Изгиб дорожки – путь домой - Иэн Пэнман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один день из жизни: на завтрак заложить в нос ватные тампоны, пропитанные чистым жидким кокаином; затем опустошительное ассорти бифетаминов, чтобы задать всему дню хорошую скорость; на ужин целый хоровод транквилизаторов – вообще любых депрессантов. И все же, все же… В таком чрезмерном употреблении не было ничего дионисийского; для Пресли оно, кажется, было скорее вопросом планирования и контроля. Секс и наркотики никогда не были чем-то запойным – все должно было всегда идти строго по выверенному графику. В документальной фотоистории 2005 года «Элвис: Рассказ семьи Пресли» мы видим две книги с вытисненным на них золотом именем Элвиса: тоненький черный томик «Краткий молитвослов» «(New Testament Prayer Key») и толстенный цветной «Настольный справочник врача». (Последняя книга была его личной библией – наряду с Библией.) Жизнь становилась пространством все более и более замкнутым, а Грейсленд – собором, посвященным бесконечному самоанализу. Он стал сам для себя иконой задолго до того, как стал ей для всех нас.
Все эти выходки Элвиса в его последние годы, истории о простреленных телевизорах и транках по вене в итоге вернули ему славу, но слава эта была дурная. Панк не только не отвернулся от Пресли, но и вернул его к жизни в качестве своего рода отрицательного символа. Он стал воплощением Плохой Америки. Олицетворением декадентского рока. Иллюстрацией того, насколько больным и отчужденным в действительности было мейнстримное общество за закрытыми дверями. Спрятанный за фасадом язвительности, панк на самом деле был последней вспышкой подростковой искренности, искренним воплем замешательства, боли и ярости; он вовсе не отрицал досточтимую историю рок-музыки, а был конечной остановкой в ее маршруте. Элвис и панк хоть и не были связаны, но в слизистом воздухе конца 1970‐х определенно чувствовалось некоторое эдипово напряжение.
В начале книги «Элвис кончил шоу» («Elvis Has Left the Building») Дилан Джонс, редактор GQ, затрагивает некоторые парадоксы, связанные с Элвисом в эпоху панка. Но дальше эта тема никак не развивается. О собственной биографии автора мы узнаем почти столько же, сколько о Пресли: фанат рок-музыки из глубинки, новообращенный панк, лондонский скваттер, студент колледжа искусств. Сколько света это проливает на Элвиса? Немного. Кроме того, это, по сути, полное воспроизведение практически идентичной главы из его же книги 2005 года «Я слушаю айпод, следовательно, я существую» («iPod, Therefore I Am»). Новая биография в целом выглядит как посвященный Элвису спецвыпуск какого-нибудь журнала: чуток мемуаров, немного о моде плюс поверхностный обзор того, что происходило в 1977 году («За рулем по дороге в кинотеатр, вы, скорее всего, слушали альбом „Rumours“ Fleetwood Mac».); и в конце, разумеется, длинный список песен, которые обязательно должен послушать каждый. (Списки! Где была бы без них современная недожурналистика?) Как ни странно, в мемуарах об айподе, где Джонс перечисляет, кажется, все популярные композиции, которые он когда-либо любил или прослушал хотя бы наполовину, в глаза бросается отсутствие Элвиса. Из более чем четырех тысяч жизненно необходимых вам на айподе песен сколько исполняет Элвис? Ни одной. А теперь Джонс выдает нам еще один список из… пятидесяти величайших треков Элвиса.
Книжка про айпод не пытается казаться чем-то более серьезным, чем она есть на самом деле: ее можно пролистать за полдня, не согласиться с выборкой автора, составить свои собственные, альтернативные списки. «Элвис кончил шоу» застряла в более неоднозначной позиции, между пустым позерством и серьезным анализом. В тексте полно сомнительных трюизмов: «Любой человек старше определенного возраста точно помнит, где он был в тот момент, когда узнал, что Элвис умер». Правда? Я опросил кучу друзей примерно одного со мной (и Джонсом) возраста, и никто не имел ни малейшего понятия, где находился, когда умер Элвис. Сам я уж точно без понятия. Возможно, мы все тогда были слишком заняты своими подростковыми радостями и горестями, чтобы замечать такие вещи. К 1977 году, последнему его году на этой земле, Элвис для большинства людей уже не был особенно значимой фигурой. Периодически один из его горгульевидных коллекционных автомобилей можно было увидеть вечером по телевизору, содрогнуться и сразу же снова о нем забыть. «Удивительная история об Элвисе, панк-культуре и о том, как звезда, изменившая мир, продолжает жить», – громко заявляет Джонс на обложке. Но как именно продолжается эта призрачная «жизнь»? Почему нынче мы так жадно стремимся объявлять «культовым» все подряд, то и это, и рвемся отмечать любую мельчайшую годовщину? Что стоит за этой патологической коллективной ностальгией? К сожалению (впрочем, наверное, вполне ожидаемо, учитывая его основную профессию), Джонс не углубляется во все эти вопросы. Как же продолжает жить Элвис? Как именно это работает в случае исполнителя, чей ужасно неоднородный бэк-каталог теперь уже редко где можно услышать; чьи полностью замурованные в прошлом фильмы (напоминающие сахарную вату недельной давности) больше никто не смотрит; и чья довольно отталкивающая личность (сексиста, реакционера, приверженца права на ношение оружия и сторонника Ричарда Никсона) отнюдь не добавляет ему очков в глазах потенциальной молодежной аудитории? Почему он, как метко выразился Пэдди Макалун, не «устарел, как военные корабли на Балтике»? В своей предпоследней главе о Грейсленде Джонс кратко рассказывает о том, как устроена индустрия «культовости», но так как он сам занимается недопусканием в этот мирок непосвященных, то не может «с серьезной миной» (его собственная фраза) копаться в этом вопросе.
Не могу я простить Джонсу и то, что он не включил в список «лучших песен Элвиса» мой самый любимый трек: его тихое, жутковатое, потустороннее исполнение «Blue Moon». Должен признаться, мне было бы трудно составить подобный список: я всегда считал, что Элвис гораздо лучше слушается стихийными всплесками в музыкальных автоматах, чем целенаправленно и подряд. Лишь недавно я наткнулся на сборник, который смог прослушать от начала до конца. На «Elvis at Stax» (2013) собраны треки с ряда сессий, проходивших в середине 1970‐х на студии лейбла Stax Records в Мемфисе. Элвис работает с материалом спокойно и уверенно, интерпретирует песни аутентично, в соответствии с их настроением, а не просто выдает очередной заводной перформанс. В этом звучании можно услышать, кто он такой
