Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

какие годы! Начало тридцатых! Они сразу взялись за новую, современную драматургию Прута, Погодина, не забывали и о классике – Островский, Горький, Чехов. На сцене Самарского театра Юрий Толубеев сыграл четыре роли. И если две из них были эпизодическими: машинист в «Князе Мстиславе Удалом», садовник Глеб в пьесе Островского «Правда – хорошо, а счастье – лучше», то заглавная роль в спектакле «Егор Булычев и другие» по пьесе Горького стала настоящим событием в творческой жизни театра. Трудная роль много способствовала укреплению веры артиста в себя как профессионала. Для молодого актера это был триумф, отголоски которого докатились до Ленинграда. Отец всегда считал, что именно эта роль сделала его настоящим артистом, именно тогда он выработал свой творческий почерк, свой метод, обрел веру в свои силы.

С высоты своего возраста, вспоминая отца молодым, я понял, что если человек, тем более артист, не позволяет делать себе то, что хочет и лучше всего умеет, к чему призван, он теряет творческую энергетику и, конечно, уверенность в себе.

Хорошо, если рядом есть умудренный жизнью помощник, который может подсказать, утешить, поделиться своим жизненным опытом. А что делать в ситуации, когда такого человека нет? Остается изнуряющий, нередко мучительный труд. Труд и тела, и души, и сердца, и мозга. Это, наверное, и есть талант. Быть талантливым – значит быть решительным, не пугаться собственного призвания, внутренней неутихающей творческой стихии, которая может оказаться и не по силам…

– Андрей, ты что, сомневаешься в талантливости отца и его друзей?

– О чем ты, Константиныч? Не сомневаюсь! Но, к большому сожалению, на сегодня весь самарский период жизни моего отца – это лишь несколько архивных фотографий. Понимаю, что театр – это не кино, спектакль – это миг, ушедший луч света, сыгранная музыка. Ушли из жизни великие актеры, режиссеры, остались о них легенды. Ни воспоминаний, ни кинодокументов, ни критических статей. Да и сегодня, при наличии всевозможной техники, трудно найти способ, чтобы запечатлеть навеки работу выдающихся артистов.

Уверен, в Самаре трое друзей прошли путь становления, пережили период вхождения в актерскую профессию. Все трое были удивительно работоспособны. Талант – это целеустремленность и трудолюбие. Это подлинность, это правда и глубина. Талант созидателен, талантливый человек никого не копирует, ничего не приукрашивает: он отражает мир, постигая его любовью. Как говорил Дюрер ученикам: «…остерегайтесь мысли создать что-либо более совершенное, чем произведение, созданное Богом». Прозрения приходят от глубоко заинтересованного личного отношения, от любви к тому, что видишь, например, к природе, к людям, к миру. А прозреть от любви – значит увидеть и воспроизвести реальную красоту, не искажая ее.

– Андрей, – направляю я рассказ друга, – а как сложилась дальше театральная судьба твоего отца?

– Отец от природы был щедро одарен многими актерскими качествами. И он постоянно развивал их и приумножал. Сколько я помню – он был актером великого Академического театра драмы имени Пушкина. Верой и правдой он служил этой сцене с 1942 года. Конечно, столько лет работать в одном театре – подвиг. Но и уйти – подвиг не меньший. Отец ушел решительно и быстро. Его перестала устраивать партийно-советская образцово-показательная драматургия 60–70 годов. Играть в таких спектаклях не желал и даже сочинял злые и местами неприличные частушки – доставалось и главному режиссеру, и директору театра, и актерам. «Артисту мало одной только сцены», – любил повторять отец, и это была правда. Он стал больше сниматься в кино, много ездил по стране, заботился о своих коллегах-актерах, которые выбрали его председателем Ленинградского отделения Всероссийского Театрального Общества.

– Твой отец, Андрей, наверное, хотел, чтобы ты пошел по его стопам, ведь он многое мог тебе передать, многому научить? – спросил я друга в тот момент, когда он замолчал.

– Нет, не хотел. И сейчас я хорошо понимаю его. Почему? Во-первых, он не видел во мне актерского таланта. Во-вторых, хорошо знал, как горек хлеб артиста, какие на этом пути встречаются трудности и разочарования: зависть коллег, предательство, сплетни и клевета, самодурство режиссеров, безденежье, творческие неудачи… Да я и сам не собирался связывать свою жизнь с театром. В детстве и юности, как и многие мальчишки в нашей стране, я мечтал стать космонавтом. И это желание не было данью моде, оно было серьезным и обдуманным. Я поступил в клуб юных космонавтов, который базировался в Военно-медицинской академии, и провел там два года. Участвовал в разных медицинских и психологических экспериментах, изучал историю космонавтики, занимался спортом. После окончания в 1963 году школы вопроса «кем быть?» передо мной, естественно, не стояло. Я стану космонавтом!

Дорогу в космос мне преградила медкомиссия. С таким слабым зрением, как у меня, в космонавты не брали. Меня признали негодным к полетам и предложили поступить в Военно-медицинскую академию на факультет подготовки авиационных и космических врачей. Конечно, это было не то, о чем я мечтал, но все же очень близко. Отец был рад, что я поступил в военное училище, и когда я пришел в университетский студенческий театр, не одобрил моего поступка. Честно говоря, он поверил в мои способности только спустя годы, услышав по радио спектакль «Суворов». Но – от судьбы не уйдешь. Я старательно овладевал наукой и одновременно играл в студенческом театре Ленинградского государственного университета. За шесть лет я сыграл роли в спектаклях «Страх и отчаяние в третьей империи» Брехта, «Осенняя скука» Некрасова, «Жорж Данден» Мольера, «Женитьба» Гоголя, «Конь в сенате» Андреева, «Свои собаки грызутся, чужая не приставай» Островского.

После Военно-медицинской академии я покинул Ленинград – меня отправили на службу в одну из воинских частей, правда, через некоторое время я вернулся на кафедру космической медицины и окончил курсы психофизиологии. Заниматься наукой мне было интересно. И все же, я пожертвовал и наукой, и карьерой врача ради актерского дела – мучительно-любимого и не отпускающего. Вероятно, сказались и гены, и обстоятельства, и призвание. В 1973 году мне удалось демобилизоваться из армии, и я тут же поступил в театральный институт на факультет драматического искусства (курс Игоря Горбачева). Еще студентом я начал сниматься в кино – сыграл главную роль в фильме Ильи Турина «Еще можно успеть…». Картина получилась слабенькая, но мне всегда нравилось ее название, оно как-то перекликалось с моей собственной судьбой… Георгий Александрович Товстоногов пригласил меня в труппу театра, когда мне уже исполнилось тридцать лет, и с тех пор я не представляю своей жизни без Большого Драматического Театра.

* * *

Андрей Толубеев рассказывал о своей жизни спокойно, без лишних эмоций, с юмором. Он был звездой, но никаких выраженных признаков «звездности» у него не было. Он был человеком деликатным, рассудительным, смешливым – все