Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

— Это выдающийся стратег! — говорил он. — Уж на что талантливые полко­водцы Наполеон и Гитлер были, а и они об эту Россию зубы обломали. А Борис Николаевич — нет. Он сумел-таки сокрушить заразу. Ему, если разобраться, чин генералиссимуса присвоить можно.

— У нас, казаков, генералиссимусов не бывает. — с сожалением сказал Гри - ша. — Только генералы, как я.

— Так Борис Николаевич разве казак? — удивился шурин. — Он навроде Пет- люры нашего умом. А Петлюра генералиссимус был.

Генерал Гриша скептически хмыкнул, но шурин не обратил внимания на его иронию.

Настроение у него в этот приезд было отличное.

Он только что сумел выгодно продать на Рильсовщину через Давида Эдуардо­вича партию боеприпасов со складов Украинской армии.

Если и другие украинские офицеры настроены так же демократично, как мой новый шурин, то почему в печати высказываются опасения насчет Черноморс­кого флота?

А как мой шурин любит Бориса Николаевича!

Из-за этой любви он ведь даже подрался с генералом Орловым.

Драка же началась так.

— Какой он стратег! — сказал вдруг про Бориса Николаевича генерал Ор­лов. — Ну, СССР развалили, ладно. Но это ведь Горбачева заслуга! А этот ал­каш, скажи мне, чего этот конкретно сделал для сокращения территории России?! Ведь он пока даже и Курилы японцам не сумел отдать!

— Японцы твои и подождать могут несколько месяцев! — сказал пораженный таким поворотом мысли шурин.

— Сам ты японская морда, коммерсант сраный! — сказал Орлов. — Когда это японцы стали моими?

— Не ссорьтесь! — попросил я. — Японцы — наши! И, разумеется, эти наши японцы еще несколько месяцев могут подождать. Тут прав ты, мой дорогой шу­рин. Но, с другой стороны, так хочется поскорее избавиться от надоевших всем Курильских островов и, засучив рукава, взяться за подготовку перелета в Обето­ванную Галактику! И тут, несомненно, прав генерал Орлов.

Но меня не послушали и начали драться.

Сегодня у генерала распухшее ухо, а у шурина — большой (такой же, как у депутата Векшина) синяк под глазом.

Борис Николаевич в телевизоре на кухне очень расстраивается из-за Егора Ти­муровича.

— Ведь Гайдар меня и рынку-то научил. — снова и снова повторяет он.

Это точно. Это главная заслуга Егора Тимуровича перед чекистами демокра­тии в нашей стране и во всем цивилизованном мире.

Ну а если наглядное пособие, на котором учили Ельцина, малость пострадало во время урока, так ведь что же? На то, как говорил депутат Векшин, Россия и есть наглядное пособие для большевиков и демократов всего мира.

Между прочим, майор Лупилин тоже плохо переносит роль наглядного по­собия. Сегодня генерал Григорий Орлов показывал на нем Давиду Эдуардовичу удар, который генерал не сумел произвести на шурине, и майор свалился на пол и уже не смог встать. Пришлось позвать депутата Векшина, чтобы он отволок майора в чулан.

Снова перечитывал рукопись Ш-С.

По второму кругу читаю с трудом, преодолевая внутреннее сопротивление...

Совершенно очевидно, что Ш-С. болен. Вместо того чтобы заниматься под­готовкой космических перелетов, он с головой погрузился в мрачный мир своей болезни.

Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я пошел в туалет и долго беседовал там со своим другом Векшиным.

Я сказал, что стремление разойтись, и в брачных, и в государственных союзах, становится теперь основой строящегося общества.

— Ну и что? — сказал Векшин.

— Ну как что? — удивился я. — Разве ты забыл, что с этой свободой активно боролись советские чекисты. Ведь это значит, что мы строим теперь неродствен­ное общество.

— Не все ли равно?

— Не все, Рудольф! Неужели ты не понимаешь, что поскольку у нас полный развод невозможен, то борьба и преступления становятся необходимыми прина­длежностями общества, в коем, как говорил Н.Ф. Федоров, жить вместе невыно­симо, а жить врозь невозможно...

— Ты имеешь в виду эту квартиру? — спросил Векшин.

— Нет, Рудольф! — сказал я. — Я имею в виду эту страну, эту планету. Я хочу сказать, Рудольф, что упыри и вампиры, о нашествии которых извещает нас Ш-С. в своей работе, быть может, и являются подсознательным выплеском чело­веческой природы, стремящейся преодолеть неродственность... Что ты думаешь, Рудольф, по этому поводу?

К сожалению, Векшина вызвали на работу и наш симпозиум был прерван.

Векшин ушел, а я еще посидел в туалете, знакомясь с прессой.

Оказывается, Михаил Сергеевич Горбачев по-прежнему много ездит и по это­му неродственному миру. Недавно он был в Израиле, смотрел на картошку, кото­рую в его честь создали тамошние ученые.

