Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

— Ну-ка, Юша, дай тетрадь! (Как и все в отряде, Нина тоже называла Кочеткова Юшей).

Она перелистывала аккуратно разлинованные страницы. На одной стороне каждой страницы рукой Юши написано: «Намечено». На второй стороне: «Выполнено». Была еще графа «Примечания», которую Кочетков завел по собственной инициативе. В этой графе Юша делал лаконичные записи: «Выполнено хорошо». «Выполнено посредственно».

— Нам не о проценте надо беспокоиться, — сказала Нина. — Главное, чтобы каждое наше собрание было интересным и чтобы оно чему-то учило.

— Проценты — тоже важны, — уверенно проговорил Юша. — «Как здесь у вас?» — спросит старшая вожатая. «У нас на сто процентов!» Ей и приятно.

Нина покачала головой:

— Какой ты все-таки, Кочетков…

— Какой?

— Знаешь… чиновничек!

Пионеры, слушавшие этот разговор, так и покатились со смеху. В школе недавно шел спектакль «Ревизор», и они хорошо знали, что означает это слово. Нина поняла, что дала, наверное, очень точную характеристику.

Тем не менее уже в скором времени ей пришлось в этом раскаяться. Ее встретил в коридоре Юша:

— Разрешите обратиться, они меня дразнят…

— Не понимаю, кто?

— Ну, в классе, наши пионеры. Чиновничком!

Нина покраснела.

— Хорошо, я скажу им!

«Я, наверное, сделала недопустимую ошибку», — подумала с досадой.

После уроков она пошла в пятый класс.

Расспросила, как дела, кого вызвала учительница, и, как бы между прочим, сказала:

— Вы, я слышала, дразните Кочеткова. Зовете его чиновничком.

Среди школьников прокатился смешок.

— Нет ничего смешного. Это недостойно звания пионера — давать прозвища своим товарищам!

Лукаш Коровайный встал из-за парты и задиристо заявил:

— Это же вы его так назвали!

Нине пришелся еще раз покраснеть. Она вдруг ощутила, что такой, на первый взгляд, незначительный случай, наверно, никак не может содействовать укреплению ее авторитета среди пионеров.

— Я в самом деле назвала так Кочеткова, — сказала Нина, — но я его не дразнила. Я этим лишь указала председателю совета отряда, что дело не в процентах, а в качестве нашей пионерской работы.

— Нина, вы не знаете, — позвал Сухопара. — Юша хотел, чтобы мы ему каждое утро рапортовали, что делали дома.

— Ну, хотел! — вскочил Кочетков. — Ну и что? Я должен знать! А если не нравится, то избирайте другого председателя!

— Успокойся, Юша, — остановила его Нина. — Тебя никто не собирается переизбирать. А вы, — обратилась она к классу, — если уважаете и любите меня, не называйте так Кочеткова!

Потом Нина долго горько упрекала себя за это «если уважаете и любите меня».

«Наверно, у меня и голос такой был — приниженный и извиняющийся, — вспоминала девушка, — и это заметили все школьники».

Дома, обдумывая этот эпизод, Нина вдруг схватила тетрадь со своим рассказом и еще раз перечитала его. И снова острое чувство неудовлетворения, досады и разочарования охватило ее. Почему Вова ничего не сказал ей об образе вожатой?

Какой сладенькой, прилизанной показалась сейчас Нине вожатая, изображенная в рассказе! Удивительно гладенько проходит вся ее работа, нет у нее ни сомнений, ни недовольства собою, ни горьких мыслей в одиночестве, ни светлой радости, когда глубоко ощущаешь успехи своей работы.

Сжимая ладонями виски, подходит Нина к окну. Снеговые заносы лежите в саду, синее небо с холодными звездами дрожит над городом. Гребень заноса медленно светлеет, с синего превращается в бледно-голубой, мириады красноватых искр вспыхивают на нем.

Девушка догадывается, что где-то, из-за крыши дома, выходит луна и освещает снега. И у нее появляется страстное желание выскочить сейчас в сад, набрать горсть этих мигающих искр, бродить по колена в снегу под старыми молчаливыми деревьями…

Нина быстро обувает высокие боты, набрасывает на плечи пальто и выходит. С дорожки она поворачивает прямо в сугробы под окна своей комнаты.

