Полина - Александр Дюма

Я прошла за своей постелью, отодвинула перегородку и очутилась в библиотеке.

Я шла твердыми шагами, без размышлений, к потаенной двери, вынула том, скрывавший кнопочку, надавила ее, и дверь отворилась.

Лестница представляла собой тесный проход для одного человека; я спустилась по ней на три этажа, прислушиваясь на каждом, но все было тихо.

В конце третьего этажа я нашла вторую дверь, она не была заперта на замок, при первой попытке отворить ее, она открылась.

Я очутилась под сводом, углублявшимся по прямой линии. Пройдя его в пять минут, нашла третью дверь и отворила ее также без труда; она выходила на другую лестницу, подобную первой, но только в два этажа. На последнем я увидела железную дверь, приоткрыла ее и услышала голоса. Тогда я погасила свечу, поставила ее на последней ступени и проскользнула в отверстие, сделанное в камине и закрытое плитой. Отодвинув ее немного, я очутилась в химической лаборатории, очень слабо освещенной: свет соседней комнаты проникал в этот кабинет только сквозь круглое отверстие над дверью, закрытое занавесками. Окна были так плотно закрыты, что даже днем ни один луч света не мог туда проникнуть.

Я не ошиблась, сказав, что мне послышались голоса. Кто-то говорил в соседней комнате. Я узнала голос графа и его друзей. Пододвинув кресло к двери, я встала на него и увидела другую комнату.

Граф Гораций, Макс и Генрих сидели за столом, однако, оргия подходила к концу. Малаец прислуживал им, стоя позади графа. Каждый из пирующих был одет в голубую блузу с охотничьим ножом за поясом и имел при себе по паре пистолетов. Гораций встал, как будто желая уйти.

— Уже? — сказал ему Макс.

— Что же мне здесь делать? — спросил граф.

— Пей! — предложил Генрих, наливая ему стакан.

— Прекрасное удовольствие пить с вами. При третьей бутылке вы уже пьяны, как сапожники.

— Будем играть!

— Я не мошенник, чтобы обыгрывать вас, когда вы не в состоянии защищать свои деньги, — сказал граф, пожимая плечами и отворачиваясь.

— Так поухаживай за нашей прекрасной англичанкой; твой слуга принял меры, чтобы она не была жестока. Клянусь честью, вот славный малый. Возьми, мой милый.

Макс дал малайцу горсть золота.

— Великодушен как вор! — сказал граф.

— Хорошо, но это не ответ, — возразил Макс в свою очередь. — Хочешь ли ты эту жинщину или нет?

— Не хочу!

— Ну, так я беру ее.

— Постой! — закричал Генрих, протягивая руку. — Мне кажется, что и я здесь что-нибудь значу и что имею такие же права, как и другой… Кто убил мужа?

— В самом деле, он прав, — сказал, смеясь, граф.

При этих словах раздались стоны. Я посмотрела в ту сторону, откуда они раздались. Женщина лежала на постели у колонн, связанная по рукам и ногам. Внимание мое было так поглощено мужчинами, что я не заметила ее сначала.

— Да! — продолжал Макс. — Но кто ожидал их в Гавре? Кто прискакал сюда, чтобы известить вас?

— Черт возьми! — сказал граф. — Это становится затруднительным, и надо быть самим царем Соломоном[28], чтобы решить, кто имеет более прав — шпион или убийца.

— Следует, однако, это решить, — сказал Макс, — вы заставили меня думать об этой женщине, и вот я уже влюблен в нее.

— И я также, — сказал Генрих. — Но так как ты сам не думаешь о ней, то отдай ее тому, кому хочешь.

— Чтобы другой донес на меня после какой-нибудь пирушки или, как сегодня, не знал сам, что делает. О нет, господа. Вы оба красивы, оба молоды, оба богаты, вам нужно только десять минут, чтобы позабавиться. Начинайте, мои Дон Жуаны.

— В самом деле, ты внушил мне прекрасную мысль, — сказал Генрих. — Пусть сама она выберет того, кто ей больше нравится.

— Согласен! — отвечал Макс. — Но пусть поспешит. Объясни ей это ты, поскольку говоришь на всех языках.

— Охотно, — сказал Гораций.

Потом, обратясь к несчастной женщине, сказал на чистом английском языке:

— Миледи, вот два разбойника, мои друзья, оба из знатных семей, что можно доказать из записей на пергаменте, если хотите. Они после раздела имений сначала промотали свое состояние, потом, находя, что все дурно устроено в обществе, возымели желание засесть на больших дорогах, по которым это общество проезжает, чтобы исправить его несправедливости и пороки. Пять лет уже, к величайшей славе философии и полиции, они свято занимаются исполнением этой обязанности, которая дает им средства блистать в салонах Парижа и которая приведет их, как это и случилось со мной, к какому-нибудь выгодному супружеству. Тогда они перестанут играть роль Карлов Мооров и Жанов Сбогаров. В ожидании женитьбы, так как в замке нет женщин, кроме моей жены, которую я не хочу отдать им, они покорнейше умоляют вас избрать того, кто вам больше нравится, в противном случае они возьмут вас оба. Хорошо ли я выразился по-английски, миледи, и поняли ли вы меня?

— О, если у вас есть жалость в сердце, — воскликнула бедная женщина, — убейте меня! Убейте меня!

— Что она говорит? — бормотал Макс.

— Она отвечает только, что это бесчестно, — сказал Гораций, — и, признаюсь, я вполне согласен с нею.

— В таком случае… — сказали вдруг Генрих и Макс, вставая.

— В таком случае делайте, что хотите, — отвечал граф.

Он сел, налил себе стакан шампанского и выпил.

— О, убейте меня! Убейте меня! — закричала опять женщина, увидев двух молодых людей, готовых подойти к ней.

В эту минуту то, что легко было предвидеть, случилось: Макс и Генрих, разгоряченные вином, смотрели один на другого и, раздражаемые одним желанием, все более ожесточались.

— Итак, ты не хочешь уступить ее мне? — спросил Макс.

— Нет! — отвечал Генрих.

— Ну, так я возьму ее!

— Посмотрим!

— Генрих, Генрих! — сказал Макс, скрежеща зубами. — Клянусь честью, что эта женщина будет принадлежать мне.

— А я клянусь жизнью, что она будет моя, и я дорожу своей жизнью больше, чем ты честью.

Тогда они отступили назад, выхватили охотничьи ножи и стали нападать один на другого.

— Из жалости, из сострадания, во имя неба — убейте меня! — закричала в третий раз связанная женщина.

— Что вы сказали? — воскликнул Гораций, сидя по-прежнему, обращаясь к двум молодым людям тоном начальника.

— Я сказал, — отвечал Макс, нанося удар Генриху, — что я буду иметь эту женщину.

— А я, — возразил Генрих, нападая на противника, — я сказал, что она будет моя и сдержу свое слово.

— Нет! — возразил Гораций. — Вы оба солгали, вы не будете иметь ее.

Он взял со стола пистолет, медленно поднял его и выстрелил; пуля пролетела между сражающимися и поразила женщину в сердце.