Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

— Нашел? — спросил он у меня.

— Да. — сказал я. — Векшин их под ванну засунул.

— Одни брюки были?

— Одни.

— Ну ладно... — генерал Орлов повернулся генерал к майору Лупилину. — Значит, говоришь, депутат тебя бежать уговаривал?

— Так точно!

— И почему же ты не побежал, а?

Майор замешкался с ответом, и генерал несильно ударил его волосатым кула­ком по лицу.

Что-то хрустнуло в майоре, он качнулся назад, но тут же выпрямился, застыл, как прежде, вытянув руки по швам.

— Как можно-с, господин генерал! — не обращая внимания на текущую из носа кровь, ответил он. — Я не имею права покидать территорию этой квартиры без вашего разрешения-c!

— Прости его, Гриша. — мягко проговорила Екатерина Тихоновна. — Он не хотел тебя огорчать. Это депутатова работа!

— Слышал? — сказал генерал Орлов майору. — Пойди, принеси тряпку. Под­тирать будешь.

И он повернулся к депутату Векшину.

Почему-то, хотя во сне Векшин и пытался укусить меня, мне стало жалко его.

— Извините, Григорий Иванович. — сказал я. — Рудольф, конечно, вино­ват. Но я обещал, что вы не будете его чрезмерно наказывать.

— Да, Гриша. — поддержала меня Екатерина Тихоновна. — Высечь высеки, но поаккуратнее. Чтобы работать мог. А ты, Федя, возьми там, в шкафчике, бу­тылку. Налей, а то сердце чего-то защемило.

— Как скажешь, Катенька! — сказал генерал и скомандовал майору, чтобы тот принес из коридора скамью.

Сам же подошел к столу, на котором, исполняя просьбу Екатерины Тихоновны, я уже поставил два стакана — один для своей супруги, другой для себя, и осушил мой стакан.

Я хотел сделать ему замечание, но увидел, как затягиваются дымкой черно-пе- туховые глаза, и промолчал. Поставил на стол еще один стакан для себя.

— Николай Федорович Федоров, — сказал я, наполняя стаканы, — считал, что первоначальный быт человечества отличался решительным перевесом причин к единению над поводами к разъединению. Мне хотелось бы выпить за то, что в нашей стране в целом и квартире в частности мы продолжаем при этом сохранять этот душеполезный баланс.

— Какой у меня супруг умный! — сказала генералу Орлову Екатерина Тихо­новна. — Ничего понять невозможно. Не то что у тебя. Тебя, Гриша, право же, иногда даже и слушать неинтересно.

— Мы Федоровых в партшколе не проходили. — закусывая, сказал гене­рал. — Там все про равенство и братство да про общность советских людей тол­ковали. Вот мы и общаемся, понимаешь ли.

Майор Лупилин тем временем — это ли не живая иллюстрация перевеса при­чин к единению над поводами к разъединению! — привязал депутата Векшина к скамье, и генерал Орлов встал.

Вытер о штаны руки и взял плеть.

— Ты, Гриша, не увлекайся! — глядя на широкую спину генерала, попросила такая прекрасная, такая нежная и заботливая сегодня Екатерина Тихоновна. — Де­путатов беречь велят, я по телевизору слышала.

— Ага! — сказал генерал и взмахнул плетью.

Раздался удар, а потом крик депутата Векшина.

Я на порку смотреть не стал.

Все-таки, несмотря на проступок Векшина, я по-прежнему считаю его своим другом.

— Ты видишь, Рудольф, — уходя из кухни, сказал я. — Я сделал для тебя все, что обещал. Терпи, друг. А потом я навещу тебя, чтобы почитать газеты и

Н.Ф. Федорова.

Я собирался лечь спать, но мешали крики Векшина, мешал портфель, который Екатерине I Поляковой удалось переправить с Юпитера.

Портфель стоял под столом и смотрел, как я лежу в постели и слушаю крики Рудольфа.

Зачем он так кричит? Ведь он же знает, что кроме него в квартире живут и другие масоны.

Я встал и открыл портфель.

Я так и знал — там послание...

Это была рукопись Ш-С.

Оказывается, Ш-С., не спросив разрешения и даже не посоветовавшись со мною, переправил ее инопланетянам с экспедицией полковника Федорчукова и Екатерины I Поляковой, но руководство Юпитера вернуло рукопись мне, как Ге - рою Вселенского Союза, для рецензии.

Не понимаю, почему Ш-С. не передал свой отчет о проделанной работе мне лично... Читается он легко.

Когда я завершил чтение, экзекуция на кухне тоже закончилась.

Влажно темнел вымытый майором пол, на диване, поджав под себя ноги, спала Екатерина Тихоновна, а на столе стояла пустая бутылка емкостью в 0,75 литра и рядом — в 0,5 литра, но тоже пустая.

А когда я доставал 0,75 литра, бутылка была полной.

