Золотая медаль - Донченко Олесь Васильевич

Юлина рука лежала на широкой ладони Виктора, и девушка ощутила, как пригнулась эта ладонь.

— Юля, — ответил, волнуясь, Виктор. — Давай договоримся: не спрашивай меня никогда о моей будущей профессии, об институте… Хорошо? У меня есть причины… Понимаешь, я сейчас не хочу тебе всего говорить, так как мне еще и самому не все ясно. Но потом я сам тебе все расскажу.

Юля пожала плечами:

— Как хочешь. Хотя это и обидно — ты прячешься от меня с какими-то мыслями. Дружба — так дружба! Не понимаю, какие там у тебя причины. А мне досадно…

— Юля, слово даю, что ничего от тебя не скрываю. Но сейчас не могу сказать. Зачем тебя беспокоить, если я еще и сам не знаю.

— Беспокоить? Что-то серьезное?

— В том-то и дело, что, может — не совсем серьезное. Со временем я сам расскажу.

— Ну, хорошо, — вздохнула Юля. — Я тебе верю…

15

Немало вечеров просидела Нина Коробейник, работая над своим рассказом. После рекомендаций Юрия Юрьевича она переделала его: действие теперь происходило в пятом классе. Но оказалось, что в рассказе нельзя механически менять героев. Ведь школьники пятого класса были совсем другими, чем десятиклассники. Они и разговаривали иначе, их мышление и ученические поступки были ни в чем не похожи на мысли и мечты десятиклассников.

Так вот, пришлось образы школьников переписывать с самого начала.

Нина теперь с радостью ходила к своим пионерам. Перед нею были живые герои будущего произведения. Ей казалось, что надо было только описать какого-либо пятиклассника, хотя бы и Николая Сухопару, и нужный образ готов.

Она так и сделала, добросовестно зафиксировав все поведение Николая.

Было уже далеко за полночь, когда Нина закончила рассказа. Утром она перечитала его и пришла в ужас: никакого Николая Сухопары в рассказе не было. Вместо живого, шаловливого мальчугана по страницам рукописи гулял какой-то школьник, сделанный из фанеры — без мыслей и ощущений, с кляксою вместо сердца.

Нина не верила собственным глазам. Неужели это она написала вчера эти страницы?

Это был страшный удар. Девушка положила себе на голову подушку и долго плакала злыми слезами. «Бездарь! Какое ты имеешь право отнимать у самой себя время на писание никому не нужный ерунды?»

Может, она ошибается, может, она слишком требовательна к себе или не понимает, что плохо и что хорошо?

Дать тетрадь Юрию Юрьевичу? Ни за что! Пусть уж она зря тратит свое собственное время. Прочитать Юле, Марийке? Конечно, им. Они искренне выскажут свои мысли. Если плохо — не будут насмехаться, если удачно — похвалят…

Да разве же знает Нина, как оно случилось, что дала она свою рукопись не троице, не Юле, а Вове Морозу?

На большой перемене Вова подошел к Нине.

— Скажи, пожалуйста, что нам на завтра задали по русской литературе? — спросил он. — Я забыл отметить.

Нина удивленно подняла брови:

— Владимир Мороз, ведь вы меня уже спрашивали об этом! На прошлой перемене. Вы что, потеряли память?

Вова ужасно смутился. Он покраснел так, что даже слезы выступили.

— Как? Неужели? — забормотал он. — Как же я забыл?.. Но почему так официально? Владимир, да еще и Мороз. Разве я…

Нина смотрела на парня, не понимая, почему он зарделся от какой-то мелочи. Ну, в самом деле, разве он не мог забыть?

— А как же не официально, уважаемый товарищ Мороз? Нет, я буду называть вас только так. Даже не Мороз, а товарищ Морозище.

— Почему же, Нина, так? Разве я такой холодный? А вспомни мой натюрморт. Ты же говорила, что у меня очень теплые краски…

Нина рассмеялась:

— Ты, я вижу, все помнишь, кто что говорит о твоих рисунках! А не забыл, что ты мне говорил о моем рассказе? Что он у меня выйдет, что я хорошо вижу своих героев… Ну так вот, я уже его закончила.

— Закончила? — обрадовался Вова. — Вот интересно!

— А хочешь прочитать? Я дам тебе до завтра.

— Почему там «до завтра»? Я его еще сегодня прочитаю на уроке физики.

