Испытание смертью или Железный филателист - Мария Арбатова

Ему нравилась Тиана, и он с удовольствием закрутил бы с ней веселый и страстный роман, но она была не готова к этому жанру. И, влюбившись, точнее, эмоционально повиснув на Отто, предлагала ему роль отца, врача, брата, мужа. То есть кого угодно, кто решал бы ее проблемы.

Тиана давно бы закатывала ему бурные сцены ревности, но Отто умел держать ее на правильной дистанции, сохраняя безупречно вежливую интонацию отношений.

Он положил трубку, зашел в ванную и встал под прохладный душ, чтобы окончательно проснуться и собраться с мыслями. А когда вышел оттуда в махровом халате, набрал телефонный номер Уго.

— Привет, ну и нажрались же мы с тобой в прошлый раз! — виновато начал он.

— Это ты нажрался, а я все помню, — буркнул Уго. — Так мы встречаемся сегодня?

— У меня проблемы. Подружка тащит к колдуну, — пожаловался он. — Перенесем на завтра.

— Ты за кого меня держишь? — перешел в наступление Уго. — Ты назвал меня вруном! А когда я готов показать тебе фотографии, сматываешься то к крокодилам, то к колдунам!

— Дружище, мы же с тобой немцы и понимаем, что такое выполнять обещания, — мягко начал Отто. — Старый Джон за неделю договорился с другом о нашей поездке, я никак не мог отказаться. А Тиана решила, что я ездил не с Джоном, а с другой женщиной, и устроила сцену!

Уго молчал в ответ.

— Я бы позвал тебя ехать с нами, но опасаюсь знакомить тебя с Тианой, — провокационно заметил Отто.

— Почему? — не смог не спросить Уго обиженным голосом.

— А сам не понимаешь почему? Потому, что я лавочник, а ты — военный пилот! Один раз расскажешь, как воевал во Вьетнаме и вывозил заложников в Уганде, и отобьешь ее у меня!

Снова повисла пауза.

— Конечно, отобью. Ладно, черт с тобой, давай завтра, — ответил Уго несколько потеплевшим голосом. — Я приготовил фотографии…

— Надеюсь, ты о фотографиях той голенькой блондиночки? — перебил Отто. — Было бы интересно показать их не мне, а ее мужу! Прости, мне надо выбегать. До завтра!

И бросил трубку.

Они ехали уже несколько часов, периодически прикладываясь к термосу с кофе и сандвичам, заботливо приготовленными Проджети. Тиана была в таком элегантном платье, словно собиралась не к колдуну, а на свидание. Только синяки вокруг глаз выдавали бессонную ночь, полную мук ревности и звонков на рецепцию отеля с просьбой соединить с его номером.

Отто в белом костюме и белой шляпе сидел за рулем Тианиной машины, а она кокетливо делала вид, что может объяснить дорогу с помощью карты.

— Кстати, маленькую внучку потрошителя людей и крокодилов звали Симона, — вспомнил Отто.

— Он француз?

— Нет. Сказал, что его дочка училась в Европе, как и ты, и назвала девочку в честь «Симоны Будуар»!

— Симоны де Бовуар? — улыбнулась Тиана.

— Девчонка верна ее заветам, уже сейчас сущий чертенок, а со временем будет главной феминисткой ЮАР, разделывающей крокодилов на фамильной ферме!

— Я бы никогда не смогла разделать крокодила, — вздохнула Тиана.

— А твой муж? — осторожно спросил Отто.

— Он тем более… Гидон такой… долговязый, тревожный, сутулый. С походкой старого добермана. Он ведь потом стал писать заявления главе Атомной комиссии господину де Виллерсу с просьбой об отставке и расторжении контракта. Но ответов не было.

— Я так и не понял, почему он не сбежал из ЮАР?

— Формально они не могли запретить ему выехать из страны. Но намекали, что это небезопасно. Когда капкан щелкнул на лапе, Гидон пошел к какому-то человеку, курирующему испытания от разведки, и, ты не поверишь, увидел в его кабинете портрет Гитлера! — Тиана рассказывала, нервно покусывая губу, и Отто подумал, что истерика в дороге совсем не украсит путешествие. — Гидон устроил в кабинете дикий скандал, требовал снять портрет и принести публичные извинения еврейскому народу. Его оттуда вытурили, чуть морду не набили. А он написал в ответ ноту протеста в Министерство иностранных дел.

— Лихой парень, это посерьезней, чем потрошить крокодилов! Но почему его не защитило посольство Израиля? — удивился Отто. — Неужели оно «проглотило» портрет Гитлера?

— Конечно, «проглотило». Они ему порекомендовали продолжать начатую работу и не отвлекаться на вто-ростепенные обстоятельства. Гидон был раздавлен, одинок и беспомощен. Глаза безумные, речь бессвязная… Я хотела обратиться к психиатру, но ведь он мог рассказать врачу про ядерные испытания. Он уже не соображал, кому что говорит…

— Все равно не понимаю, откуда такие проблемы? Французы, начиная с шестидесятых, испытывали в алжирской Сахаре одну ядерную бомбу за другой. — Отто решил мягко уйти от больной для Тианы темы. — Кстати, у меня есть ценнейшая серия советских марок, выпущенных по поводу «Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой» шестьдесят третьего года. Они не очень красивые, но ты себе не представляешь, что я за них отдал.

— Отто, вижу, ты совсем не понимаешь, что здесь происходит. Мои родители из буров. Знаешь, что значит слово bоеr на африкаанс?

— Только если оно родственно немецкому слову bauer, — предположил Отто.

— Это однокоренные слова. Boer — крестьянин. Коротко и неказисто. В молодости мне казалось, что быть буром мало. Я презирала эту деревенщину и хотела стать гражданкой мира. Слава богу, до брака с Гидоном носила девичью фамилию матери — Дюплесси.

— А кто твой отец?

— Я его не помню, родители расстались после моего рождения, он уехал из ЮАР и больше никогда не интересовался мною. После развода мать вернула себе и мне фамилию Дюплесси, и я гордо носила ее среди всех этих грубых Де Гроотов и Ван дер Графов. Подруги завидовали, а учительницы не могли правильно выговорить ее своей голландской гортанью и ненавидели меня за это.

— Дюплесси… — попробовал на слух Отто. — Изящно!

— В Сорбонне я пыталась найти ветки генеалогического древа, растущие из аристократического прошлого. Мама знала, что наши предки из гугенотов, убежавших в Африку от гонений католиков. Ведь после Варфоломеевской ночи протестантам веками снились кошмары.

— Удалось что-нибудь найти?

— Удалось узнать, что настоящее имя кардинала Ришелье — Арман Жан дю Плесси.

— Кардинала Ришелье из «Трех мушкетеров»? — переспросил Отто.

— Как историк, я бы сказала, что его прототипа. Ведь книга Дюма не претендует на историческую правду. Вот ты говоришь, что ЮАР кровожадная страна. А кардинала Ришелье после смерти забальзамировали и положили в склеп в церкви университета Сорбонны, и через полтора века во время Французской революции его забальзамированное тело выволокли на площадь, гильотинировали, а голову установили на бульваре Святого Михаила!