Кровавый век - Мирослав Попович

Цена, которая заплачена арабскими странами за успехи, иногда была чрезмерно высокой, а кое-где настолько несоизмеримой с достигнутым прогрессом, что реальной перспективой оказалась полная социальная катастрофа, падение в бездну реакции и хаос «пространства смерти».

История арабского национализма (или же арабских национализмов) демонстрирует кое-где его непосредственную связь с фашизмом, и возникает искушение «вывести» современное арабское радикальное движение из нацистско-фашистских корней. И все же, несмотря на взаимные симпатии арабских националистов и немецких нацистов, было бы большой ошибкой отождествлять эти общественные феномены. Арабский национализм, как ранее национализм индийских или иранских радикалов, в первую очередь ориентирован против старых колониальных государств; он продолжает традиции младотурков и других национальных движений эпохи Первой мировой войны, которые полагались на Германию как врага Англии и Франции. Такой же мерой его наследники во второй половине XX века ориентировались на СССР как врага Запада.

Интифада в Палестине – восстание подростков и молодежи, вооруженных камнями. 1987

Более того, модернистский арабский национализм имеет противоположные по сравнению с нацизмом социальные ориентации. Если нацизм, итальянский фашизм, испанский радикальный консерватизм Франко, центрально– и восточноевропейские союзники государств Оси глубоко консервативны и ориентированы не на модернизацию, а на сохранение существующего строя через «возрождение глубинных праоснов» национального существования, то антиклерикальный авторитаризм турецкого националиста Кемаля Ататюрка, не так выразительно и не всегда – авторитарные режимы арабских националистов XX ст. пытаются использовать государственное насилие для решительной европеизации, по крайней мере, определенных секторов жизни своих обществ, какой бы антизападнической и исламистской идеологией это ни прикрывалось.

Стивен Дедал у ирландца Джойса говорит: «История – это кошмар, от которого я стремлюсь проснуться». Попытки прорваться сквозь историю иногда приносят результат, как это делает хирургическая операция; но не забудем, что это – операция, которую больной делает над самим собой. В арабской истории успешнее оказался опыт консервативного реформизма, примером чего может быть деятельность марокканского короля Хассана II. В целом на некоторую культурную модернизацию пошли даже традиционалистские режимы Аравийского полуострова, которым наиболее повезло в нефтедобыче, особенно Катар. Радикальная модернизация требует авторитарной власти, а она легко теряет цели и ориентиры и превращается в извечно знакомый зульм. Копирование западных либерально-демократических технологий на Востоке опасно, потому что организм молодой демократии податлив к коррупции и разложению. В конечном итоге все часто кончается социальным коллапсом, и уставшее общество, не найдя решения жгучих проблем, проваливается во фрустрацию и бездонный фундаментализм.

Война «Судного дня». Министр обороны Израиля Мошен Даян (с повязкой на глазу) и генерал Шарон (с забинтованной головой) приветствуют победителей. 1973

Трагедия арабского модернизма заключалась в том, что он не нашел других путей мобилизации наций и утверждения солидарного общества, кроме идеологически мотивированной войны. Война с еврейским государством была, казалось бы, самым простым средством повысить национальную активность молодых государственных образований. На поверку оказалось, что успешную войну вести они не могут, а вообще идеологическая антиеврейская война является иллюзорным способом утверждать иллюзорную идеологию. Не существует таких общеарабских интересов и ценностей, которым бы служила победа над Израилем. Практика войны это немедленно обнаружила. Утверждение арабской культуры возможно или как «возрождение арабскости», на деле – реставрация старинного культурного окружения ислама, и тогда это дело не модернистов, а средневековых исламистов-традиционалистов; или как новейшая и полностью современная реализация арабских традиций, более близкая к «ренессансному» смыслу слова «возрождение» и способная вобрать опыт Запада; и тогда нужен расцвет модерных культур в пространстве наций-государств, а не апелляция к корням арабского сообщества. В результате амбициозных попыток прорваться к историческому величию через возрождение утопического арабского сверхгосударства были разрушены те связи с европейским миром, которые воодушевляли культурный подъем арабских народов, – как через Левант, так и через Алжир.

