегом, меня охватило отчаяние. Приближалось время нашего расставания, наступала зима. После небольших размышлений я всё же решил избавить друга и себя от мучений.

Пришёл Багадур… Он был легкомысленным беззаботным человеком и с готовностью согласился мне помочь. Я дал ему мой наган, и мы направились в сторону речки. Как только дошли до края скалы, под которой шумела река, Багадур выхватил пистолет и как сумасшедший направил его на голову моего коня.

«Не смей!!! Подожди!!! Подожди, я уйду, тогда выстрелишь», — прокричал я и побежал.

Багадур опустил ствол и ждал, пока я исчезну за поворотом. Моё сердце учащённо билось, дыхание срывалось, я, зажав уши ладонями, сидел на корточках у тропинки. Но выстрела всё не было. Я ждал, и каждая секунда длилась долго и будто оставляла на мне свою отметину: одну, вторую, третью… Выстрела не было. Мои ноги затекли, словно я просидел так несколько часов. Наконец я встал и сделал шаг в направлении обрыва, где оставил Багадура и своего коня. И в это мгновение прогремел выстрел. И ещё один. И ещё. Я замер, а после побежал на ватных подкашивающихся ногах. Багадур собирал с земли гильзы, коня нигде не было. Я подошёл к краю скалы и взглянул вниз. Он лежал в глубине ущелья возле речки.

«Все три в голову», — сказал Багадур, усмехнулся и протянул мне пистолет. Меня на мгновение охватила глубокая ненависть к этой ухмылке и человеку, который стрелял в коня, хотя я сам просил его об этом. И долго потом я себя упрекал за то, что сам не выстрелил, что передоверил это чужому человеку, для которого ни мой конь, ни то, что он был для меня как член семьи, ни я сам ничего не значили.

P. S. Стих, который отец сочинил о своём коне, он мне не прочитал, сказал, что не помнит. Помнить-то помнит, конечно, но прочитать не захотел — не принято как-то. Мне его по памяти прочитала старшая сестра, она в детстве рылась в отцовских дневниках, нашла этот стих и запомнила:

Исанаги маялъ мугIрул расалъи,

Харица, тIогьоца берцин гьабидал,

ТIомуразул васаз хьихьарал чуял

Русназдаса ричун риччала къватIир.

Цоял эгъе хъахIал, цоял бох хъахIал

ЦIахIилал, багIарал, лахIгIан чIегIерал

Тимаралъ цIвакарал, цIергIан кенчIолел

Цо гьезул берцинлъи бицун пайда щиб.

Дир эгъехъахI буго хIетIеги бекун,

КIудияб пашманлъи тIадеги бегун,

Рагъда гьужумалде гьалмагълъиги ун,

Лъукъун гIодов ккарав рагъухъан гIадин.

Цо-цо лъугьина гьеб цебего гIадин,

Юргъа бачунаго цебехун ине.

Цинги чIун хутIила бетIерги къулун,

ЧIегIераб ракьалде магIу гирун…

Подстрочный перевод

В наступающий май, когда низины гор

Цветами и травой украсятся,

Лошадей джурмутских джигитов

Отвяжут и отпустят на луга.

Одни с белой пяткой и ногами

Серой, гнедой, и вороной масти —

Сверкающие, словно начищенное стекло,

Как вам передать эту красоту?

Мой конь с поломанной ногой

Останется с грузом глубокой печали.

Словно воин, раненный на поле боя,

Когда друзья ушли на войну, а он остался.

Иногда встанет он, как и раньше,

Попытается идти иноходью.

Споткнётся… опустит голову на землю

И прольёт слезу на чёрную землю…

Не берусь оценивать эти строчки, да они и не нуждаются ни в моей, ни в вашей оценке. Как не нуждается в ней тот бесконечный поток историй, что берёт начало в такой древности, что представить страшно, рассказанных голосами всех когда-либо живших мужчин моего рода, общий поток, в который, надеюсь, когда-нибудь вольётся и мой голос.

Про моего отца, сына, Ивана и немца

— И что? Ответил ты сегодня? — спрашивает отец моего сына, который вернулся из школы.

— Не спросил он. Несколько вопросов задал классу и начал новую тему, — говорит сын. Снимает куртку, шапку и бросает на стул. Прикладывает ладони к покрасневшим от мороза щекам и тут же просит у матери есть. Он ученик 7 класса первой школы Махачкалы. Я не понимаю, о чём они. Отец поясняет.

— Он ночью тут бубнил что-то, книгу, оказывается, читал… Спрашиваю: что читаешь? «Рассказ «Бирюк» Тургенева читаю», — говорит. Помнишь ты это? Вы проходили… — спрашивает отец.

— В школьной программе нет. Из «Записок охотника», кажется. Что-то про лесника, подробности не помню, — говорю я.

— Ну да, этого лесника и зовут Бирюк. Он был физически сильным и жестоким человеком. Вот этот злой лесник избивает одного крестьянина за то, что тот срубил дерево. Забирает его, сажает в подвал, охотник видит эту картину и просит лесника, чтобы он отпустил, готов даже оплатить срубленное крестьянином дерево. Лесник ни в какую не соглашается. Когда избитый крестьянин разозлился и обозвал Бирюка зверем, Бирюк его берёт за шиворот, выкидывает на улицу и отпускает на волю. Так заканчивается рассказ. Вот он рассказывает мне этот сюжет, — указывая пальцем на моего сына, говорит отец.

— Мне интересно стало, кроме пересказа сюжета, что-либо понял он оттуда,