Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

Ему показалось, что он как будто и не брал никакого младенца, а просто так — сполоснул руки в купели...

— Ну, чего, православные... — вытирая их о рясу, спросил он. — Крестить-то еще кого надо или что, больше никого не настругали?

— Да ведь ты, батюшка... — задумчиво сказал, ковыряясь в носу, один из бут- кинских мужиков, — вроде бы этого... Вроде как ты ребятенка-то потопил уже, а?

— Чтой-то ты мелешь, православный, и сам не знаешь... — неуверенно возра­зил священник. — Выдь-ка ты лучше с шального места...

Но еще более растерялся священник, когда младенца-Ельцина все-таки отыс­кали на дне купели. И, возможно, кое-кто из мужиков сообразил, что тут дело не чисто, но, распаленные спором и чисто русским желанием во что бы то ни ста­ло, немедленно посрамить своего духовного пастыря, они предпочли не заметить столь явного знака, дружно принялись упрекать батюшку в пагубной наклонности к пьянству.

Это обстоятельство и спасло младенца-упыря.

Как сообщает сам Борис Николаевич, священник, стремясь загладить свой кон­фуз, подошел к нему и сказал:

— Ну, раз выдержал такое испытание, значит, крепкий будет...

И, как бы завершая крещение, быстро добавил:

— Нарекается у нас Борисом...

Мы говорили, что когда младенец-Ельцин потонул в купели, приемные родите­ли его начали кое о чем догадываться...

Но теперь, когда священник как будто «докрестил» его, они снова успокоились. Они так и «не поняли, в чем дело», как отмечает Борис Николаевич.

Замечание очень верное.

Тогда Клавдия Васильевна и Николай Игнатьевич действительно не поняли, да и не могли понять, что случилось...

Глава четвертая

Кто жил в сельской местности, тот знает, как трудно жить упырю в русской деревне...

Многовековая отсталость от цивилизации, рабская психология, пронизываю­щая каждую клеточку деревенского бытия, мешают нормально развиваться всему, хоть сколько-нибудь отличному от убогого ординара.

Вспоминаешь многочисленные предания о горестной судьбе деревенских упы­рей, и становится жутковато — ведь такая судьба ждала и Бориса Николаевича. Всеобщее отчуждение, ожесточенная травля, самое грубое попрание всех прав и свобод личности...

Вся глубина российской отсталости в этом вопросе отражена в толковом сло­варе Владимира Даля.

«Упырь, — написано там, — перекидыш, перевертыш, оборотень, бродящий по ночам ведьмаком, волком или пугачем и засасывающий людей и скотину; кро­восос (вампир?); злые знахари по смерти бродят упырями, и, чтобы угомонить их, раскапывают могилу и пробивают труп осиновым колом».

Вот, эта лавина многовековых предрассудков должна была неминуемо обру­шиться на маленького Борю...

«Детство было тяжелое... — мужественно признается он в своей «Испове­ди». — Еды не было».

И хотя из дальнейшего повествования становится ясно, что вначале малень­кий Боря до смерти засосал отцовскую лошадь, а потом и коровёнку, но жалоба Бориса Николаевича на недостаток питания не кажется нам преувеличением. Еще в восемнадцатом веке выдающийся немецкий исследователь Томас Щютц уста­новил, что одной только животной крови недостаточно для нормального развития организма подрастающего упыря. Отсутствие в его рационе человеческой крови может привести к необратимым изменениям в психике и даже физиологии.

Поэтому-то Клавдия Ивановна и Николай Игнатьевич, всерьез обеспокоенные здоровьем ребенка, и решили уехать из деревни.

«В 35-м году, — пишет Б.Н. Ельцин, — когда уже и корова сдохла», родители переехали в Пермскую область на строительство Березниковского калийного за­вода. Поселили их в бараке, где был «общий коридор и двадцать комнатушек».

Я не хочу идеализировать стройку...

Та же пещерная мораль царила здесь, а в бараках отсутствовали самые элемен­тарные для цивилизованного общества удобства...

Но с едой для маленького Бори стало получше. С утра взрослые уходили на работу и четырехлетний Боря получал возможность во время детских игр пить кровь своих сверстников. Высокая детская смертность тогда ни у кого не вызыва­ла подозрений.

Очень скоро Боря окреп и сделался признанным заводилой у местной детворы. Каждый день он придумывал что-нибудь веселое и необычное...

Это Боря научил ребят перебираться на другой берег Зырянки, прыгая по плы­вущим бревнам.

