Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Во МХАТе Бурков видел людей, которые были гораздо слабее его и по таланту, и по уму, но эти актеры удостаивались главных ролей, высоких ставок, и даже звания им присваивали раньше, чем другим. Эта несправедливость ранила Буркова так же, как когда-то в детстве ранили насмешки его приятелей, которые в отличие от него книг вообще не читали, но имели смелость числить его в дураках. В итоге Бурков ушел в Театр Пушкина. В театр, который никогда не ходил в фаворитах, но где Бурков был абсолютно спокоен за свое реноме: здесь ему унижение не грозило.

В кино дела обстояли получше. Бурков снялся еще в нескольких фильмах, причем в двух из них ему достались главные роли: в картинах «Отставной козы барабанщик» (1982) и телесериале «Профессия – следователь» (1983). Особенно он гордится работой в последнем, где ему пришлось играть роль полковника милиции Антонова. В исполнении Буркова это был непохожий на большинство расхожих киношных образов герой – этакий уставший милиционер-философ. Но вот ведь парадокс: если Буркову эта роль нравилась, то большинство зрителей упорно продолжали ассоциировать его с Мишей из «Иронии судьбы». И всерьез считали его актером исключительно одного режиссера – Эльдара Рязанова. Бурков действительно любил этого признанного мастера советского кинематографа, но сложностей в их взаимоотношениях тоже хватало. Например, Бурков мечтал сыграть главную роль в его картине «О бедном гусаре замолвите слово» (1981), а Рязанов выбрал другого актера – Евгения Леонова. А в «Жестоком романсе» (1984) Бурков играл Робинзона, но от сыгранного мало что осталось – многое улетело в корзину.

В Театре Пушкина Бурков проработал два года. После чего ушел во второй МХАТ, который создала Татьяна Доронина, уведя часть труппы от Олега Ефремова. Потом многие будут говорить, что этим демаршем Бурков, мол, хотел отомстить Ефремову за его пренебрежительное отношение к его актерским возможностям. Однако все было гораздо глубже: Бурков разочаровался в своем бывшем соратнике кардинально, на уровне идеологии, именно его считая повинным в развале МХАТа. И в дневнике написал об этом резко: «Компания, захватившая МХАТ, это не что иное, как оборотни, притворяющиеся художниками…»

Во МХАТе Дорониной Бурков пробыл тоже недолго, поскольку к тому моменту театр уже стал для него нелюбимым детищем. На пороге своего 55-летия актер окончательно понял, что его актерство – всего лишь видимость жизни, ее имитация. Он всю жизнь мечтал стать писателем, имел к этому все предпосылки, однако предпочел литературе театр и, видимо, ошибся. Да, он стал знаменит, но эта слава была из разряда эфемерных. В театре он мечтал играть глубокие, серьезные роли, но ему их не давали. Он хотел поставить как режиссер спектакль по пьесе Шукшина – не получилось. И даже кино, которое он всегда ставил выше театра, не смогло изменить ситуацию. Да, оно принесло ему настоящую славу, но к емкому определению «смысл жизни» никакого отношения тоже не имело. Разве в этом был смысл, когда Бурков мог сыграть еще десятки ролей героев с серьезными лицами, но в памяти народной ему навсегда суждено будет остаться алкоголиком: будь то ретушер Петя из «Зигзага удачи» или Миша из «Иронии судьбы»? Вот и выходило, что хоть он и вышел в ПЕРВЫЕ, но так и остался ВТОРЫМ. ВТОРЫМ среди ПЕРВЫХ.

Еще одним ударом по амбициям и здоровью Буркова стал его кинорежиссерский опыт. В 1987 году он снял фильм «Байка» – добрую комедию о непутевом, но светлом мастере чучел птиц и зверей Жоре Сорокароссийском (эту роль исполнил сам Бурков). Однако фильм никто не заметил, поскольку доброе кино тогда было уже не в чести. В моду входила так называемая «чернуха» – кино из разряда «чем хуже, тем лучше». Сказать, что Бурков был обескуражен, значит ничего не сказать – он был раздавлен. Он понял, что наступают другие времена. Какие именно, точного ответа у него не было, но их вкус он уже, кажется, ощутил: «Не к лучшим временам, люди, идем…» – выведет рука актера в его дневнике.

То, что времена грядут недобрые, Бурков ощущал и по другим приметам. Например, когда ходил по высоким кабинетам и пытался пробить идею о создании Центра культуры имени Василия Шукшина. Его несколько лет «отфутболивали», говоря прямым текстом: «Да кому он нужен, ваш Центр и ваш Шукшин?» Василий Макарович и в самом деле не нужен был власти в годы перестройки. Как тот же Шолохов. Зато Владимиру Высоцкому повезло. Вот кто в мгновение ока превратился в кумира «прорабов» перестройки. Но не потому, что они знали и любили его творчество – оно им было побоку, – просто у Высоцкого была очень удобная биография для того, чтобы провозгласить его чуть ли не главным борцом с брежневским режимом.

И все же Центр Шукшина Буркову открыть удалось. Однако на этом помощь государства закончилась и детищу Буркова пришлось самостоятельно выживать в водовороте начавшейся рыночной стихии, когда в обществе уже культивировались другие идолы – западные. В страну хлынул поток низкосортных боевиков, дешевая переводная литература и примитивная музыка.

Те несколько лет, которые потребовались Буркову, чтобы пробить Центр Шукшина, отняли у него последние остатки и без того не богатырского здоровья. Отняли и веру в будущее. Именно тогда он окончательно осознал, что времена впереди всех ждут тяжелые, недобрые. Грядет капитализм, который может оказаться похлеще ненавистного ему социализма. «Если раньше разбазаривали природные ресурсы и культуру, то теперь, похоже, собираются торговать нами», – пишет Бурков в своем дневнике. И в этом будущем мире Бурков жить явно не хотел.

В 1988 году актер угодил в больницу с инфарктом. Месяц пролежал в кардиологии и месяц потом восстанавливал силы в санатории. Когда поправился, даже снялся в двух фильмах, правда, в эпизодиках. На серьезные роли не было уже ни сил, ни желания. В мае 90-го отпраздновал в кругу близких свой 57-й день рождения. А спустя полтора месяца – 19 июля – умер. Вроде бы из-за пустяка: дома потянулся за книгой на верхней полке, но облокотился на журнальный столик на колесах, не удержался и, упав на подлокотник дивана, сломал бедро. Перелом спровоцировал отрыв тромба. Ему сделали в больнице операцию, но на третьи сутки злосчастный тромб попал в легочную артерию.

Как писал Бурков в своем дневнике незадолго до смерти: «Аннушка уже разлила подсолнечное масло». Только в случае с актером роль масла сыграл журнальный столик на колесах. Его жена позже с горечью констатирует: «Если кто и убийца, так это та жизнь, которая часто не по делу мучила, терзала, отнимала силы и здоровье и за которую он в один прекрасный день перестал бороться. Просто устал».

Г. Буркова похоронили на Ваганьковском кладбище. Гранитный крест на гранитном основании сделан из того же куска гранита, что и памятник В. Шукшину на Новодевичьем кладбище.