Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

– Это так, пока, – говорила Цзиньлянь. – На трапезу овощей купить. А как понесу, да вы амулет дадите, я вам кусок шелку подарю на рясу.

– Не беспокойтесь, моя бодхисаттва! – заверяла ее монахиня Сюэ. – Я ведь не такая корыстная, как мать Ван. Это она говорит, будто в прошлый раз, когда мы с покойной бодхисаттве молились, я у нее кусок изо рта вырвала. Такой шум подняла! Как только меня ни оговорила! О боже! Пусть в преисподнюю попадет, я с ней препираться не стану. Я добро, только добро творю, живых бодхисаттв спасаю.

– А вы, мать наставница, свое дело делайте, – говорила Цзиньлянь. – Всяк ведь себе на уме. Только про наш уговор ей ни слова не передавайте.

– Глагол сокровенный да не услышит третий, – заверила ее монахиня. – Разве можно! В прошлом году, когда я помогла Старшей бодхисаттве счастье обрести, мать Ван в покое меня не оставляла. Ты, говорит, от меня скрыла, набила мошну. Так и пришлось половину отдать. Она ведь Будде служит! А никаких запретов знать не хочет, одна корысть ее гложет. От благодетелей жертвования тянет, а разве она молится? Но пробьет и ее час. Не возродиться ей тогда ни в шкуре, ни с рогами[4].

После разговора Цзиньлянь велела Чуньмэй угостить монахиню чаем. После чаю прошли в покои Ли Пинъэр. Сюэ сотворила молитву у дщицы усопшей, и они вернулись обратно к Цзиньлянь.

После обеда Юэнян велела накрыть столы и пригласила всех в теплую комнату. Оттуда гостьи прошли в гостиную залу, где за парчовыми занавесями и ширмами стоял накрытый на восемь персон стол. Рядом горела жаровня.

Когда подали вино и закуски, под вечер, Мэн Юйлоу поднесла чарку вина Симэнь Цину, одетому в белую шелковую куртку и подаренный дворцовым смотрителем Хэ яркий халат с летящей рыбой.

Симэнь и Юэнян заняли места на возвышении, остальные жены расположились по обеим сторонам ниже.

Немного погодя внесли высокие узорные свечи. В кувшине пенилось белое шаньсийское вино «ягненок». Певцы Шао Цянь и Хань Цзо вышли вперед, к праздничному столу, и заиграли на серебряной цитре и изогнутой, как серп луны, лютне, отбивая такт слоновой кости кастаньетами. Благодатной дымкой порхали трели, казалось, благовещее облако плавало над пирующими.

Одетая по-праздничному, напудренная и украшенная нефритовыми подвесками Юйлоу казалась нежной, словно весенний лотос. Точно колышащаяся на ветру цветущая ветка, с развевающимся расшитым поясом, она приблизилась к Симэню и, поднеся чарку, отбила четыре земных поклона, после чего приветствовала Юэнян и остальных сестер. Только она заняла свое место за столом, как появился зять Чэнь Цзинцзи. Рядом с ним, держа кувшин с вином, стояла его жена. Цзинцзи сперва поднес чарку Симэню и Юэнян, потом пожелал долгие лета Юйлоу и сел сзади. Повара подали лапшу долголетия и сласти. После смены блюд явился с коробкой Лайань.

– Примите поздравления от Ин Бао, – сказал слуга.

Симэнь велел Юэнян убрать подношения, а Лайаню приказал отправить приглашение жене Ин Боцзюэ – тетушке Ин.

– Надо будет пригласить дядю Ина и шурина У Старшего, – добавил он. – Тетушка Ин, знаю, и завтра не придет. Брата Ина пригласи, а отблагодарить можно и потом.

Лайань взял визитные карточки и вместе с Ин Бао удалился.

Симэню вдруг вспомнился прошлогодний день рождения Юйлоу. «Тогда еще и сестрица Ли пировала, – мелькнуло в голове, – а теперь все собрались, только ее нет». Тяжело стало Симэню, и на глаза навернулись слезы.

Тут появился Ли Мин. Он наполнил пирующим кубки и присоединился к певцам.

– А вы знаете напев «Сложив крылья, соединились вместе?» – спросила Юэнян.

– Знаем, – ответил Хань Цзо.

И, настроив инструменты, певцы хотели было начать, но их окликнул Симэнь.

– Спойте-ка цикл «Помню, как играла на свирели», – заказал он.

Певцы стали торопливо перестраиваться на новый мотив и начали.

На мотив «Встреча мудрых гостей»:

Я играла тебе на свирели…Ты исчез – проглядела глаза.Мы в разлуке, увы, постарели,Леденеет пионов роса.Над стеною белеет луна.Мой покинутый терем угрюм.В тишине я вздыхаю одна,На отвесные скалы смотрю.Мне звезда в небесах не видаГод от года не будет вестей…Время мчится быстрей скакуна,Мимолетней осенних гусей.

