ЛЕФ 1923 № 1 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соня вздрогнула.
Сандаров вскочил и в ужасе уставился на нее.
«Что? Ты донесла? На меня?»
Соня опустила голову. Потом быстро закрыла лицо руками.
Плечи задергались. Она громко закричала и упала в истерике.
Сандаров заметался. Предчека позвонил.
«Принесите воды».
XXVIII.
Сандаров отвез Велярскую домой. Всю дорогу она злобно молчала.
«Ну вот вы и дома».
«Мерси. Но меня это мало устраивает. Надо еще мужа вытащить».
«Это будет много трудней».
«Так потрудитесь».
Сандаров усмехнулся.
«Вы разговариваете со мной каким-то странным тоном».
«А каким прикажете разговаривать? Из-за вас заварилась каша. Вы и извольте ее расхлебывать».
«Не волнуйтесь, Нина Георгиевна. Я сделаю, что возможно. Но муж ваш спекулянт: а спекулянтов у нас не очень жалуют».
Велярская дернула плечами.
«Какое мне до этого дело. Муж меня содержит, – больше я знать ничего не желаю. Как он меня содержит, откуда он берет деньги, мне на это в высшей степени наплевать. Факт тот, что я без него существовать не могу».
Сандаров вздохнул.
«Мне казалось, Нина Георгиевна, что у вас на этот счет другой взгляд».
«Какой другой?»
«Другой. – Во всяком случае, если вам нужны деньги, я могу вам дать».
Велярская рассвирепела.
«Да вы, голубчик, что? Дурак? Или не в своем уме? Вы что думаете, что вы на ваше паршивое жалованье, которое вы где-то там получаете, можете меня содержать? Да я на пудру больше трачу, чем вы в год наработаете. – Чорта ли мне в ваших деньгах.»
Сандаров покраснел, – задумался на секунду, – потом громко рассмеялся.
«Вы правы, Нина Георгиевна. Я дурак. Будьте здоровы. Пойду вытаскивать вашего мужа».
И быстро вышел.
Велярская постояла в недоумении, – махнула рукой и позвонила.
«Маша, приготовьте мне ванну. Живо!»
XXIX.
Предчека выслушал доклад следователя.
«Значит Бауэр во всем созналась?»
«Да».
«А кто такой Тарк?»
«Сослуживец Сандарова, – тоже член РКП».
«Мне не ясна его роль в этом деле».
«Бауэр говорит, что действовала по его указаниям».
«Вы его допрашивали?»
«Да. – Он подтверждает, что неоднократно беседовал с Бауэр о Сандарове, но категорически отрицает свое участие в деле с ассигновкой».
«Велярская освобождена».
«Да. Тогда же».
«Ладно. – Вы вот что сделайте теперь. Выделите дело Сандарова, Бауэр и Тарк и перешлите с вашим заключением в Ц. К. на усмотрение; а спекулянтов засадите в административном порядке. Ясно?»
Следователь поклонился, взял дело и вышел. Присутствовавший при докладе член М. К. крякнул.
«Удивительное дело. Как только коммунист свяжется с буржуазной сволочью, непременно какая-нибудь гадость выйдет».
XXX.
На вокзале к Сандарову подошел член М. К.
«Вы уезжаете, Сандаров?»
«Да. По предписанию ЦК».
«Куда?»
«В Ново-Николаевск».
«Это в связи с вашим делом?»
«Да».
«Чем оно кончилось?»
«Мне объявили выговор и перевели на работу в Сибирь».
«А другие?»
«Бауэр исключена из партии».
«А Тарк?»
«Тарка тоже перевели. Кажется на Урал».
«Он здесь?»
«Не видел. Должен был ехать этим же поездом».
«Вы с ним помирились?»
«Да, вполне. Он был совершенно прав. Я вел себя, как мальчишка».
Паровоз загудел.
«Ну, – счастливо».
Сандаров вскочил в вагон, прошел в купэ и встал у окна.
Поезд тронулся.
По платформе оглядывая окна быстро шла Велярская.
Сандаров бросился в корридор, на площадку, рванул дверь.
Кто-то с силой схватил его сзади и втащил в вагон.
«Плюньте, тов. Сандаров. Не стоит из-за пустяков расшибать себе голову».
Сандаров обернулся. Перед ним стоял Тарк.
Д. Петровский. Воспоминания о Велемире Хлебникове
Где-то есть мать, которой никогда не пишешь и будто не думаешь. И вот в один день тебе скажут: нет ее.
Так я остановился у косяка случайной станции и согнул плечи от охватившего меня сиротства.
Я увидал: «В. Хлебников» в черном, тонком ободочке и не читал дальше. И номер «Красной Нови» не захотел купить.
Я сел и, погруженный, окаменевший, долго перелистывал следы скитаний. И эта смерть звучала мне каким-то злым предупреждением.
Встретился я с Велемиром Хлебниковым неожиданно, хотя знал и любил его уже два года до этого. Знал также, что встречусь непременно и потому не прилагал к тому никаких усилий.
Это случилось у С. Вермеля, издателя «Московских Мастеров». Еще за час до прихода я мог следить за Велемиром в том пространстве, где он блуждал.
В шесть часов он должен был быть. Как музыкальная прелюдия к выходу героя, в семь часов звонок по телефону и голос Хлебникова откуда-то из взмятеленной Москвы сообщал, что он заблудился, что он на Садовой. Через полчаса опять звонок: он на Сретенке и, наконец, минут через пятнадцать звонок у двери.
Хлебников снимает галоши, характерным, ему одному свойственным движением встряхивается, фыркает, смотрит детскими оснеженными глазами и громадными, осторожными шагами «пумы» входит в кабинет, занося с собой какую-то особенную облегающую его атмосферу громадного пространства. Казалось, на плечах Велемира лежит этот «Великий Мир» – Великий Мир – космическое… Вспомнилась сказка Жакова о том, как болид слетает на землю в виде юноши.
Был это январь 1916 года. Перед этим, как-то вскоре после нового года, в петроградской квартире Бриков Хлебников был провозглашен королем поэтов.
Тогда только что вышел «Взял» (декабрь 1915 г.), где были напечатаны новые вычисления Хлебникова «Буги на небе». Все это – еще необыкновенно свежее – если и не было достаточно обосновано в строго научном смысле и не могло быть использовано в каком-нибудь жизненном приложении, зато открывало новое блаженство чувствовать и сознавать себя значущей сложной частью безконечно сложной формулы космоса.
Жил он в Петровском парке и завтра же мы условились с ним встретиться.
На завтра утром нашел я в конце Петровского парка флигель, где жил Велемир вместе с братом.
Комната была, как набережная после непогоды на море, когда вскружаются чайки и бумажки и их не различишь. Белые клочки сидели буквально на чем только можно: на шкафах, шторах, спинках стульев, на полу, на подоконниках.
Хлебников был доволен. Он ходил среди своего волшебного царства, как великан среди карточных домиков, и смеялся, фыркал и смеялся, как ребенок. Голос у него был до странности неожиданный для большого человека: высокий, детский, какой-то закругленный, похожий разве только на его почерк, – губы его скорее вышептывали, чем выговаривали слова.
Разговор сначала шел об украинских песнях, думах и языке, который мы оба любили. Хлебников по матери украинец, родился на Волыни, чем и объясняется большое количество производных от украинских корней слов в его творениях. Украинский язык, оставшийся до сего времени более непосредственным и свежим, сохранившим еще звуковую символику, был необходим Хлебникову, занятому в