В самом деле, над домом светит луна, медленно выкатываясь из-за высокого тополя. Уже поздно, на улице, за каменной стеной, стих дневной шум, только где-то на углу взрывается тарахтением мотор и безнадежно смолкает — шоферу никак не удается завести машину.

Нина подходит к гребню высочайшего сугроба и останавливается зачарованно. Перед нею яркая музыка мигающих снежных бликов — синих, золотых, красных. Девушка воспринимает их неповторимую игру именно как фантастическую музыку.

Она наклоняется и хочет горстью зачерпнуть снег, его нельзя набрать: он слежался и затвердел. Нина погружает в сугроб пальцы, снег колючий и холодный. Она вздрагивает и бредет к старому каштану. Прислонившись к нему спиной, смотрит на сугроб. Игра снежинок на нем изменилась. Уже нет ни синих, ни золотых, ни красных взблесков. Теперь уже весь сугроб кажется сплошной глыбой серебра. На нем поблескивают только отдельные искорки короткими белыми вспышками, словно летают в лунном свете белые мотыльки.

Рой неясных, мигающих, как искры, образов толпится перед Ниной. Некрасовская Дарья стоит в лесу под сосной, Мороз-воевода трещит льдом, белые лепестки цветов засыпают Мавку и Лукаша, смертельно раненный князь Волконский лежит на поле и смотрит на далекие звезды.

И совсем неожиданно Нина увидела свою вожатую. Нет, не ту, выдуманную для рассказа, без тепла в глазах, без искренних слов. Настоящая, живая девушка стояла перед нею. Нина ее видела так ясно, как можно видеть только в минуты высочайшего напряжения всех духовных сил человека, когда и мысли, и зрение, и каждая клетка тела становятся необычно приметливыми и чувствительными.

«Меня никогда не увлекала педагогическая работа, — сказала вожатая. — Никогда. Еще с детства я готовилась стать архитектором. Интерес к этой профессии во мне разбудил отец. Был он обычным столяром и в свободное время мастерил мне из дерева удивительные сооружения — дворцы с чудесными маленькими башнями, домики со стеклянными куполами. Я населяла эти деревянные сооружения волшебными и страшными жителями.

В школе, в старших классах, я уже твердо решила, что пойду учиться на архитектурный факультет. И вот школьный комитет комсомола посылает меня в пятый класс вожатой. Признаться, у меня и мысли не было, что я не справлюсь с этой работой или встречусь с какой-то трудностью. Вожатая! Тоже мне поручение!

Да, Нина, со мной было совсем иначе, чем с тобой. Я не волновалась так, как ты, когда впервые лицом к лицу осталась с пионерским отрядом. Нет, я была уверена в себе. И совсем неожиданно сделала вывод, что вожатая должна иметь вместе с тем и хорошие педагогические способности.

Но я растерялась с первых же шагов своей „деятельности“. Я теперь целиком сознательно беру это слово в кавычки. Началось с того, что я принесла в отряд готовый план работы и велела переписать его каждому пионеру. Возможно, что это был неплохой план. Но пионеры тотчас доказали мне, что он никуда не годится, совсем не интересный, и что его никто не будет переписывать. Вместо этого они сами сделали несколько предложений, которые были интереснее моего плана. Во-первых — устроить свой собственный кукольный театр, во-вторых — организовать классный музей, в-третьих — пойти в мастерскую художника и посмотреть, как он рисует картины, в-четвертых — побывать на автоматической телефонной станции и собственными глазами увидеть, как соединяется номер с номером.

Да, на первом же сборе я провалилась.

Я никогда не думала, Нина, что это принесет мне такую боль. Я почти всю ночь проплакала. Но за эту же ночь я поняла, что воспитывать детей — такая же трудная работа, как и работа архитектора.

У меня появилось упрямое желание заслужить у своих пионеров любовь и уважение, стать их настоящим старшим товарищем и руководителем. Но одного желания было мало.

Десятки вопросов встали передо мной, и я начала искать на них ответы в педагогике. Как мало я до сих пор знала!»

…Как же ярко видела Нина в воображении эту девушку-десятиклассницу, которая стояла рядом в снежном заносе — с ее поисками, с ее тревогой!