Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Весной 71-го в жизни Буркова возник человек, которого он до конца жизни называл своим единственным другом. Если это была правда, то только наполовину, поскольку то, что говорил на этот счет новоявленный друг Буркова, неизвестно – ни устных, ни письменных свидетельств он не оставил. Но, судя по словам очевидцев, их отношения со стороны действительно напоминали дружбу. Но только со стороны, поскольку при ближайшем рассмотрении все выглядело далеко не так идеально. Этого человека звали Василий Шукшин.

Они познакомились в театре «Современник», куда Шукшин пришел в компании с оператором Анатолием Заболоцким, чтобы посмотреть спектакль «Майор Тоот и другие». Бурков играл в нем роль ассенизатора. Играл настолько убедительно, что Шукшин сразу обратил на него внимание. В те дни он собирался снимать фильм «Печки-лавочки» и искал исполнителя на роль поездного вора. При виде Буркова Шукшина словно озарило: да вот же он! И сразу после спектакля поспешил за кулисы, чтобы пригласить Буркова на актерские пробы. С того момента и началось их общение – сначала шапочное, потом более тесное.

Бурков был буквально пленен Шукшиным. В нем еще свежи были его отношения с Ефремовым, подле которого он чувствовал себя чуть ли не лакеем, вечным вторым номером. С Шукшиным все было иначе. Во-первых, они оба были провинциалами, во-вторых – органически не переносили всю эту богему с ее лживой моралью и неприкрытым цинизмом. Наконец, в-третьих, оба были писателями: только Шукшин уже состоявшимся, а Бурков только готовящийся им стать. Но самое главное – с Шукшиным Бурков чувствовал себя как с равным, и одно это заставляло его держаться за эту дружбу обеими руками.

О том, как Бурков ценил отношения с Шукшиным, говорит такой факт: во многом именно под его влиянием он согласился лечиться от алкоголизма в 1973 году. А все потому, что Шукшин имел на Буркова большие творческие виды. Во-первых, тем летом он собирался снимать его в «Калине красной» в роли бандитского главаря Губошлепа, во-вторых – Шукшиным была написана пьеса «Ванька, смотри!» (теперь известная под названием «До третьих петухов»), которую Бурков вызвался поставить либо у себя в театре, либо где-то на стороне, в-третьих – Шукшин решил снимать Буркова и в своем фильме-мечте «Степан Разин» в роли Матвея Иванова – крестьянского философа, сподвижника Разина (до этого в планах Шукшина на эту роль значился актер Александр Саранцев). Однако большинству этих планов не суждено было осуществиться. И причина была не только в том, что Шукшин скончался. Она крылась глубже – в отношениях между этими людьми, в том, что их дружба, так хорошо начавшаяся, потом внезапно дала трещину. Трещину со стороны Шукшина.

Шукшин снял Буркова в двух своих последних фильмах: «Печки-лавочки» и «Калина красная». В ролях, на первый взгляд, одинаковых – поездной вор и главарь банды, – но в то же время и разных: в «Печках» это обаятельный вор-философ, в «Калине» – настоящий упырь. Некоторые потом будут утверждать, что по этим ролям можно проследить трансформацию отношений Шукшина и Буркова. Якобы вначале Шукшин был в восторге от Буркова (как герой «Печек» от поездного вора), а потом разочаровался в нем (как вор Прокудин в своем главаре). А разочаровала Шукшина способность Буркова к мимикрии: он мог жить на два фронта, умея угодить и нашим и вашим.

Эта философия была выработана им еще в провинции, когда приходилось цепляться за удачу руками и зубами. Шукшин тоже цеплялся, но в силу более сильного характера мог себе позволить не сгибаться перед каждой властью предержащей. Бурков себе такого позволить не мог. Он и в дневниках своих писал, что ненавидел себя за свою мягкотелость. Шукшин таких людей обычно не привечал. Например, он долгие годы дружил с Леонидом Куравлевым, снимал его во всех своих фильмах, но, когда тот дал слабину – отказался сниматься в его фильме «Печки-лавочки», променяв его на госзаказ – телесериал «17 мгновений весны», – Шукшин в нем разочаровался. В Буркове он, видимо, тоже видел такую слабину. А Шукшин уважал людей сильных, цельных.