На мотив «Беспечные, веселимся»:

Когда в ночи мы пировали столь беспечно,Поверив, что судьбою связаны навечно,И наслаждались единением сердец,Могла ли я предвидеть радости конец?В покоях расписных так льнули мы друг к дружке!Надменный баловень! Ты взял от той пирушкиВсе: шпильку, веер, кастаньеты-погремушкиИ крошку-бабочку на шелковой подушке.

На мотив «Терзает ревность»:

Молода я и красива,В ласках – трепетно стыдлива.Мы с тобой в любви счастливой,Словно уточки под ивой,Извелись в утехах резвых,Полупьяны, полутрезвы,В половину одурев,Утонуть в любви успев.Ныне тяжко мне и жутко,И под полог парных утокПросочился холодок.Как возлюбленный жесток!Как судьбы непрочна милость!Вдруг упала и разбиласьШпилька-феникс на две части –Раскололось наше счастье.

На тот же мотив:

Ты слова любви при встречеТолько молвил осторожно –Опрокинула я свечи,Отвернулась в гневе ложном.Но тайком ждала под вечер,Тень платана за окошком,Берегла цветок сердечный,И весеннею дорожкой,Разрезая мох подмлечныйОстроносой нежной ножкой,Шла… Росинками отмеченБашмачков узор немножко.

На тот же мотив:

Нежный друг, любовник хрупкий,Как утес неумолим!Раскрошил мои скорлупки —Околдована я им!Что мне матери совет!Мой красноречив ответ:На хунаньской блёклой юбкеКровью ал кукушкин цвет.[5].

Услышав этот романс, Пань Цзиньлянь поняла, что Симэнь Цин тоскует по Ли Пинъэр. Как только певцы пропели последнюю строку, Цзиньлянь у всех на глазах притворно закрыла лицо руками и покачала головой.

– Ах, сынок! Попал ты бедный, как Чжу Бацзе в холодную лавку[6], – стыдила его Цзиньлянь. – Какой ты сидишь кислый да угрюмый! Что? Нет зазнобушки рядом? Ведь не девицей она пришла, а бабой замужней. Как же это у нее, бесстыжий ты негодник, «кровавым стал кукушкин цвет», а?

– Да слушай же! Будет тебе придираться-то, рабское твое отродье! – оборвал ее Симэнь. – Болтает невесть что.

Певцы запели романс на тот же мотив:

У меня, когда я с ней,Уши красны, как в огне,А она, придя в смущеньеИщет в веере спасенье.Пред воротами дворца[7]Снаряженного бойцаВидит бабочка-девица,Дочка знатного отца.Мы сошлись на полпутиИ, в ночи озолотив,Миг дала лишь насладитьсяИ растаяла, как миф.Не посмел я вслед пуститьсяДрагоценной чаровнице,Нарушать покой цветов –Стен растительный покров.

На мотив «На заднем дворике цветок»:

На ложе я грезила. Бабочкой нежнойС любимым порхала в ночи безмятежной.Под звон бубенцов на стрехе за окномДва зеркальца с Вэнем сложила в одно[8].Но вновь недвижим Чжо Вэньцзюнь экипаж[9] –Рассыпался наш зазеркальный мираж,Иссяк аромат орхидей и сандала,За пологом в холоде плакать устала.Опять на Янтай устремляюсь я тщетно[10].Любить для девиц ослепляюще вредно!Склонился под вечер к земле Млечный путь,Светильник угас, только мне не уснуть.

На мотив «Песни молодости»:

Ох!Свищет ветер у окна,Ивы, словно в позолоте,И луна как бы в дремоте,Я весной совсем одна.Ох!В прошлый раз не так в разлукеЖизнь казалась тяжела,Нынче – сгорбилась от муки,Высохла, занемогла.Ох!Ожидать какого чуда?!Возвратишься ты, – но зря!Даже высушив моря.Воместить страданья трудно,

Заключительный романс на мотив «Волною принесло»:

Грусть затуманила глаза и сжала брови.Опустошенной даже смерть не внове.Но встречусь с ним– и воспарит душа,И жизнь покажется безмерно хороша.Едва лишь месяц за окном повисМы вместе — пусть не повернется внизПод утро рукоять Небесного Ковша.

Певцы умолкли.

Этот цикл романсов вывел Цзиньлянь из себя, и они с Симэнем продолжали, не унимаясь, обмениваться колкостями.

– Да успокойся же ты, сестрица! – не выдержала, наконец, Юэнян.– Вот затеяли! А золовка с невесткой одни там скучают. Идите, составьте им компанию. И я сейчас приду.

Цзиньлянь и Ли Цзяоэр направились в покои к золовке Ян, мамаше Пань и старшей невестке У.

Немного погодя явился Лайань.

– Примите поздравления от тетушки Ин, – обратился он к хозяину. – Дядя Ин пожаловали. Шурин Старший скоро придут.