Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

неблагопристойно делать это в юношестве, то есть до тридцати пяти лет. Воробьиная страсть! А тут, когда человеку под пятьдесят, — оседлость, приличие, тон, округлённость физическая и нравственная — хорошо, право хорошо! и какая идея! человек жил, долго жил, и наконец стяжал… И потому я был в совершенном недоумении, зачем это на днях Юлиан Мастакович ходил по вечеру в своем кабинете, заложа руки за спину, с таким тусклым и грязновато-кислым видом в лице, что если б в характере того чиновника (Речь идёт о Васе Шумкове. — Н. Н.), который сидел в углу того ж кабинета, пристроенный ко стопудовому спешному делу, было хоть что-нибудь пресного, то тотчас закисло бы, неминуемым образом, от одного взгляда его покровителя. Я только теперь понял, что это было такое. Мне бы даже не хотелось рассказывать; такое пустое, вздорное обстоятельство, которое и в расчёт не придёт благородно мыслящим людям. В Гороховой, в четвёртом этаже на улицу, есть одна квартира. Я ещё когда-то хотел нанять её. Квартиру эту снимает теперь одна заседательша; то есть она была заседательшей, а теперь она вдова и очень хорошая молодая дама; вид её очень приятен. Так вот Юлиан Мастакович всё терзался заботой, каким бы образом сделать так, чтобы, женившись, по-прежнему ездить, хотя и пореже, по вечерам к Софье Ивановне, с тем чтобы говорить с нею об её деле в суде. Софья Ивановна вот уже два года, как подала одну просьбу, и ходатаем за неё Юлиан Мастакович, у которого очень доброе сердце. Оттого-то такие морщины и набегали на солидное чело его. Но наконец он надел свой белый жилет, взял букет и конфеты и с радостным видом поехал к Глафире Петровне. “Бывает же такое счастье у человека, — думал я, — вспоминая о Юлиане Мастаковиче! Уже в цвете преклонных лет своих человек находит подругу, совершенно его понимающую, девушку семнадцати лет, невинную, образованную и только месяц вышедшую из пансиона. И будет жить человек, и проживёт человек в довольстве и счастьи!”»

В «Слабом сердце» (1848) Юлиан Мастакович выступает благодетелем Васи Шумкова, о котором в «Петербургской летописи» опосредованно упоминается (см. выше), — ценя его каллиграфический почерк, нагрузил его «стопудовым спешным делом», дав возможность подзаработать. Сам же Юлиан Мастаковича, как сообщается, недавно женился. Однако ж как добрый начальник ни благодетельствовал бедному чиновнику Васе и даже денежные подачки за его каллиграфический талант жаловал, тот всё-таки помнил, конечно, что генерал бывает «строгий и суровый такой» и именно из-за страха перед гневом Юлиана Мастаковича и сошёл с ума.

В «Ёлке и свадьбе» (1848) дан наиболее полный портрет Юлиана Мастаковича — пресыщенного богатого сластолюбца, ищущего во всём выгоду. Здесь описано, как он приметил на детском ёлочном балу 11-летнюю Девочку с приданным, дочь богатого откупщика, и через пять лет на ней женился (вполне вероятно, что это и была Глафира Петровна, упоминаемая в «Петербургской летописи») и взял приданного пятьсот тысяч. Повествователь (Неизвестный) характеризует его так: «Это было лицо. Звали его Юлиан Мастакович. С первого взгляда можно было видеть, что он был гостем почётным и находился в таких же отношениях к хозяину, в каких хозяин к господину, гладившему свои бакенбарды. Хозяин и хозяйка говорили ему бездну любезностей, ухаживали, поили его, лелеяли, подводили к нему для рекомендации своих гостей, а его самого ни к кому не подводили. Я заметил, что у хозяина заискрилась слеза на глазах, когда Юлиан Мастакович отнёсся по вечеру, что он редко проводит таким приятным образом время. Мне как-то стало страшно в присутствии такого лица <…> Нужно заметить, что Юлиан Мастакович был немножко толстенек. Это был человек сытенький, румяненький, плотненький, с брюшком, с жирными ляжками, словом, что называется, крепняк, кругленький, как орешек…» Через пять лет рассказчик увидел случайно свадьбу Юлиана Мастаковича и узнав о приданном, констатирует: «Однако расчёт был хорош!»

В «Слабом сердце» некоторые штрихи сближают образ Юлиана Мастаковича с редактором «Отечественных записок» А. А. Краевским, который также «благодетельствовал» бедным литераторам (в том числе и Достоевскому), безжалостно их эксплуатируя. В чём-то Юлиан Мастакович похож на помещика Быкова из «Бедных людей», дальнейшее развитие сходный тип героя получит в образах Петра Александровича («Неточка Незванова»), Лужина («Преступление и наказание»), Тоцкого («Идиот»). Отчество Мастакович несёт смысловую нагрузку (одно из значений слова «мастак», по В. И. Далю, — дошлый делец). Кроме того, русскому читателю того времени хорошо был известен гнусный злодей Мастак, способный на любые преступления, из романа Эжена Сю «Парижские тайны» (1843).

Ярослав Ильич

«Господин Прохарчин», «Хозяйка»

Полицейский чиновник, знакомством с которым гордится сама Устинья Фёдоровна, хозяйка квартиры, где проживает Прохарчин, и который обнаруживает клад в тюфяке покойного. Развёрнутая характеристика дана ему в «Хозяйке», где он также появляется: «Перед ним (Ордыновым. — Н. Н.) стоял бодрый, краснощёкий человек, с виду лет тридцати, невысокого роста, с серенькими маслеными глазками, с улыбочкой, одетый… как и всегда бывает одет Ярослав Ильич, и приятнейшим образом протягивал ему руку. Ордынов познакомился с Ярославом Ильичом тому назад ровно год совершенно случайным образом, почти на улице. Очень лёгкому знакомству способствовала, кроме случайности, необыкновенная наклонность Ярослава Ильича отыскивать всюду добрых, благородных людей, прежде всего образованных и по крайней мере талантом и красотою обращения достойных принадлежать высшему обществу. Хотя Ярослав Ильич имел чрезвычайно сладенький тенор, но даже в разговорах с искреннейшими друзьями в настрое его голоса проглядывало что-то необыкновенно светлое, могучее и повелительное, не терпящее никаких отлагательств, что было, может быть, следствием привычки…»

Позже выясняется, что и в наружности и, видимо, в судьбе полицейского чиновника произошли перемены: «Ярослав Ильич приметно похудел, приятные глаза его потускнели, и сам он как будто весь разочаровался. Он бежал впопыхах за каким-то не терпящим отлагательства делом, промок, загрязнился, и дождевая капля, каким-то почти фантастическим образом, уже целый вечер не сходила с весьма приличного, но теперь посиневшего носа его. К тому же он отрастил бакенбарды. Эти бакенбарды, да и то, что Ярослав Ильич взглянул так, как будто избегал встречи с старинным знакомым своим, почти поразило Ордынова… чудное дело! даже как-то уязвило, разобидело его сердце, не нуждавшееся доселе ни в чьём сострадании. Ему, наконец, приятнее был прежний человек, простой, добродушный, наивный — решимся сказать наконец откровенно — немножечко глупый, но без претензий разочароваться и поумнеть. А неприятно, когда глупый человек, которого мы прежде любили, может быть, именно за глупость его, вдруг поумнеет, решительно неприятно <…> При всём разочаровании своём он вовсе не оставил своего прежнего норова, с которым человек, как известно, и