В итоге роль Матвея-философа в «Степане Разине» Шукшин передумал отдавать Буркову и хотел пригласить Олега Борисова. Да не вышло – умер от сердечного приступа. Волею судьбы, мертвого Шукшина первым суждено будет обнаружить именно Буркову – у них были соседние каюты на теплоходе «Дунай», где жили члены съемочной группы фильма «Они сражались за Родину».

Смерть Шукшина стала для Буркова настоящей трагедий. И не только потому, что он лишился единственного, как он считал, друга. Но и потому, что смерть эта впервые заставила его всерьез задуматься над вопросом: ради чего он рвется к славе? Чтобы вот так же однажды умереть от сердечного приступа где-нибудь в богом забытом месте? Шукшин всю жизнь пытался доказать всем, что не шибко образованный парень с Алтая тоже имеет право на место под солнцем. Право он это завоевал. Но расплатился за это смертью в 45 лет. Так стоило ли рвать жилы, тем более что ни власть, ни люди в большинстве своем все равно не оценят этой жертвы?

«Васе казалось, что он гениальный стратег, – запишет Бурков в своем дневнике вскоре после смерти Шукшина. – Ради Степана Разина, ради того, чтобы осуществить цель своей жизни, свое предназначение, он терпел всю эту обнищавшую свору духовных пастырей, кормил их уже одним тем, что позволял доить себя. Ему казалось, что он хитрит и обманывает их. Получилось наоборот. Его обманули…»

Однако смерть Шукшина не заставила Буркова сойти с дистанции. Так вышло, что эта трагедия совпала с тем периодом в жизни Буркова, когда он явственно стал ощущать, что его вечное прозябание на вторых ролях постепенно сходит на нет. Что настоящая слава начинает стучаться к нему в дверь. И он не смог или не захотел упускать случая осуществить свою давнюю мечту: стать первым. В театре он сыграл Федю Протасова в «Живом трупе», и об этой роли заговорила вся театральная Москва. А в кино его буквально рвали на части разные режиссеры, среди которых даже такие именитые, как Эльдар Рязанов, Сергей Соловьев, Сергей Бондарчук. Последний выручил Буркова не только с творческой стороны, но и с материальной: помог ему получить отдельную квартиру на Фрунзенской набережной. И с переездом туда закончились 8-летние мытарства семьи Буркова по общежитиям и съемным квартирам.

В один из дней в середине 70-х Бурков узнал, что в Кемеровском театре, где некогда ему довелось работать, с гордостью рассказывают о том, что у них играл Георгий Бурков – нынешняя звезда советского кинематографа. А в Пермском театре, где он тоже имел счастье обретаться несколько лет, даже повесили его портрет в фойе. Кроме этого, по всему Советскому Союзу в киосках «Союзпечати» появились его фотографии в серии «Актеры советского кино» ценой 8 копеек. Все эти факты ясно указывали на то, что многолетнее прозябание Буркова на вторых ролях, кажется, благополучно завершилось. Однако на душе у актера было почему-то не слишком радостно. Может быть, потому, что в долгой погоне за этой славой он настолько привык к роли вечного второго, что лидерство его теперь откровенно пугало? Он-то думал, что, когда придет слава, все в его жизни разом изменится – станет легче и проще жить и работать. Появятся новые интересные роли, новые друзья, новые впечатления. Но ничего этого не было и в помине. Друзей не появилось, а роли если и есть, то особой радости не приносят. Может быть, все дело в том, что слава пришла к Буркову слишком поздно – почти в 45 лет, когда многие ею уже успевают наесться досыта? Или это признаки так называемого кризиса среднего возраста? Не находя ответов на эти вопросы, Бурков все чаще находит спасение в побочных стимуляторах: алкоголизме, внутреннем диссидентстве. Последнее появилось не случайно, а, видимо, как реакция Буркова на тот душевный кризис, который случился у него во второй половине 70-х. Это видно по тому же дневнику: именно с середины 70-х градус критичности в записях Буркова стремительно повышается.