Испытание смертью или Железный филателист - Мария Арбатова

— Неприятная? — резко развернулся на него Джон и почти заорал: — Да это просто вторая чума! Ты хоть знаешь, как она протекает? Сначала появляется шанкр, потом человека начинает бить лихорадка, и ему выламывает от боли суставы рук и ног! Но самое страшное, когда он потом сходит с ума, ничего не соображает, несет ахинею, носится, как обезьяна с подожженной задницей, и перестает спать!

— Неужели против них нет никаких современных средств? Все-таки мы живем в конце двадцатого века! — напомнил Отто.

— Увы, муха цеце сильнее прогресса. Чем только ее не брызгали! На острове Принсипи в тридцатые постреляли всех диких свиней, чтоб ей было нечего жрать, и чуть не вырубили все деревья, чтоб ей было не на чем сидеть. Но через двадцать лет она все равно вернулась.

— Как человек, связанный с химией, я не верю, что исчерпаны все средства, — возразил Отто. — Может быть, она боится радиации?

Джон хитренько посмотрел на него и ответил:

— Уинстон расскажет тебе, что ей наплевать на радиацию! Она никуда не делась в зоне, где проводились ядерные испытания!

— Значит, после ядерной войны на земле останутся только тараканы и мухи цеце! — ужаснулся Отто. — А где Уинстон мог видеть мух после ядерных испытаний?

— Вот у него и спросишь. А я сейчас могу думать только о том, как отловлю на обед одного жирненького зелененького! Как же отпускать тебя в Европу, не угостив свежей крокодилятиной?

Наконец доехали до усадьбы, стоящей среди леса и огороженной высоченным деревянным забором. Долго стучали, пока медлительный черный не впустил их в калитку, а машину в ворота, тут же старательно заперев и то, и другое.

Обойдя двух здоровенных необычных собак с огромными головами, надрывающихся на цепи возле входа, Джон пошел по центральной дорожке посреди ухоженных клумб и по-мальчишески заорал:

— Уинстон, Уинстон, черт тебя возьми! Где ты там спрятался, старый дурак? Мы голодны как звери!

Навстречу ему из дома вышел точно такой же, только мускулистый, старик с шапкой седых волос, в рубашке цвета хаки и шортах, и точно таким же голосом заорал:

— Где тебя черти носили, Джон? Я тебя ждал к обеду! Посмотри, сколько сейчас времени! Ты совсем уже выжил из ума?

Они обнялись, шутливо толкая друг друга, как, видимо, делали последние пятьдесят лет, и потому не заметили, как быстро пролетели эти пятьдесят лет.

— Уинстон, не поверишь, я привез парня, который никогда не ел крокодилов! И вообще он немец. Знакомься, это Отто, продавец химчисток, — представил Джон гостя таким тоном, каким, видимо, раньше хвастался перед другом девушками, пистолетами, автомобилями.

В Алжире Отто, конечно же, ел крокодилов во всех видах, но скрыл потому, что видел, насколько приятно Джону сделать ему этот подарок и повидаться со старинным другом.

— Привет, Отто! — кивнул Уинстон и даже не протянул руку, как это обязательно сделал бы немец. — Ну, пошли. Только сейчас уже поздно ловить, вы опоздали, и я отпустил ребят. Но они подготовили одного… как ты любишь.

— Скажите, а что это за «собаки Баскервилей»? — спросил Отто, кивнув на большеголовых чудищ на цепи.

— Это самые страшные псы на свете — южноафриканские бурбули! Весят почти как я, а жрут в десять раз больше! — с гордостью ответил Уинстон. — Охраняют лучше, чем взвод солдат, забивают леопарда и гиену.

— Они не опасны Симоне? — спросил Джон.

— Симоне? Да она катается на них, как на пони, и лупит их по морде ботинком! — хохотнул Уинстон. — От нее они готовы снести все!

И Отто подумал, что хотел бы посмотреть на человека, не боящегося лупить такого монстра ботинком по голове.

Двинулись втроем по дорожке за дом в сторону воды, по огороженным владениям Уинстона. Отто даже не понял, что это за водоем. Остановились у большого деревянного сарая, а когда вошли внутрь, наткнулись на отделенную железной сеткой заводь с мутной грязно-зеленой водой, набитую небольшими крокодильчиками, похожими на всплывшие мрачно раскрашенные бревна.

— Почему такие маленькие? — удивился Отто.

— Маленькие лучше идут, — бросил Уинстон, по-хозяйски оглядывая заводь.

— Ты торгуешь химчистками, а Уинстон — крокодилами к столу, — пояснил Джон. — Но болтать об этом не надо. Уинстону не нужны проблемы с налоговой и с «зелеными».

Уинстон достал из деревянной бочки кусок разрубленной на четыре части неощипанной курицы, насадил на длинную бамбуковую палку с крючком и протянул Отто:

— На, покорми!

Отто сунул удочку вниз к крокодилам, и малоподвижные серо-бурые тушки бросились к ней так шустро, что он еле успел отдернуть курицу на палке.

— Молодец, дразни, дразни их! Вот этому не давай, он и так жирный! Пусть подпрыгнет! — наперебой заорали старики, словно болели на футболе.

Отто дал им насладиться крокодильей конкуренцией, и наконец позволил курице исчезнуть в желто-розовой пасти трогательного, высоко выпрыгнувшего из воды крокодильчика.

После чего услышал жуткий звук этой захлопывающейся пасти, подумал, что он напоминает захлопывание тяжелой двери сейфа, и что не хотел бы оказаться на месте этого куска курицы.

— Как ты его погонял! — Джон хлопнул его по плечу. — С виду увалень, а реакция, как у хорошего спортсмена!

— Я был лучшим голкипером в школьной команде, — признался Отто.

— Теперь пошли, — скомандовал Уинстон и повел их к беседке, где на траве была сложена из камня маленькая жаровня.

Джон и Отто утонули в плетеных креслах и закурили, а Уинстон начал командовать медлительным черным, который открывал ворота, и худенькой смуглой девицей в красиво расшитом платье. Медлительного звали Кгалема, а девушку Луиса. Отто понял, что она из метисов, которых шпыняют здесь и белые, и черные.

В результате команд Уинстона в беседке был накрыт стол, на нем появились фрукты, бутылки и прохладительные напитки; а Кгалема неохотно приволок по траве за хвост метрового крокодильчика.

— Свежий, только убили, — отчитался Уинстон перед Джоном. — Два часа тебя ждал в погребе!

— Я-то ладно, смотри, не подсунь старую падаль немцу, а то он так и не узнает, что такое вкус крокодила, — пошутил Джон.

— Кгалема, бегом за ножом, я буду разделывать сам! Луиса, зови Симону! — рисуясь, скомандовал Уинстон.

Кгалема медленно поплелся к сараю, а Луиса побежала к усадьбе с криком:

— Симона, Симона, дедушка будет потрошить его сам!

И на дорожке появилась прехорошенькая девочка лет семи с огромными синими глазами и светлыми кудряшками, падающими на плечики платьица с оборками. Та самая, что лупила огромных собак ботинком по морде.