ЛЕФ 1923 № 1 - Коллектив авторов

избавить. Я совершенно не заинтересована в вашем коммунистическом падении».

Они подошли к под'езду.

Тумин прижал ее ручку к губам.

«Простите меня, Нина Георгиевна. Я вам чего-то наболтал. Больше не буду».

«Просите прощенья, как следует».

Тумин взял обе ручки и поцеловал каждый пальчик.

«Ну, простила. Звоните мне».

И скрылась за дверью.

Тумин постоял в задумчивости.

Подъехали двое на извощике. Человек в котелке слез, а другой уселся поудобней.

«А Сандарова с Ниной Георгиевной я все-таки сведу».

Котелок засмеялся и вошел в подъезд.

XIV.

Сандаров сидел в кабинете. Вошел Тарк.

«Я к вам по поручению ячейки».

«Прошу».

«За последнее время в ячейке много толков вызывает ваше поведение».

«Мое?»

«Да, ваше».

«Очень интересно!. И что же говорят?»

«Говорят, что вы обуржуились».

«В чем же это выражается?»

«В вашем отношении к партии, – в ваших суждениях».

«Это, что я критикую наших партийцев?»

«Хотя бы».

«А разве они не подлежат критике?»

Тарк поморщился.

«Тов. Сандаров, – не будем заниматься диалектикой. Вопрос ясен. Ячейка находит, что вы расхлябались и поручила мне сделать вам соответствующее указание».

«Но, позвольте, тов. Тарк. Я желаю знать, в чем меня обвиняют. Мало ли какие у нас распространяются сплетни. На то ведь это и ячейка».

«Видите! На то это и ячейка. Настоящий коммунист не станет так отзываться о своей партийной организации».

«А по вашему это не так?»

«Это другой вопрос. Может быть и так. Но отсюда не следует, что об этом можно говорить в таком тоне».

Сандаров пожал плечами.

«У вас какая-то своя логика, мне повидимому недоступная».

«В этом все дело».

Сандаров заходил по комнате.

«Есть во всем этом какая то горделивая тупость; какое то нежелание прогрессировать, – боязнь сдвинуть что-либо с места. Вот мы такие. Всегда были и впредь будем. А если вам не нравится, то убирайтесь вон. На этом далеко не уедешь».

«Ну, как сказать. Едем на этом уже четыре года, и кажется не плохо едем».

«Да, – 4 года. Но теперь пора обновиться, стать шире, глубже».

«Напротив. Именно теперь партийная сплоченность и выдержка особенно важны. А то недолго попасть в буржуазное болото».

«Не так страшно. Партийный коммунист от этого всегда гарантирован».

«Вы думаете?»

«За себя я во всяком случае ручаюсь».

Тарк глянул в сторону.

«А ваш роман с госпожей Велярской?»

Сандаров быстро подошел к столу.

«Тов. Тарк, – я полагаю, что партийный контроль имеет известный предел и на некоторые чисто-личные обстоятельства не распространяется. Не так ли?»

«Не совсем. Если эти личные обстоятельства отражаются на общественной физиономии члена партии, то партия вправе сказать свое слово».

«В таком случае я требую партийного суда. А на сплетни отвечать не намерен».

«Не волнуйтесь, тов. Сандаров. Я исполняю волю ячейки и передаю вам все, что о вас говорят. Вы можете представить объяснения и вопрос будет исчерпан».

«Никаких объяснений я не представлю; и разговаривать на эту тему отказываюсь».

«Это ваше дело. Должен только заметить, что вопрос о госпоже Велярской приобретает особую остроту только потому, что она жена одного из наших контрагентов».

«И что ж из этого следует?»

«А то следует, тов. Сандаров, что от романа с женой до спекуляции с мужем – один шаг».

Сандаров бросился к Тарку.

«Вы с ума сошли, Тарк! Вы не слышите, что говорите».

«Отлично слышу и считаю своим партийным долгом вас об этом предупредить».

