Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

И вот — постановление Политбюро, эта страшная ночь. Борис Николаевич смотрел на ревущие бульдозеры и не мог понять, что это...

Неведение, непроходимая глупость впавшего в маразм генерального упыря или... или предательство, измена светлым идеалам упыризма-вампиризма, делу Троцкого, Бухарина и маршала Тухачевского?

Только одному секретарю обкома рассказывал Борис Николаевич о своем плане...

И жил этот секретарь в Ставрополе...

Говорят в ту ночь, глядя, как под ровным слоем асфальта вместе с развалинами Ипатьевского дома исчезает, кажется, и память о выдающихся борцах за будущую демократию: Шае Голощекине, Якове Свердлове и Юровском, — и начал седеть Борис Николаевич...

Глава десятая

Как из простого деревенского упыря, из рядового секретаря обкома, которого и не знал-то никто в стране, вырастает величественная, словно пером Николая Ва­сильевича Гоголя очерченная фигура Бориса Николаевича Ельцина — вот вопрос, который волнует весь русский народ...

В меру своих сил я пытался показать, как живительная атмосфера тридцатых годов с их концлагерями, разбросанными по тайге, с их тройками НКВД, питала растущий организм юноши Ельцина.

Я пытался показать и послевоенные десятилетия, и годы застоя, которые про­будили в Борисе Николаевиче ощущения и царя, и Бога и наполнили его осозна­нием своей неизбежности для России.

Но все же главными, определяющими, как любил говорить М. С. Горбачев, были годы, проведенные Ельциным в Москве...

В ту страшную ночь у Ипатьевского дома Борис Николаевич еще даже и не подозревал, насколько велика нависшая над упырями нашей страны опасность. И только работая в аппарате ЦК КПСС, а затем вступив на должность первого сек­ретаря МГК КПСС, ужасаясь, увидел он, что весь действующий ЦК, все ведущие первые упыри на местах не только одряхлели и прекратили заниматься непос­редственной упырской работой, но еще и погрязли в коррупции. Дело дошло до того, что за взятки на высшие посты начали проникать — в это сейчас уже трудно поверить! — не упыри! Глубина развала была так велика, что опускались руки...

Вот что пишет Борис Николаевич о своем предшественнике на посту первого секретаря МГК КПСС:

«Его пытались обвинить в различных махинациях, но никаких компрометиру­ющих материалов против него работники правоохранительных органов не обна­ружили. Мне сказали, что, по-видимому, они уничтожены. Я не исключаю такую возможность, потому что мы не обнаружили даже материалов по его вступлению в партию (Борис Николаевич, очевидно, имеет в виду документы, подтверждаю­щие право Гришина занимать должность, положенную упырям. — Н. К.), а уж они-то точно должны существовать. В общем, имеется масса слухов о Гришине, но они ничем не подтверждены».

Приводя эту цитату из воспоминаний Б.Н. Ельцина, я отнюдь не дерзаю обви­нять товарища Гришина в сангинофобии. Я хочу только подчеркнуть, насколько глубоко проникла коррупция в высшие эшелоны партии, если даже документы о принадлежности к клану упырей хранились столь возмутительно небрежно.

В этой атмосфере бесконтрольности к власти рвались люди, не имеющие к упырям никакого отношения. Как показали проверки, проведенные Глебом Яку­ниным и Сергеем Степашиным, тревога Бориса Николаевича была обоснованной. Действительно, и в Центральном Комитете КПСС, и в так называемой Российской Компартии окопались сангинофобы.

Их было настолько много, что Борис Николаевич Ельцин и Михаил Сергеевич Горбачев достигли единственного, кажется, в их взаимоотношениях, так сказать, консенсуса и распустили партию.

Хотя они уже и были непримиримыми противниками (Михаил Сергеевич всег­да стоял на принципах общеевропейского вампиризма, а позиции Бориса Николае­вича — патриотический упыризм), но в вопросе о КПСС они снова объединились. Партия в ее тогдашнем виде представляла серьезную опасность как для упыризма, так и для вампиризма. Забыв о священных принципах основоположников вампи- ризма-упыризма, партаппаратчики начали защищать бастионы тоталитаризма.

Я думаю, читателю уже стало ясно, что взаимоотношения в высших эшелонах власти во второй половине восьмидесятых определялись борьбой между вампира­ми и упырями. Вампиры считали, что историческая миссия сверхорганизма, воз­никшего из совокупности упыревидных органов, заключается в высасывании кро­ви сразу из всего мира. Упыри полагали, что нужно ограничиться, по крайней мере, на начальном этапе, лишь Россией и, может быть, сопредельными странами.

