Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

В 1958 году, без всякого театрального образования, Бурков был принят в труппу драмтеатра в городе Березники. Когда это случилось, Бурков был на седьмом небе от счастья. Все-таки скептики были посрамлены. И даже его родная мама взяла свои слова обратно, когда в первой же пьесе Буркову доверили играть «героическую» роль: Костю в «Горной балладе». А уж когда год спустя его пригласили в Пермский областной драмтеатр, тут уж скептиков и вовсе не осталось. Однако минуло совсем немного времени, и Бурковым стали владеть уже иные чувства. Он явственно осознал, что в этот театр он принят без всяких перспектив когда-нибудь выбиться в премьеры. Его даже тарифицировать не хотели, считая уровень его актерской игры слабым. Бурков тогда опять дрогнул и хотел бросить театр и заняться чем-то другим: например, поступить на истфак МГУ. Но, видно, вспомнил о своем предыдущем походе в Москву, который закончился провалом, испугался повторения этого и остался в Перми. Новых насмешек в своей никчемности Бурков бы не пережил.

В театре он уже работал без особого энтузиазма. А в 62-м взял и перешел в другой – в Кемеровский. Но раздвоенность продолжала жить в Буркове: все мечты его были о столице, а реальная действительность была иной – скучной, никчемной. Но каждый, кому Бурков хотя бы раз заикался о своих грандиозных планах, поднимал его на смех. Другим актерам, мечтавшим о том же, сочувствовали, а над ним откровенно смеялись, поскольку всем казалось, что слава и Бурков – понятия несовместимые.

В начале 1965 года в труппе Кемеровского драмтеатра только было и разговоров о том, что их актер Бурков отправился в Москву показываться самому Борису Львову-Анохину – главному режиссеру Театра Станиславского. Актеры судачили, что Анохин якобы услышал о Буркове от какого-то заядлого театрала и изъявил желание посмотреть его в деле. Вот Бурков и рванул в столицу. Однако труппа была уверена – ничего у него не выйдет. «Рылом не вышел наш Жора для столицы, – съязвил кто-то из актеров. – Его предел – это наша дыра, а не Театр Станиславского!» Намек был более чем понятен.

Театр Станиславского считался не последним в стране, в его труппе было собрано целое сонмище звезд советского кинематографа: Евгений Леонов, Петр Глебов, Евгений Урбанский, Дзидра Риттенберг, Майя Менглет, Владимир Коренев, Ольга Бган. Представить себе в этом созвездии громких имен имя Георгия Буркова, пусть даже в роли актера на роли «кушать подано», никто из его коллег просто не мог. А представить пришлось, поскольку уже спустя неделю после отъезда Буркова в Москву голубиная почта донесла до Кемерова весть о том, что Буркова приняли в театр. Говорили, что он показался в роли Поприщина из гоголевских «Записок сумасшедшего» и из всего худсовета театра понравился одному Львову-Анохину. Но его слово оказалось решающим. Труппа Кемеровского театра была в шоке: ничего подобного в его истории за последние полтора десятка лет еще не происходило. Но впереди у коллег Буркова было еще одно потрясение, не менее сильное, чем первое.

Следом за вестью о приеме Буркова в Театр Станиславского из Москвы пришла новость о том, что его оттуда… благополучно выгнали. И повод назывался веский: за пьянку. Вот в эту весть труппа Кемеровской облдрамы поверила охотно и с радостью: все знали о пристрастии Буркова к питию и полагали, что она рано или поздно испортит его так счастливо начавшуюся в столице карьеру. Однако даже самые ярые недоброжелатели Буркова не могли себе представить, что это произойдет столь быстро. Впрочем, и сам виновник скандала этого не ожидал. Просто от свалившегося на него счастья у него закружилась голова и он на какое-то время утратил чувство реальности. На пару со своим кемеровским приятелем они купили в ближайшем магазине несколько бутылок водки и хорошенько отпраздновали долгожданное покорение Бурковым Москвы. Гуляли всю ночь, и когда на следующий день Буркова срочно вызвали в театр, чтобы заткнуть им прореху – надо было срочно заменить заболевшего актера-эпизодника, – администрация ахнула: дебютант явился опухший, с красными глазами и сильным перегаром. Говорят, зычный крик директора театра «Вон отсюда!» был слышен даже на улице.

Расплата последовала тут же: Буркова уволили из театра, едва успев в него принять. Он уже готов был покинуть столицу, когда в дело вмешался все тот же Львов-Анохин. Режиссер не только взял Буркова на поруки, дав ему месяц испытательного срока, но также согласился взять его на денежное довольствие: согласился ежемесячно выплачивать из своего кармана 100 рублей. Так Бурков остался в Москве. Правда, был задействован в театре всего в одной рольке – играл солдатика в «Ученике дьявола». Роль была из разряда «полуторарублевых» в прямом и переносном смысле: за нее 31-летнему артисту платили 1 рубль 50 копеек за спектакль, что вполне соответствовало ее месту в представлении. Однако Бурков был благодарен судьбе и за это: возвращение в Кемерово стало бы для него немыслимым унижением и бесповоротным прощанием с мечтой о славе.

Стремительное покорение Бурковым Москвы одним театром не закончилось. Минуло всего четыре месяца после его приезда в столицу, как он женился. Причем, учитывая, что до этого Бурков никогда в героях-любовниках не ходил и среди коллег по театру слыл скорее тихоней, чем донжуаном, его женитьба стала новым потрясением для всех, кто его знал. И было от чего удивиться, ведь он женился на юной прелестной девушке 19 лет от роду, да еще коренной москвичке. Думается, даже для самого Буркова эта женитьба явилась полной неожиданностью и объяснялась только одним: вечный второй номер решил с ходу наверстать упущенное и потрясти своими успехами воображение всех тех, кто долгие годы считал его никчемным.

Женой Буркова стала актриса Театра Станиславского Татьяна Ухарова. По ее же словам, их знакомство произошло в театре, у доски объявлений. Увидев Буркова, одетого в красный свитер с белыми крапинками и суконные брюки, сутулого и в очках, Татьяна испытала к нему одно чувство – жалость. Он показался ей таким неустроенным и забитым, что ей захотелось погладить его по голове и пожалеть. «Вечный неудачник», – подумала она про Буркова, и именно это ей в нем и понравилось. В их театре почти все актеры-мужчины изображали из себя победителей, хорохорились перед актрисами и обещались достать с неба любую звезду. Бурков ничего не обещал. Он просто однажды сказал Татьяне: «Выходи за меня замуж», и она согласилась. В театре это было воспринято как чистый альтруизм со стороны Татьяны: дескать, она хочет помочь провинциалу с московской пропиской. Но молодым было наплевать на эти разговоры: им было хорошо друг с другом и совместная жизнь впереди казалась если не раем, то уж не адом точно. Во всяком случае, так думала Татьяна. Но прозрение наступило очень быстро – уже в день свадьбы. На календаре было 25 июня 1965 года.