Сандаров подошел к двери.

«Тов. Тарк! я полагаю, что рисовать картину моего уголовного будущего едва ли входит в ваши партийные обязанности. Все что могли, вы мне сказали. А потому ваша миссия может считаться законченной».

Тарк встал.

«Я доложу ячейке о результате нашей беседы».

«Пожалуйста».

Тарк вышел. Сандаров подошел к телефону.

«Дайте М. К. – М. К.? – Никого нет? – Передайте, что звонил Сандаров, из Главстроя и просил непременно ему позвонить».

XV.

Велярская сотый раз подошла к зеркалу и поправила волосы.

Отошла. Взяла книжку. Бросила.

«Маша! мне наверное никто не звонил?»

«Нет, барыня».

«А вы никуда не уходили?»

«Нет».

Звякнул телефон. Велярская быстро подошла.

«Да. Кто говорит?»

«Нина Георгиевна?»

«Это вы, Тумин? Куда ж вы пропали? Я уж думала, что вы решили радикально бороться с буржуазными соблазнами».

«О нет. Я просто был несколько занят. – За вами заехать можно?»

«Можно».

Тумин и Велярская сидели в отдельном кабинете. На столе стояло вино.

«Знаете, Нина Георгиевна, – когда я с вами, я, как говорится в романах, вне времени и пространства».

«Это что же, – хорошо или плохо?»

«Конечно, плохо».

«Ах, вот как!»

«Конечно, плохо. Потому что, значит, вы никак вкомпановываетесь в мою обычную жизнь».

«А разве это необходимо?»

«Для меня да».

Велярская откинулась на спинку кресла.

«Если бы мне такое сказал простой смертный, я подумала бы, что он делает мне предложение. Но у вас коммунистов это, должно быть, означает что-либо другое».

Тумин замолчал, – уткнулся лбом в ладонь.

«Вы не хотите меня понимать».

Велярская засмеялась.

«Ну, идите сюда. Сядьте со мной рядом и не говорите глупостей. – Я вас отлично понимаю; только не понимаю, зачем вы себе талмудите голову всякой ерундой, когда все очень просто».

Тумин сел совсем близко и обнял ее. Велярская медленно обернулась к нему лицом. Они поцеловались. Велярская подошла к зеркалу.

«Вот видите, как просто».

«Это-то просто».

«А вам этого мало?»

Тумин молчал.

«Чего же вы молчите?»

«Мне трудно с вами разговаривать, Нина Георгиевна».

«А вы не разговаривайте».

Села рядом. Тумин молчал.

«Ну чего вы помрачнели. Я вас обидела!»

Положила руки на плечи. Заглянула в глаза.

Тумин улыбнулся.

«Вы очаровательная женщина, Нина Георгиевна, – и потому ничего не выходит».

«А что должно выйти?»

«Что должно выйти. – Я бы вам сказал: только вы не хотите слушать».

Велярская отсела.

«Ну бог с вами. Говорите. Я буду слушать».

«Вы поймите. Можно с женщиной сойтись и тут же ее забыть. А можно сойтись с женщиной и забыть все, кроме этой женщины. Меня ни то, ни другое не устраивает. Если бы я был буржуй, мне было бы наплевать, но я, к сожалению, коммунист».

«Какой вывод?»

«Вывод такой: – либо я должен сделаться буржуем, либо вы должны стать коммунисткой».

Велярская улыбнулась.

«Есть еще третий вывод, Тумин. Чтобы вы перестали думать».

Притянула к себе. Обняла. Поцеловались. И долго сидели молча.

«Надо итти».

Вышли лениво, неспеша.

Муж был дома.

«Откуда ты»?

«Из театра. – Нет ли у тебя „Азбуки коммунизма“?»

Велярский расхохотался.

«Нету. А тебе зачем?»

«Так. Хотела почитать».

«Роман с коммунистом, что ли?»

Велярская не ответила. Прошла к