Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Большинство советских людей, знающих Буркова по его экранным работам, сильно удивились бы, загляни они хоть краем глаза в его тогдашние дневниковые записи. Всем тогда казалось, что актер Бурков ясен и прост, как все его экранные герои. На самом деле все было диаметрально наоборот. Многие строчки дневника однозначно указывают на то, что экранный Бурков и реальный – два разных человека. Весной 1975 года Бурков снимался в роли выпивохи Миши в «Иронии судьбы…» и вся страна умилялась, глядя на его героя: всем казалось, что Бурков играет самого себя. А актер приезжал после съемок домой и писал в дневнике строчки, которые могли привести его к отлучению из профессии, а то и к аресту, прочти их кто-то посторонний. Например, такие:

«У меня нет Родины, ибо у раба ее не может быть. Но если она у меня есть, то внутри меня, и так у многих. Но мы живем на чужой территории, нашу Родину оккупировали коммунисты. Это не татаро-монголы, это свои, и, пожалуй, в этом секрет их успеха. Они нас заставили быть чужими… Мы – лимитчики, т. е. профессиональные штрейкбрехеры. Предательство, зависть – давно стали частью Имперской политики коммунистов…»

К своему внутреннему диссидентству Бурков шел постепенно. Если в молодости он с оптимизмом смотрел в будущее, даже верил в коммунизм, то переезд в Москву не оставил от этого пафоса и следа. Повращавшись в творческой среде и увидев вблизи многих из тех, кем он всегда восхищался, Бурков понял – их внешний пафос всего лишь маска, которая скрывает их серьезный внутренний конфликт с окружающей действительностью. В итоге и сам Бурков вскоре превратился в такого же хамелеона. Но его природный артистизм позволял ему долго скрывать внутри себя его подлинные чувства. Единственный человек, кто смог раскусить его, был Шукшин. Как-то в разговоре с оператором Анатолием Заболоцким он обронил фразу: «Артистизм скрывает подлинное нутро Буркова, но сколь веревочка ни вейся…»

С каждым годом оценка Бурковым окружающей действительности становилась все критичней. Это выглядит странно, поскольку в творчестве у Буркова в те годы все обстояло более чем благополучно. Во второй половине 70-х он достиг пика своей популярности, когда любое его появление на улице вызывало немедленный ажиотаж: люди подбегали к нему за автографом, знакомили с ним своих детей, звали в ресторан выпить с ними на брудершафт. В 1977 году, спустя десять лет после прихода в кино, он наконец добивается главных ролей: в фильмах «Кадкина всякий знает» и «Сумка инкассатора». И даже дебютирует как театральный режиссер, поставив на сцене Московского областного театра имени Островского спектакль «В стране лилипутов» по роману Свифта «Путешествия Гулливера».

Однако эти успехи по-прежнему мало радуют Буркова. Более того, они порой даже раздражают его. Он добился почета, славы, но зол на себя и на весь мир за то, что эта слава не принесла ему никакого внутреннего комфорта. А наоборот – только отняла его. В своем дневнике он пишет, что «вся советская интеллигенция оппозиционно настроена к власти, но это не мешает ей устраиваться в жизни именно за счет власти». Но сам поступает точно так же: в кино и в театре играет строителей социализма, а вечерами пишет в дневнике сплошную антисоветчину. После чего ненавидит себя за эту душевную раздвоенность. А бросить все и уйти в другую профессиию – в то же писательство – он не может: ведь столько сил потрачено на взбирание к вершинам славы. Для такого шага нужен сильный характер, а его у Буркова как раз и не было. А была, как он сам выразился, «интеллигентская тряпичность».

В 1980 году Бурков покидает Театр Станиславского, на этот раз навсегда. Он уходит к Ефремову во МХАТ. Он думает, что идет туда уже не на правах плебея, каким он был десять лет назад, а в ранге признанной звезды советского театра и кино. И внешне это находит подтверждение: за этот переход его удостаивают звания заслуженного артиста РСФСР. Сам Бурков считает, что эту награду он заслужил честным трудом, но чиновники от искусства думают иначе: это звание всего лишь аванс, который он обязан отработать. Например, сыграть рабочего Бутузова в пьесе о Ленине «Так победим!», приуроченной к XXVI съезду партии. На премьеру спектакля приезжает все Политбюро во главе с Брежневым. Бурков этот приезд потом проклял, поскольку заработал микроинфаркт. Генсек тогда был уже сильно нездоров: не только плохо ходил, но и плохо слышал. И когда во время спектакля у него отказал слуховой аппарат и он на весь зал стал переспрашивать у своих товарищей, что происходит на сцене, актерам пришлось не только подходить к краю сцены, чтобы быть поближе к правительственной ложе, но и кричать свой текст чуть ли не во все горло. Бурков тоже надрывался вместе со всеми, но сердце потом разболелось только у него одного.

Почти четыре года Бурков работал у Ефремова, но подлинным творчеством это назвать было трудно – одни разочарования. Ефремов на людях хвалил Буркова, даже в гости его к себе неоднократно приглашал, однако больших ролей не давал. Было видно, что мнение о Буркове у него осталось то еще, с конца шестидесятых: хохмач и выпивоха по жизни, в искусстве – актер-простак. Буркова это откровенно обижало. Он наконец осознал, что во МХАТ его взяли не как звезду, а как актера второго плана. А ему-то казалось, что с этим статусом он давно распрощался!

Во МХАТе Бурков видел людей, которые были гораздо слабее его и по таланту, и по уму, но эти актеры удостаивались главных ролей, высоких ставок, и даже звания им присваивали раньше, чем другим. Эта несправедливость ранила Буркова так же, как когда-то в детстве ранили насмешки его приятелей, которые в отличие от него книг вообще не читали, но имели смелость числить его в дураках. В итоге Бурков ушел в Театр Пушкина. В театр, который никогда не ходил в фаворитах, но где Бурков был абсолютно спокоен за свое реноме: здесь ему унижение не грозило.

В кино дела обстояли получше. Бурков снялся еще в нескольких фильмах, причем в двух из них ему достались главные роли: в картинах «Отставной козы барабанщик» (1982) и телесериале «Профессия – следователь» (1983). Особенно он гордится работой в последнем, где ему пришлось играть роль полковника милиции Антонова. В исполнении Буркова это был непохожий на большинство расхожих киношных образов герой – этакий уставший милиционер-философ. Но вот ведь парадокс: если Буркову эта роль нравилась, то большинство зрителей упорно продолжали ассоциировать его с Мишей из «Иронии судьбы». И всерьез считали его актером исключительно одного режиссера – Эльдара Рязанова. Бурков действительно любил этого признанного мастера советского кинематографа, но сложностей в их взаимоотношениях тоже хватало. Например, Бурков мечтал сыграть главную роль в его картине «О бедном гусаре замолвите слово» (1981), а Рязанов выбрал другого актера – Евгения Леонова. А в «Жестоком романсе» (1984) Бурков играл Робинзона, но от сыгранного мало что осталось – многое улетело в корзину.