— И вкус отличный, Михаил Сергеевич! — заверили они бывшего президен­та. — И если самогонку гнать, тоже годится.

Когда я прочитал это, у меня даже слезы навернулись на глаза от умиления.

Какая все-таки у него удивительная судьба! Простой ставропольский комбай­нер, потом генеральный секретарь этой проклятой КПСС и вот, наконец-то, стал самой настоящей еврейской картошкой.

Это тоже — преодоление неродственности.

Один из путей.

Смотрю телевизор и каждый раз удивляюсь, какая тяжелая работа у дикторов нашего телевидения, этих отважных чекистов демократии.

Когда они рассказывают о новостях, лица у них перекашиваются от ненависти. Рот съезжает куда-то на сторону, и даже носы искривляются. А ведь в начале пе­редачи это, как правило, красивые женские лица.

Слава Богу, теперь, как я слышал, нашим дикторам будет легче. По указанию Бориса Николаевича в Останкино открывается специальная косметическая кли­ника, в которой после каждого выпуска «Вестей» дикторам будет оказываться экс­тренная черепно-лицевая помощь и реабилитация.

Сказал об этом майору Лупилину.

Он так и не встает с подстилки в чулане после того удара, который продемонс­трировал на нем генерал Григорий Орлов.

— Абрам Григорьевич! — сказал я. — Я хочу поставить перед Екатериной II Поляковой вопрос ребром. Я хочу потребовать, чтобы подобная клиника была со­здана и в нашей квартире, если генерал Орлов намерен продолжать отрабатывать на вас свои удары! Я не хочу, чтобы нас обвинили в антисемитизме!

Майор Лупилин замычал в ответ что-то, но я не разобрал.

Наверное, он хотел поблагодарить меня.

Даже если надежды Абрама Григорьевича на клинику напрасны, все равно это пусть и маленькая, но победа на историческом пути реставрации родственности.

Оказывается, в Израиле не только картошку в честь Михаила Сергеевича на­звали, еще и денег ему на карман дали.

Картошка эта, говорят, на вид продолговатая, богатая протеином, а денег — це­лых тридцать пять тысяч долларов.

Давид Эдуардович Выжигайло-Никитин, правда, заметил по этому поводу, что не так уж и много евреи Горбачеву за развал СССР отвалили, но лично мне шуточ­ки на эту тему представляются неуместными.

— Давид Эдуардович! — сказал я. — Неужели вы не помните, какой береж­ливый народ живет в Израиле. Ведь и Иуде, как мы знаем из Нового Завета, заплатили там за предательство всего тридцать сребреников. А Иуда самого Христа выдал.

Давид Эдуардович подумал и вынужден был признать, что сравнительно не­большая сумма денег свидетельствует не о каком-то неуважении евреев к Горба­чеву, а только о бережливости и экономности их.

— А вы, Федор, неглупый человек! — сказал он.

Снова думал о рукописи Ш-С.

По-прежнему очень многое меня беспокоит в этой работе...

Даже если допустить, что все в этом исследовании правильно, нужно ли говорить об этом сейчас, когда наша страна вступает — это уже ясно всем! — во время «В».

Я с большим уважением отношусь к взглядам Ш-С., но сразу видно, что этот человек никогда не был занят на секретной масонской работе.

Давид Эдуардович рассказывал сегодня Екатерине Тихоновне о жизни в Грузии.

Оказывается, его приемный отец, Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе очень любил Гамсахурдиа в тюрьму сажать.

— Как генерал Орлов депутата Векшина? — хихикнула Екатерина II Полякова.

— Хуже. — сказал Давид Эдуардович. — Шеварднадзе первый раз Гамса­хурдиа посадил, ещё когда в тамошнем КГБ работал. Гамсахурдиа в стукачах у него бегал и в чем-то провинился, видать.

Из рассказа Давида Эдуардовича мне многое стало понятно в грузинских ха­рактерах.

Так и сидеть бы Гамсахурдиа в тюрьме, но Эдуарда Амвросиевича переброси­ли в Москву, чтобы помочь спасти от России цивилизованный мир.

И Гамсахурдиа, конечно, тотчас же воспользовался этим — сделался прези­дентом Грузии. Этого Эдуард Амвросиевич никак стерпеть не мог. Он специально вернулся в Тбилиси, чтобы назад в тюрьму Гамсахурдиа посадить. Только, вот беда, не повезло Эдуарду Амвросиевичу, сбежал уже Гамсахурдиа.

— Такой ведь — вай-вай! — нэхарошый человек, — по-грузински сказал Да­вид Эдуардович, завершая свой рассказ. — Савсэм не хочет в тюрьма сыдэть.

— А тоже ведь — грузин.— осуждающе сказала Екатерина II Полякова и поджала свои пухленькие, с симпатичными черными усиками губки.