Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько

лет, могу утверждать, что жители города не столь невежественны, как это показалось мне на первый взгляд. Наоборот, их стихийное участие в событиях вокруг своего города привело Женеву к нынешнему status quo. Когда-то Женева принадлежала Савойскому герцогству, но после стала свободным городом и присоединилась к Швейцарскому союзу. Несколько лет назад савойский герцог Карл III снова попытался прибрать город к рукам. Однако женевцы быстро сообразили, что вместе со свободой потеряют не только нажитое богатство, но и все преимущества жителей свободного города. Не имея хороших солдат, но имея хорошие деньги, они живо собрали городской совет и обратились за помощью к Берну, а это, как ты знаешь, самый богатый и сильный город во всём Швейцарском союзе. Берн прислал своё войско, которое и отстояло Женеву от савойцев, получив взамен от женевского городского совета приличное количество золотых флоринов. Не взяв города силой, Карл III деньгами и посулами подкупил тогда здешнего католического епископа. Тот, отслуживая брошенную ему кость, на своих мессах стал проповедовать в пользу Карла. Через какое-то время Карл снова подступил к городу, ожидая найти более радушный приём. Но не тут-то было. Женевцы снова позвали подмогу из Берна, а своего епископа вместе со всем капитулом и прочей братией с позором выгнали из города. Представляешь? А в Берне ты же знаешь, власти давно и напрочь отказались от римско-католического исповедания в пользу евангелического. Наверное поэтому, в последний раз вместе с войском Берн отправил в Женеву на замену епископу нескольких проповедников новой евангельской веры.

Жан, слушая эту историю, время от времени то непроизвольно потирал свои руки, то оглаживал бородку. Очевидно, что всё услышанное им сейчас, восхитило и удивило его. По всему выходило, что сам того не ведая, он оказался рядом с теми событиями, которые он давно желал бы видеть в родной Франции. Там это казалось делом будущих лет. Здесь же, как видно, они происходили прямо сейчас.

– И кто же эти проповедники? Какую же доктрину они сюда принесли? Лютера или Цвингли? Что уже сделано? Рассказывай же скорее! – Жан нетерпеливо заёрзал на скамье. От былой усталости не осталось и следа.

– Извини, Жан, но по моему рассудку ничего путного они ещё не сделали. Пока всё, что я вижу здесь и что подвижники, присланные Берном, называют обновлением веры Христовой, весьма далеко от того, о чём мы с тобой мечтали и что сами проповедовали в Ангулеме и Ферраре. Главный городской собор Святого Петра и окрестные храмы поруганы. И кем? Дикими племенами варваров-язычников? Если бы! Это сделали поборники обновления веры, подстрекаемые бернскими евангеликами. Я сам видел с каким остервенением и упоением они дубинами разбивали лики святых, попирали ногами мощи и швыряли наземь иконы. Слава Богу, что еще никого не убили. Мне думается, что этим, одержимым бесами, негодяям вообще никакая вера не нужна, ни старая, ни новая. Обычные мессы давно не служатся, а на проповедях вещаются призывы к ещё большему разрушению. Страшно представить, что бернские проповедники будут делать, когда в доме Христовом уже нечего будет громить. К чему они ещё могут призвать заблудшие души?

– Неужели? Не могу в это поверить! Я, конечно, допускаю, что иногда насилие бывает необходимо. Особенно когда прежние каноны веры или даже мирского уклада излишне упорствуют в своем сопротивлении новым. Но чтобы вот так … А что же бернцы думают предпринять для утверждения нового исповедания? И кто эти люди? Ты с ними знаком?

– Еще бы! Увидав тебя сегодня, я известил одного из них о твоем приезде. Тем более, что когда-то получив в руки твоё «СЬпзйапае ге]^1оп1з шзШгйю», он весьма живо о нем отозвался и не единожды упоминал в проповедях твои тезисы.

Натура этого человека живая и деятельная, временами даже с избытком. Уверен, он явится сюда, чтобы повидать тебя. Хотя, как знать. Раз уж мы засиделись, позволь, я велю принести еще вина.

– О, нет, дорогой Луи, уж позволь это сделаю я.

Жан сделал знак хозяину. Тут же к ним подбежал давешний слуга и живо прибрал на столе. Еще через мгновение пред ними появилась новая бутылка.

– Ах, Луи, как же я рад нашей встрече!

– Да и я тоже! Давай уже выпьем что ли!

Взволнованность нечаянной встречи еще не отпустила друзей. Торопливо расплескивая по кружкам вино, они оживленно и смеясь продолжали долгожданный разговор, вспоминая свои давние и недавние приключения. Вся неожиданность и нелогичность некоторых явлений и событий, участниками и свидетелями которых они оказались, пока лишь удивляла и где-то даже забавляла их, но еще не настораживала. Пока что судьба им благоволила, но надолго ли? Никто из них не задумывался над этим вопросом. Беззаботность их молодости давала им такое право.

Увидав кого-то в дверях, Луи помахал рукой, приглашая за свой стол.

– Он все-таки пришёл. Иначе и быть не могло. Сейчас ты, Жан, воочию увидишь человека, который в Женеве деяниями своими поверг ниц католическое исповедание и обещает установить исповедание евангельское. Э, да он пришел не один. Тем более тебе будет интересно.

В темноте коридора проявились силуэты трех мужчин. Замешкавшись на входе, они уверенным шагом направились к столу, за которым сидели друзья. Жан, всегда осторожный (что поделаешь, привычка, приобретенная не от хорошей жизни), попытался внимательно разглядеть прибывших, дабы вкупе с уже услышанным составить себе какое-то представление о них. Все трое были одеты в церковные сутаны, однако видом и повадками, видимыми только зоркому глазу, сильно отличались друг от друга. Возглавлял компанию далеко не молодой уже человек, можно сказать старик с взъерошенной рыжей шевелюрой и такой же огненной бородой, клоками торчащей в разные стороны. Скудное и неопрятное одеяние свободно болталось на нем, словно перчатка на трости. Худое лицо его было изрыто глубокими морщинами. Тонкие пальцы рук, сложенные спереди, слегка подрагивали. Однако Жана удивила не несуразность деталей облика этого человека. Взгляд его больших карих глаз выражал серьезность и решительность, а стремительная поступь – уверенность и неотвратимость. Очевидно, что этот рыжебородый старик и был самым главным в этой троице. «Уж не сам ли Фарель?» – промелькнуло у Жана. Он и раньше слыхал об этом отчаянном муже, но видеть его еще не доводилось. Два спутника его, люди молодые, по возрасту ровесники Жана, по манерам и одежде выглядели более изысканно. Один подвижный, щуплый и остроносый напоминал студента, едва не вчера получившего докторскую степень. Второй чуть постарше, солидного вида и неторопливый в движениях, походил на средней руки купца. Когда все трое появились в зале, публика, до того шумно