— Нет, нет. Я так не хочу. Ты, Вова, должен прочитать его внимательно, очень внимательно. А то будешь одним глазом читать, а вторым посматривать на учителя. Понимаешь, для меня это так важно, так важно — каждая мысль… Обрати внимание на образ мальчика-сорванца. Он у меня, кажется, какой-то деревянный.

Утром следующего дня, перед началом уроков, Нина и Вова сели, чтобы никто не мешал, в уголке на последней парте.

— Ты не терзай, — просила Нина, — скажи сразу: плохо?

— Совсем нет, будет хороший рассказ.

— Будет? — вскрикнула девушка.

— Если немного еще поработаешь над ним. Знаешь, Нина, не хватает еще каких-то деталей, чтобы твое произведение «заиграло». Мазки еще надо некоторые найти. Школьник твой и в самом деле безжизненный, так как ты рассказываешь, а не показываешь. А хочется же его увидеть, а не услышать о нем.

— Ой, Вовка! Это, наверное, ты подсказываешь мне секрет! В действии надо показать моего героя! Я тебе так признательна!

— Признательна? А я ж — «Морозище»?

— Нет, ты просто Морозик!

— Ну, то-то. Разрешите продолжать? Какая-то у тебя очень слезливая девочка, главное лицо рассказа. Понимаешь, Нина, это не вяжется с ее волевым поступком, когда она намеренно не отвечает урок и потом требует поставить ей двойку. Подумай над этим. И дай один-два мазка образу ее матери-учительницы, а то я не вижу ее. Ну, это все.

К ним подошел Мечик Гайдай и многозначительно покашлял.

— Кха-кха, вон оно что! — пропел он. — А мы и не знали! Не знали, что наш художник имеет еще и другие таланты…

Вова Мороз встал, измерил взглядом Мечика с ног до головы и ответил:

— Да, бог — несправедливый дедушка: одному отдал все таланты, а другому оставил одно: по-модному завязывать галстук!

Мечик крутнулся и бросил через плечо:

— Не так остроумно, как ослоумно!

Но было ясно, что победа осталась на стороне Мороза.

Весь пионерский отряд пятого класса считал, что поручение, которое выполнял Николай Сухопара, самое интересное из всех. Не было пионера, который бы не завидовал Сухопаре.

Электрифицированную карту больших гидростанций решили установить в агитпункте избирательного участка. Над картой работали еще два пионера: Геня Маслов и Петя Малюжанец, но Сухопара считался бригадиром; сам себя он с гордостью называл главным инженером.

Нина Коробейник видела, что пионеры привязываются к ней с каждым днем все большее и большее, и это доставляло ученице настоящую большую радость. Она сама за короткое время крепко сдружилась с отрядом и так привыкла к своим обязанностям вожатой, что не променяла бы их теперь ни на какую другую работу.

Не пугал ее теперь и Сухопара. После того как ему поручили сделать карту, школьник хотя и не мог так быстро исправить свое поведение, но и Нина, и учителя заметили, что он стал лучше учиться и меньше безобразничать.

Нина часто заходила в комнату, где Сухопара работал с товарищами над картой. Он встречал ее веселым взглядом, и вожатая видела, что мальчику очень приятно, когда она хвалит его работу. На широком холсте уже обозначились синими лентами Волга и Днепр, уже были намечены и контуры будущих гидростанций.

— А что, — спросил как-то Сухопара, — можно будет написать на карте, кто ее сделал?

— Каждая работа у нас почетная, — ответила Нина, — так и напишем, что карту, мол, изготовили такие-то пионеры.

Лицо мальчика расплылось в веселой улыбке:

— Завтра уже будем шнур крепить!

«Хоть и маленький, а как славу любит!» — думала Нина. Не знала она, что скоро произойдет случай, который принесет ей много тяжелых переживаний.

Но пока что все шло хорошо.

— План выполняем, — говорил председатель совета отряда Ефим Кочетков. — Если успеем в этом месяце провести еще один сбор, то будет, наверное, процентов сто десять.

Кажется, ничего необыкновенного или плохого не было в том, что он говорил. В самом деле, выполнялось все, записанное в тетради отряда. Тем не менее Нина смотрела на этого всегда аккуратного, подтянутого мальчика, который осторожно снимал каждую пушинку с детского галифе, и неясная тревога заползала в душу.