Израильский танк подбит. Король Хуссейн осматривает израильский танк «Центурион»

Арабский мир показал, что он может найти выход из тупика агрессивного национализма: лидеры арабского авангарда – Египта – выбрали путь либерального реформирования общества, невзирая на безумное сопротивление фундаменталистов, готовых на все ради традиционалистской мифологии. Тот же арабский мир дал примеры деградации модернистской авторитарной власти до фашистских параметров. Так можно охарактеризовать иракский режим Саддама Хусейна, пришедшего в 1979 г. к власти с твердым намерением разрешить все проблемы за счет авантюрного балансирования на грани войны. Война против курдов, которые восстали в 1974 г., стала откровенным геноцидом, в ходе которого в 1988 г. для поголовного зверского истребления всего курдского населения – от боеспособных мужчин до детей, женщин и стариков – Саддам Хусейн использовал все средства, включая химическое оружие.

Египетские войска пересекают Суэцкий канал. 1973

Война Ирака против Ирана, начавшаяся через год после прихода Саддама Хусейна к власти в Ираке и аятоллы Хомейни в Иране и длившаяся почти десять лет, имела черты столкновения арабского модернизма с исламским традиционализмом: в Ираке, население которого наполовину суннитское, наполовину шиитское, солидарность возможна только как государственно-национальная, а не религиозная, тогда как Иран мог рассчитывать на религиозную солидарность своего народа и поддержку иракских шиитов. Хотя победа исламистов в Иране открыла эпоху глухого и реакционного фундаментализма, его соперник ничем не превосходил по своим средствам, целям и идеалам.

Возвращение к целям ушедших исторических эпох ради «очистки» основ исламского сообщества – это уже не столько арабская современность, сколько детище глубокой провинции исламского мира. Такой, как Афганистан, разоренный и разрушенный вдребезги, доведенный до последней черты гражданской войной.

Офицеры 890-го батальона во главе с Моше Даяном (в центре). Октябрь 1955

Можно утверждать, что основная опасность человечеству, самый страшный монстр, образованный комбинацией примитивной архаичности с модерными технологиями, – не столько в арабском модернизме, даже вырожденном до фашистской крайности, сколько в агрессивных фундаменталистских движениях, соединенных с современной технологией. Потому что именно фундаментализм способен привести в движение самые темные инстинкты толпы, черни. Негативные ценности реализуются в ненависти ко всему «чужому», в пелене, которая застилает глаза. В негосударственном терроризме эта ненависть даже сильнее, чем в государственном, потому что основывается на искренних неформальных принципах экстатического антиструктурного движения. Из ужасов войны вырос сатанинский кошмар безграничного террора, который свивает свои гнезда в самых темных закоулках архаичных миров и использует самые сильные и наиновейшие механизмы убийства.

Последствия теракта на улице Бен-Йехуда в Израиле. 1948

Место фашизма, преодоленного цивилизацией в первой половине века, занимает, как угроза жизненным основам современной культуры, тупой и безжалостный глобальный терроризм. Цель терроризма – не убийства сами по себе, осмысленные, как военные цели, или бессмысленные, как огонь по площадям. Терроризм имеет целью разрушение обстановки безопасности и кофмортности, которая создается цивилизацией. Провал в пространство без моральных оценок и правовых, образовательных, медицинских, хозяйственных гарантий жизнедеятельности каждой личности – члена сообщества и общества – является более ужасным явлением, которое не раз в XX веке переживало человечество в разных местах планеты, в том числе очень цивилизованных. Развитие цивилизации порождает все большую комфортность жизни, но ценой все больших технических и социокультурных рисков; он формирует чрезвычайной силы конструкции как технические, так и социальные, у которых всегда есть уязвимые места, «точки наибольшего риска». И оказывается возможным использовать эти «точки риска» для убийственных и гибельных целей, даже опираясь не на государственную машину войны, а на индивидуальную «точечную» агрессию.