О времени и о себе. Рассказы. - Алексей Нелюбин

В первый же день своего приезда он напился до омерзения и пошел по селу искать своих бывших друзей, закончил свой поиск на задворках. Уснул. Кто-то сообщил матери. И вот она, немощная, полуслепая, полуглухая, одолеваемая стыдом перед знакомыми, пошла искать сына по деревне. Нашла, разбудила. А справляться-то как? Пошла за соседом. Тот на тележке привез «гостя» домой.

И начались для бабы Дуни беспросветные дни и ночи. Работать он не хотел, а пенсия по инвалидности крохотная. С утра вроде чего-то шебутится: воду носит, дрова таскает, в огороде копается. А после обеда уже ходит по порядку, стучит себе в грудь, слезу пускает, ругает сам себя, что вот какой он плохой, и что жизнь ему не удалась. И так почти каждый день.

Сбережения у бабы Дуни таяли на глазах. Пенсию, которую ей приносила почтальонша, она стала припрятывать, но потом забывала, куда положила, а сын требовал, угрожал. Потом стала деньги завертывать в тряпицу и вешать на шнурочке у себя на шее. Он и там находил, когда она засыпала. В доме стало шаром покати. Даже икон в углу из трех осталась одна. Соседки, жалеючи ее, приносили кое-что из вареного: оладьи, картошку, вермишель. Она торопливо съедала. Из тарелки еду брала прямо руками. Спрашивали: «Что ложку-то не берешь?» Отвечала: «Руки трясутся, ложкой не поймаешь еду-то, да и вижу плохо». Николай Иванович тоже приносил кое-что из еды. Смотрел на нее и на сына. И так ему хотелось сказать, нет, закричать во всеуслышание:

«Люди добрые! Все вы дети! Все вы родители! Не уподобляйтесь зверью! Будьте разумны и милосердны. Не делайте зла своему ближнему. Помните, что каждого может постигнуть такая участь!»

Колдун

«Борьба с преступностью! Борьба с преступностью!» — слышим мы каждый день. Но кто борется и как борется? Этого мы не видим. А вот раньше и слышали, и видели.

Рос Витька забиякой. При любом случае старался показать ровесникам свое преимущество. Рост у него был выше среднего, подросток походил больше на парня лет тридцати. Лес ли валить, в кузнице ли махать молотом, — все у него получалось играючи. В клубе на гулянках вокруг него всегда была орава сверстников, беспрекословно подчиняющихся всем его «указаниям». Сходить в соседнюю деревню, погонять тамошних парней, было любимым их развлечением. Битый не одинажды, он стойко выносил свои поражения и никогда никому не жаловался.

Был в соседней деревне кузнец, уже в годах, дед Егор. Говорили, что он в молодости так же, как и Витька, любил кулачные бои и коллективные потасовки. Сказывали, что у него постоянно наблюдались какие-то причуды. Уйдет на базар в кожаных сапогах, а обратно идет босиком, сапоги через плечо. Спрашивали: «Что босиком-то?» Отвечал: «Ногам томно, да и сапоги жалко». Зимой можно было видеть, как он выбегал из бани, валился в снег, потом опять в парилку. Говорил, здоровью помогает. А еще ходили слухи, что он умеет зубную боль заговаривать, успокаивать лошадей при норове и пускать килу. Правда, от его наговоров в деревне еще никто не пострадал, но разговор был. И еще одна молва, что он — колдун и связан с нечистой силой.

Витьке этой осенью предстояло идти в военкомат на приписку, и он со своими одногодками гулял в рекрутах. Повязанные через плечо полотенцем, они ходили от дома к дому с корзинкой, собирали куриные яйца и меняли их на самогон. Таков был обычай.

Как-то, подгуляв и оставшись недовольным угощением в своей деревне, он отправился в соседнюю, к своей тетке, еще покуражиться и поискать приключений. Дорога с крутояра спускалась к старинному пруду. Плотина, которая удерживала пруд, была длинной, но не широкой. Разъехаться двум повозкам на плотине было невозможно. Витька опустился на плотину и стал рассматривать гладь воды.

В это время с другой стороны начала спускаться на плотину подвода. Это ехал дед Егор со своими двумя племянниками в лес по дрова. У Витьки зачесались кулаки. Он прошел до середины и стал поджидать. Лошадь, дойдя до человека, остановилась.

— Уходи с дороги! — кричат племянники. — Что стал, как колокольня?

— Не уйду, что мне-в воду что ли залезать? — начал задираться Витька.