И борьба эта не в восьмидесятые годы началась.

Она шла уже много лет.

Вспомните очень непростые взаимоотношения Льва Троцкого, Николая Буха­рина, академика Сахарова и Лаврентия Берии, вспомните судьбу маршала Туха­чевского... В разные годы успех клонился то на одну, то на другую сторону.

Например, в послевоенные десятилетия, казалось бы, восторжествовали упыри, они даже попытались оградиться от мирового вампиризма «железным занавесом».

Но уже Никите Сергеевичу Хрущеву, примыкавшему к вампирам, удалось под­нять «занавес», и контакты с вампирами цивилизованного мира возобновились.

И хотя линия Хрущева на пленуме 1964 года была осуждена, влияние вампиров в высшем эшелоне власти неуклонно росло. Очень скоро все посты в партийном руководстве заняли исключительно вампиры. И только дряхлость и старческая расслабленность — есть все-таки положительные моменты и в этом! — помеша­ли им реализовать свои амбициозные замыслы...

Горбачев, которого Борис Николаевич считал своим сторонником, перейдя в аппарат ЦК, из конъюнктурных соображений примкнул к вампирам, одновремен­но с необыкновенной ловкостью продолжая сохранять добрые отношения с пат­риотически настроенными упырями — молодыми секретарями обкомов.

Маневр удался. Горбачева избрали генеральным секретарем ЦК КПСС. И вот тогда-то и выяснилось, что вампиризм окончательно засосал его. Вместо того что­бы сосредоточить силы органов на решении поставленной Борисом Николаеви­чем задачи, он занялся строительством общеевропейского дома для вампиров.

Борис Николаевич тогда решительно осудил Горбачева и на пленуме ЦК КПСС подверг его политику резкой критике. Горбачев, пользуясь своей властью, начал ограничивать кровяное питание Ельцина на заседаниях Политбюро.

«Постепенно, — пишет Борис Николаевич в воспоминаниях, — я стал ощущать напряженность на заседаниях Политбюро по отношению не только ко мне, но и к тем вопросам, которые я поднимал. Чувствовалась какая-то отчужденность»...

Положение Бориса Николаевича стало критическим.

Его сняли с должности первого секретаря МГК КПСС, вывели из состава По­литбюро. Ситуация осложнялась и тем, что все демократическое движение тех лет возглавлялось преимущественно сторонниками вампиризма. Именно в их ру­ках было сосредоточено управление органами телевидения и прессы.

И когда Бориса Николаевича порою упрекают в непоследовательности, как-то забывают эти «пуритане» от политики, какое тогда было время и на чьей стороне выступали они сами. Я же ничего предосудительного в компромиссах Бориса Нико­лаевича того времени не вижу. Более того, я утверждаю, что эти компромиссы были необходимы в борьбе с засильем вампиров, рядившихся в демократические одежды.

«Это было время тяжелой схватки, схватки с самим собой. Я знал, что если проиграю в этой борьбе, то значит, проиграю всю жизнь. Поэтому и напряжение было такое, поэтому сил осталось так мало».

И все равно, учитывая принципиальность и несгибаемость Бориса Николаеви­ча, можно уверенно утверждать, что он бы и не пошел на компромиссы, если бы его не загнали в угол.

Вы помните, как подкупленные международным вампиризмом спецслужбы США засняли на пленку выступление пьяного Ельцина, а потом передали пленку нашему центральному телевидению?

А историю с двумя букетами вы не забыли?

Но и тогда не пошел Борис Николаевич на компромисс.

«На падение своего рейтинга... — пишет он в «Исповеди», — я отреагировал достаточно спокойно. По-прежнему уверен: все встанет на свои места, не может эта нелепая и бессмысленная история надолго подорвать доверие ко мне людей, вдруг в чем-то засомневавшихся».

И лишь когда клика Горбачева, апеллируя к самым низменным, пещерным ин­стинктам избирателей, принялась раздувать историю детского садика под Моск­вой, который купила семья Ельциных за четыре тысячи рублей, чтобы в достатке иметь свежую детскую кровь, только тогда Борис Николаевич и решился пойти на компромисс.

Во-первых, он сразу отказался от детского садика, а во-вторых, провел отчаян­но-смелый и до безумия гениальный маневр с покупкой одноразовых шприцов.

Признаться, этот ход сбил тогда с толку и меня, скромного исследователя его жизни. Мне показалось, что под давлением обстоятельств Борис Николаевич ка­питулировал, сдался на милость клики Горбачева...