«Ловкость нужна для этого неимоверная, — с удовольствием вспоминает Бо­рис Николаевич сейчас. — Наступишь на бревно, оно норовит крутануться, а чуть замедлил секунду — уходит вниз под воду, и нужно, быстро прыгая с одного брев­на на другое, балансируя, передвигаться к берегу. А чуть не рассчитал — бултых в ледяную воду, а сверху бревна, они не позволяют голову над водой поднять».

Сам маленький Боря чувствовал себя под водою неплохо, он уже знал, что в такой воде никогда не потонет, но его приятелям приходилось несладко. Только к весне выносили воды Зырянки детские трупики...

В веселых детских играх, невольно сравнивая себя с остальными сверстниками, и открывал Боря все новые и новые способности, заложенные в нем от природы.

Этот процесс почти интуитивного познания самого себя был сладостным и упоительным...

И вот тогда-то едва не совершилось непоправимое.

Возможно, Боря, увлекшись, забыл про осторожность, возможно, классная ру­ководительница почувствовала что-то необычное, но она застала Борю, когда тот высасывал кровь у очередного приятеля.

До сих пор Борис Николаевич с ужасом вспоминает об этом моменте своей биографии:

«Учительница была кошмарная. Она могла ударить тяжелой линейкой... могла унизить...».

Подобного посягательства на свою свободу, на свое право вырасти упырем Бо­рис не мог вынести.

«Я стал ходить всюду: в районо, гороно... Кажется, тогда первый раз узнал, что такое горком партии. Я добился создания комиссии, которая проверила работу классного руководителя и отстранила ее от работы в школе».

Как полагают некоторые исследователи, учительницу вскоре посадили.

Поражает скромность Бориса Николаевича.

Сухо, почти протокольно излагает он факты биографии. Дескать, пошел, напи­сал куда следует, злую учительницу убрали...

Но это ведь только на словах легко, а в реальной жизни?

Сколько тут скрытого драматизма!

Мы знаем сейчас, что в те годы тиран Сталин развернул неслыханные гонения на упырей, еще недавно бывших его товарищами по партии. Он убирал их — какая неслыханная жестокость! — райкомами, обкомами, целыми упыриными съездами.

Страшно и подумать, что стало бы с Борисом Николаевичем, если бы волна тиранических чисток докатилась к тому времени до Березников...

К счастью, этого не произошло.

Даже напротив.

Беседы с местными упырями из горкома и районного управления НКВД ока­зались чрезвычайно полезными для Бори. Взрослые товарищи узнали мальчика и с тех пор уже не спускали с него глаз, заботливо следя за успехами своего юного собрата.

В восьмой класс осенью Боря пошел уже в другую школу.

Глава пятая

Момент осознания своего предназначения, важный в любой биографии, в био­графии Бориса Николаевича Ельцина особенно важен.

Еще вчера, кажется, ты вынужден был скрывать свое естество, еще вчера таил­ся со своими необыкновенными потребностями, а сегодня взрослые дяди, занима­ющие ответственные посты, ведут с тобой задушевные разговоры и ты вдруг уз­наешь, что упырями были Лев Давидович Троцкий и творец нашей Конституции Николай Иванович Бухарин...

— Лев Давидович?! Николай Иванович?!

— Да, да! Когда они были маленькими, тайком высасывали кровь у приятелей!

— А маршал Тухачевский? — охваченный волнением спрашивал Боря.

— Да, Боря, да! Маршал Тухачевский тоже был упырем, пока его не расстре­ляли. Упырь и Лаврентий Павлович Берия... Сейчас ты заучиваешь, Боря, биогра­фии выдающихся деятелей партии и даже не догадываешься, что ты, выросший в простой русской семье, тоже можешь стать вровень с ними... Но это не просто, Боря, ох не просто. Тебе очень многому нужно научиться.

Юноша Ельцин слушал эти слова и боялся поверить им.

То, что казалось ему слабостью, то, что еще вчера он осознавал как некий тай­ный порок, оказывалось вовсе не пороком, а совсем наоборот — делом, достой­ным любого великого революционера, преобразователя этой погрязшей в отста­лости страны.

Смышленый юноша быстро сообразил, что уже сама упыриная сущность воз­носит его из массы Васек и Петек на новую, недостижимую высоту!

Нет-нет.

Пока еще нельзя было выйти и гордо объявить всем: смотрите, завидуйте, я — упырь Советского Союза! Но зато об этом уже знают те, кому положено знать. От­ветственные партийные дяди, сидящие в кабинетах за дубовыми дверями, знают, что восьмиклассник Боря Ельцин такой же, как товарищ Троцкий, как Бухарин, такой же, как маршал Тухачевский! Осознание этого факта наполняло юношу ли­кующим торжеством.