Я полюбовался своей спящей супругой и подумал, что правильно отмечал Н.Ф. Федоров, когда говорил, что протрезвление — не только нравственная, но и физи­ческая необходимость.

— Этот телефон не подлежал никакому притрагиванию... — сказала сегодня Раиса Максимовна Горбачева. Она рассказывала нам с экрана телевизора об ав­густовском отдыхе в позапрошлом году в Фаросе.

Какой все-таки замечательный у нее язык!

Не зря Раиса Максимовна так долго работала вместе с академиком Лихачевым в Фонде культуры!

Я решил не терять времени.

— Вы должны это запомнить, господин Орлов! — строго сказал я, повернув­шись к черно-петуховому казачьему генералу. — Моя супруга Екатерина Тихо­новна не подлежит никакому притрагиванию.

Генерал Гриша даже поперхнулся от неожиданности.

— Чего-о? — спросил он. — Чего-о ты сказал?

И глаза его начало затягивать дымкой, как вчера, когда он готовился наказать провинившегося депутата Векшина.

— Федя хотел показать, каким культурным языком разговаривает Раиса Макси­мовна. — объяснила Екатерина Тихоновна.

— Нам всем надо учиться этому языку! — подтвердил я и очень твердо пос­мотрел в глаза Орлову.

Тот вынужден был признать мою правоту.

— Это да. — сказал он и с сожалением посмотрел на свой волосатый ку­лак. — Культурёшки всем не хватает. Только партшкола закончена, так чего по­нимаем.

Ходил сегодня к Ш-С.

Хотел рассказать, что рукопись, переданную мне на рецензию, я прочитал. Но самого Ш-С. не увидел, хотя и долго ждал его.

Зато увидел, как живет сестра Ш-С..

Жить, конечно, всем сейчас становится немножко труднее.

Вот и в семье сестры Ш-С. раньше любили вареную колбасу, белый хлеб с мас­лом, чай с сахаром и пирожными, а теперь все любят мэра Собчака, правительство Гайдара и президента Ельцина.

Меня немножко удивляет это, но, как говорится, о вкусах не спорят. У каждого своя жизнь, и каждый понимает ее смысл по-своему. И депутат Векшин, и я, и сам генерал Орлов.

А Ш-С., в принципе, прав.

Хотя некоторым и кажется странным любить упырей, как своих близких, как жен, как мужей, но ведь мы же знаем, что царство человека не от мира живот­ных. Почему же тогда человеку не быть способному и на такую высокую лю­бовь, о которой пишет Ш-С.

Прочитал сегодня в газете, что снимается новый художественный фильм «Егор и его команда» по мотивам известной повести Гайдара.

Главный герой фильма собирает компанию демократически настроенных ре­форматоров, разыскивает с ними одиноких подпольных миллиардеров и помогает им приобретать фабрики, заводы, земли, города и даже отдельные республики.

В газете написано, что это будет нужный для воспитания молодежи фильм, и я решил, что неплохо бы написать текст песни для него со словами из философии общего дела.

Хотел посоветоваться со своим другом Векшиным, но он был занят, в чуланчик к нему заглянул в гости пьяный Гриша Орлов...

Странно, но порою мне становится неприятной добросовестность, с которой ге­нерал Гриша относится к порученному ему воспитанию узников приватизации.

Покинув туалет, я долго стоял у окна на кухне, смотрел на грязный снег во дворе, на косую тень водосточной трубы и все бормотал, бормотал поэтические строки, пытаясь составить текст песни для фильма.

Жил один мешок на свете...

И другой мешок искал...

А еще мешок — в ракете К дальним звездам улетал...

Не знаю.

По-моему, это вряд ли подойдет, хотя Егора Тимуровича на наших масонских сходках и называют мешком.

Вернулся из командировки в Израиль Давид Эдуардович, и у нас наступила оттепель...

Снег за ларьками у метро растаял, проступили обломки ящиков, пустые бутыл­ки, чьи-то кости.

Меня это трогает и вдохновляет.

Сегодня долго сидел за ларьками, пил пиво и сочинял стихи.

Стихи такие...

В затылке сирены примолкли,

Чело не туманит печаль.

На всех космодромах промокших Сгущается мертвая даль...

Прочитал эти стихи бомжу, лежащему рядом, и бомж заплакал.

Это хорошо.

Это значит, что высокое искусство по-прежнему нужно простому народу. Хотя, конечно, в отличие от сыновнего дела, искусство — только подобие воскрешения.

Приехал погостить брат моей супруги Екатерины II.

Человек он военный и, выпив на кухне, заспорил с генералом Орловым насчет Бориса Николаевича.

— Это выдающийся стратег! — говорил он. — Уж на что талантливые полко­водцы Наполеон и Гитлер были, а и они об эту Россию зубы обломали. А Борис Николаевич — нет. Он сумел-таки сокрушить заразу. Ему, если разобраться, чин генералиссимуса присвоить можно.