— Уйди, — говорят тебе, а то хуже будет! И тут один из племянников слез с телеги, подошел к Витьке и оттолкнул его с дороги. В тот же миг, получив сильнейший удар по скуле, не удержался и полетел под плотину, где бурно росла крапива и разный чертополох. Другой парень, тоже соскочив с телеги, подбежал к Витьке, но также как и первый, оказался внизу, в крапиве. Дед Егор слез с телеги и тихонько направился к Витьке:

— Что ты, добрый человек, упрямишься? Уступи для лошади дорогу! Но вместо ответа тот с силой размахнулся и ударил в ухо деда Егора. Каково же было его изумление, когда дедушка даже не покачнулся, только головой немного повел. Витька еще раз врезал по тому же уху. И опять дед стоит, не шелохнувшись. В третий раз Витька не успел руку занести, как страшный удар под сопатку, как кувалдой, опрокинул его, и он полетел туда же, куда и племянники. Те, очухавшись, приняли его в свои объятия и так отметелили, что он до самой темноты лежал в траве и стонал.

После этого Витька целую неделю не показывался на улице. Лежал в прохладном месте, делал примочки к многочисленным своим синякам и ссадинам. Отлежавшись и заклеив болячки бумажками, взяв бутылку «на мировую», он отправился в ту деревню, к деду Егору уточнить, чем же он ударил тогда Витьку? Не свинчаткой ли какой? Встретившись с кузнецом в его кузнице, Витька задал ему этот вопрос.

— Что ты, Виктор! Упаси бог применять какую-нибудь железяку. Ни в жизнь не пытался!

— Да как же ты мог меня свалить одним ударом?

— Эх, Витенька, моли бога, что я еще не зол был и кулак не наговорил так фунта на четыре, — не вылез бы ты из-под плотины. Слышал, что я колдун?

С тех пор Витька присмирел. Вот если бы сейчас, во время разгулявшейся преступности, повального воровства и разбоя, появился бы такой «колдун», наговорил бы народный кулак на пуд да врезал бы таким кулаком под самое дыхало этой братии, чтобы сгинула в одночасье, задохнулась бы в своих собственных слезах. И все было бы законно и справедливо!

Один день из жизни Ивана Денисовича (Почти по Cолженицину)

В это утро соседка сообщила, что сегодня обещали обязательно принести пенсию. Надо спуститься на первый этаж в квартиру №1, туда обычно приносят, занять очередь, а то опять, не дай бог, не достанется. Как зачастились задержки с выплатой, так начались у Ивана Денисовича сплошные неприятности.

Бывало, все подсчитаешь, разложишь по полочкам, занесешь в тетрадочку и руководствуешься целый месяц, только вносишь корректировку в связи с инфляцией.

Бывший бухгалтер хорошо разбирался в этих терминах и мог еще здраво порассуждать об основах проводимой в стране экономической реформы.

Вот уже десятый год как он на пенсии. За сорок с лишним лет, отданных родному заводу, заработал только двухкомнатную «хрущевку» и пенсию: 132 рубля. Первое время, когда еще была жива жена, тоже получавшая 110 рублей, жить было можно. Даже понемножку откладывали на похоронные нужды. Но жена умерла пять лет назад. Как раз в это время и началась эта непонятная перестройка.

Сначала казалось, что все идет правильно, что правительство заботится о народе и не допустит его обнищания. В январе 1992 года объявили свободные цены на все товары. Началась шоковая терапия. В одну ночь обесценились «похоронные» сбережения. Цены на все товары подскочили сразу в десять и в двадцать раз. Жить с этого момента стало совсем невозможно.

Получив свои 258 тысяч, Иван Денисович аккуратно пересчитал, расписался. А придя домой, еще раз пересчитал и сразу отложил 35 тысяч за квартиру. Очень уж он не любил затягивать квартплату: что могут подумать о нем, интеллигентном, исполнительном плательщике? Осталось 223 тысячи. Иван Денисович открыл свою тетрадь и начал рассуждать:

— Первое, без чего я могу умереть, это без хлеба (500 граммов на день в войну хватало, значит, и сейчас хватит). Буханочка в полкило стоит 2000 рублей, следовательно, на месяц потребуется 60 тыс. руб, остается 163 тыс. руб. Но ведь хочется и еще кое-чего. Бутылка молока в день по две тысячи, это еще 60. Остается 103 тысячи. Если употреблять картофеля по полкило в день, то нужно отложить еще 20 тыс. Из продуктов еще нужно купить сахара один килограмм, на месяц хватит. Бутылку растительного масла и одну пачку маргарина. Еще 27 тысяч долой.

На все остальные нужды остается 76 тысяч. Из них, он записал, нужно купить шпульку ниток десятого номера, заштопать совсем прохудившиеся теплые носки. Неплохо бы найти пачку порошка тринатрия фосфата, он подешевле «Лотоса», но белье в нем отстирывается хорошо. Обязательно надо зайти в аптеку, давление все чаще стало напоминать о себе, купить каких-нибудь таблеток. А вообще, он предпочитает держать всегда под рукой анальгин. Кажется, что он от всех болезней помогает, да и не особенно дорого. Ну вот и все.